Я буду ждать

Последнее, что я запомнила, перед тем, как провалиться в темноту беспамятства, — крик Май, называющей строчки пароля, и то, как огненным обручем сдавило горло. * * * * * Шелестит на ветру листва невысоких пока еще деревьев у края могильной плиты — творения Ласточки. Я слышу — почти осязаю — их презрительный шепот, где раз за разом повторяется одно слово: «Убийца… убийца, убийца…» Мерзко, отталкивающе, раздражающе… правдиво. Я помню, как очнулась после «расколдовывания» и увидела последствия «пси»-атаки Ройсан. Я помню побелевшую Май, прижимающую ко рту ладонь, и прозрачные капельки слез на ее ресницах. Помню отдающего команды Чародея — он тоже бледен, а голос странно дрожит. Помню стоящих у книжного шкафа Лас и Хеваина — Ласточка вся в слезах, а Хеваин… Я не увидела его лица. Мой взгляд был прикован к неподвижному телу в таком знакомом белом халате, лежащему около книжного шкафа. Люди из Скорой уже поднимали его на носилки. Осознание пришло не сразу, но, спустя несколько секунд, оглушило моим же собственным криком: — С…Саванти!!! Ани!.. Я рванулась в сторону уходящих санитаров, не смея верить выжженной в сознании тонкой раскаленной иглой мысли, но меня крепко схватили сразу трое бойцов Чародея. Да что же они?! Попыталась вырваться, но сил не хватает — оседаю на пол марионеткой с подрубленными ниточками под тяжестью наливающихся свинцом мышц. Словно в одиночку перетаскала множество коробок с чем-то тяжелым. Боковым зрением замечаю бросающуюся ко мне Май и отстраняющих ее людей Масстена. Он сам опускается передо мной на колено и со сталью в голосе спрашивает: — Вы помните мое имя? — Масстен Каро, — отвечаю послушно, как в трансе. Чувствую, как глаза наполняются жгучей влагой. — Вы помните то, что сейчас произошло в этой комнате? До этого события трехминутной давности словно были скрыты неясной пеленой, но сейчас — отчетливо вижу. Вижу себя, протягивающую руку Май. Вижу удивленный взгляд Ани. Помню, как сильным ударом отбрасываю Королеву, а следующим… О, Великая… следующий удар — точно в «пояс смерти» бросившегося удержать меня Саванти. Помню вцепившихся в меня бойцов Чародея и Ласточку, крик Май и поглотившую сознание аспидно-черную темноту. — Да, — с удивлением отмечаю необычную твердость и спокойствие в собственном голосе. Чародей долго смотрит мне в глаза, со вздохом поднимается с колен. Делает знак бойцам — отпустите. Безвольно опускаю освобожденные руки. Не хочу подниматься. Не хочу ничего вообще. Пустота в душе выжжена зияющей чернотой. Не слышу слов Май, опустившейся рядом и взявшей меня за руку. Но отдергиваю пальцы, поднимаюсь наконец и со звенящим металлом в голосе отчеканиваю: — Прости, котёнок, но негоже тебе прикасаться к убийце. Разумеется, никто не объявил меня убийцей. Ведь номинально я находилась под воздействием «пси», а значит, не ведала, что творила, слепо следуя данным указаниям. Вот только никто — ни убеждавшие меня Май, Лас, Хеваин и Чародей; ни Её Светлость, подошедшая после похорон и попросившая не корить себя, — не мог заставить потухнуть медленно, но обжигающе тлеющие в душе угольки чувства вины. Ани… Каждый раз у твоей могилы я вспоминаю. Оживляю те теплые образы, что остались в памяти. Каждый раз по одному — берегу, чтобы было, что вспоминать. Словно перелистываю пожелтевшие от времени фотографии — хоть ты и погиб не так давно, мне кажется, что прошла вечность, а ведь еще даже не закончился траур. Тебя похоронили на погребальной горе — на земле, принадлежащей дому Тонгвер. Май настояла, попросив позволения Её Светлости и семьи Гатто, чтобы ты был похоронен здесь, а не на родине — не на Теране. Простая могильная плита, выведенная на ней серебром надпись: «Саванти Маэр-Тиро эс Гатто» и дата рождения-смерти. У края — два деревца. Их вырастила Лас. Вишни… Ласточка обещала, что к следующей весне они зацветут. Вся твоя могила будет устлана белым шелком их лепестков. Привычно опускаюсь на колени, касаюсь лбом обжигающе-холодного камня. Ани… К Ласточке и Майтенаринн является иногда Дени — говорит с ними. Почему ты не приходишь ко мне? Я знаю, что не каждому захочется после смерти лицезреть собственного убийцу, но, пожалуйста, Саванти… Только один раз. Позволь мне извиниться перед тобой. Собираюсь подняться, но неясная сила заставляет замереть, так и прижимаясь лбом к мрамору могильной плиты. Ветер стихает, последним своим дуновением пошевелив полу траурного одеяния. Чувствую невесомое, легкое прикосновение к щеке. «Хватит винить себя, Тигра. Честное слово, меня скоро из Нижнего Мира выгонят за твои мучения». Глаза закрыты, но я вижу… ощущаю. Стоит, все в том же халате — еще с Выпуска. Я даже отчетливо различаю на белой ткани капельки крови. Он улыбается. «Ани… Почему ты так долго не появлялся? Ани… Прости меня…» Улыбка становится чуть грустной. Качает головой. Снова прикосновение к щеке. «Тигра, пожалуйста… Перестань. Май, Ласточка… Они все правы. Тут нет твоей вины. Поверь хотя бы мне. Я буду приходить иногда, если Владыки Нижнего Мира будут милостивы». Боюсь даже малейшим образом пошевелиться. Чувствую — касания гасят, приглушают ноющую в душе боль и скребущее чувство вины. «Спасибо, Ани… Я буду ждать». Он улыбается последний раз, подмигивает на прощание. Исчезает. Сила, державшая меня, отступает — снова могу шевелиться. Никак не могу избавиться от чувства, что чего-то не хватало… Осознание приходит, стоит только пошевелить рукой. Там, в правом рукаве одеяния, в потайном кармашке… Достаю очки Саванти. Их мне отдал Чародей после похорон. С тех пор носила с собой, не расставаясь. Кладу очки на серую холодность камня, провожу над ними кончиками пальцев, наблюдая, как они уходят «в невидимость» так, что лишь под определенным углом можно разглядеть очертания стекол и тонкой оправы. Поднимаюсь с колен, поправляю ленту, символизирующую траур. Мне впервые за последнее время по-настоящему хорошо.