Формула любви

«Кружась и подпрыгивая, она мчалась по парижской улице. Или это ее юная душа неслась вперед, не разбирая дороги, а плоть, в образе маленькой пожилой женщины чинно следовала позади. Однако ее стать и осанка порой еще заставляли встречных повес оборачиваться и цокать языками. И никому, даже школярам не пришло бы в голову назвать ее старухой, хотя той, кого некогда звали Эсмеральдой уже давно минуло пятьдесят. Седина едва тронула ее волосы, а морщины, не уничтожив естественной красоты, лишь изменили ее. Впрочем, в этот ранний час улицы все еще были пустынны, и никто не видел, как почтенная матрона, скинув чулки и туфли, пошла босиком по камням мостовой. Рядом шагала ее юность, призраки дней, давно минувших, вдруг возникали из стен домов, декламируя стихи, распевая цыганские песни, танцуя. На одном из перекрестков едва освещенном ранним солнцем, она и сама начала было танцевать, но, дважды повернувшись, охнула и схватилась за поясницу. Еще мост, переулок, и из речной дымки поднялась каменная громада собора, заставив ее сердце биться быстрее. Зачем она пришла сюда, едва оказавшись в Париже спустя столько лет, вдова де Шатопер и сама не могла объяснить, как и то, почему ноги продолжали упрямо нести ее вперед. И вот – та самая площадь. Она не сильно изменилась, исчезли лишь ветхие здания, на их месте выросли новые, также плотно втиснутые между соседями, которые успели обрасти балконами, как старушечьи лица бородавками. Площадь все еще была погружена в сумрак, золотились только коньки крыш, да верхушки соборных башен. По земле стелился густой туман, размывая очертания, и Агнес почему-то вдруг подумалось, что стоит сделать шаг, и марево времени, сомкнется за ней, открывая путь в прошлое. Она сбросила плащ на землю, раскинула руки и бесстрашно вошла прямо в облако, точно нырнула в море. Сначала она двигалась медленно, чувствуя, как мельчайшие капли холодят лицо, потом все быстрее и быстрее, потом закружилась и ее ноги вдруг сами оторвались от земли. Ей слышались звуки бубна, смех и крики призрачной толпы, звон брошенных на мостовую монет. Эсмеральда мчалась и мчалась по кругу, не замечая ни боли, которая мучила ее с зимы, ни тяжести сшитой по новой моде юбки, будто чудо действительно произошло, и этих последних сорока лет не было вовсе. Туман начал рассеиваться, свет встающего солнца превратил его в золотое покрывало, охватившее стан танцовщицы. Она без устали плясала под музыку, звучащую у нее в голове, под свист ласточек, под скрип дверей просыпающегося города. Наконец, сделав последний круг, Эсмеральда замерла у самой паперти собора Парижской Богоматери подняв вверх руку с несуществующим бубном Подождала немного, упиваясь давно забытым чувством свободы, и лишь затем открыла глаза…, чтобы тут же горько пожалеть об этом. То, что стояло на ступенях прямо перед ней никак не могло быть существом из плоти и крови - в этом она была уверена - казавшаяся огромной призрачная фигура в плаще с капюшоном слегка колыхалась в мутноватом воздухе. Эсмеральда хотела бежать, но скованная ужасом не смогла даже пошевелиться, хотела закричать, но у нее пересохло в горле. Что за демон вернулся за отмщением? Возможно ли, что причина его появления – греховные мысли о некоей церковной особе? – молнией пронеслось у нее в голове. Круг замкнется, это инфернальное существо, по какой-то злой иронии напоминающее ей того, кто так круто изменил ее жизнь, того, о ком она не переставала думать все эти годы, низвергнет ее в геенну. Что если это его собственный дух явился наказать ее за давний обман? Тем временем фигура сделала шаг и вытянула вперед руку, почти коснувшись пальцами ее шеи. Эсмеральда с криком отпрянула и начала пятиться на негнущихся ногах, решив, что единственным спасением для нее будет сбежать под покровом тумана, но с ужасом обнаружила, что тот полностью рассеялся. Когда она уже почти потеряла надежду ускользнуть от неотвратимо надвигающегося на нее демона, он неожиданно сбросил с головы капюшон. Наваждение исчезло. Она узнала его сразу, даже несмотря на борозды, которые оставляет на лицах людей безжалостное время, разве что поначалу подумала, что была права насчет призрака – Клод Фролло не выглядел живым; он был белее собственных седых волос, и в его темных глазах, как в колодцах плескалась такая боль, что у плясуньи перехватило дыхание – она остановилась. Теперь, когда кровь больше не стучала у нее в висках, стало слышно, что он что-то говорил: - Останься хоть ненадолго, я знаю, ты только плод моего воображения, так что тебе стоит чуть – чуть задержаться на этой грешной земле? Я не прошу многого, только один миг, пожалуйста, я так долго ждал, Эсмеральда… Она собралась было ответить, что вовсе не видение и не призрак, и еще долго не собирается покидать эту грешную землю как вдруг высокая фигура священника стала уменьшаться на глазах, словно складываясь в себя. Все мысли разом вылетели у Эсмеральды из головы, поняв, что он падает, она бросилась вперед, даже не думая о том, сможет ли удержать человека настолько выше себя. К счастью, ей удалось подставить плечо и обхватить Фролло за пояс прежде чем его голова коснулась камня. Они оба рухнули на последнюю ступеньку, и Эсмеральда с трудом сдержала крик боли – удар пришелся на спину. Священник тяжело и рвано дышал, навалившись на нее всей тяжестью, и она пожалела, что оставила свою сумку с травами в комнате, которую сняла над тем же кабаком, где развеселые обитатели Двора чудес когда-то тренировали свои воровские навыки. Эсмеральду нельзя было назвать искусным лекарем, но те несколько лет, пока она ходила за матерью, страдающей сердечной болезнью, научили ее хорошо распознавать симптомы. Судя по всему, Фролло был серьезно болен уже давно и, вероятно, знал это – она слышала, что он изучал медицину. Сейчас она считала его неровный пульс и ждала, пока он очнется. Каждый раз, когда его сердце пропускало удар, ее тоже ухало вниз, и Эсмеральда гадала, не стала ли его болезнь следствием тех событий, не она ли ее причина. Ей даже подумалось, что, быть может, следует позвать на помощь и тихо исчезнуть, так и оставшись в его памяти лишь видением. Ведь шок от осознания, что она рядом живая вполне мог его убить. Но принять решение она так и не успела – Фролло открыл глаза и воззрился на нее в упор. - Вам пора перестать уже пугать меня, преподобный, - сказала Эсмеральда бодрым голосом, но внутренне холодея, - И часто вы так падаете? Вам нужен лекарь. Священник не ответил, продолжая смотреть ей в лицо. - Ваше преподобие, господин кюре? Вы меня слышите? Эсмеральда не на шутку забеспокоилась, не повредился ли он рассудком, уж больно странен был его взгляд. - Монсеньер,- ответил вдруг Фролло. - Что? - Я архиепископ, дитя, точнее был архиепископом, но ты, конечно, же об этом не знаешь, хотя я считал, что ангелы видят все. Да и какое это теперь имеет значение. Гордыня проклятая.– Он обвел взглядом площадь, - Забавно, как наше сознание работает и после смерти, здесь как будто все такое же. Мы строим этот мир силой мысли? - Знайте что,- сказала Эсмеральда осторожно, наконец, поняв, что произошло, - вы только не волнуйтесь, но, боюсь, это все тот же мир, где вы вчера ложились спать, монсеньор. Вы вовсе не умерли. Да и я не собираюсь. Я в Париже по семейным делам, моя внучка выходит замуж через неделю и нужно уладить кое-какие дела у нотариуса. Впрочем, не думаю, что эти подробности вас интересуют… Она говорила хоть что-то, лишь бы говорить, лишь бы он не смотрел на нее так странно, будто действительно видел что-то за пределами этого мира. - Нет же, я помню, - возразил архиепископ, - двадцать лет назад - эпидемия Английского пота, во Франции пострадал только один город – Реймс. Тысячи умерших, ты не могла выжить, они сказали, вымерли все близлежащие деревни… - Но меня тогда не было в Реймсе! Я была в Париже. Уехала вместе с детьми, как только появились первые заболевшие. Монсеньер, но откуда вы знаете, что я жила в Реймсе? Он снова посмотрел на нее тем же нездешним взглядом, от которого у Эсмеральды по спине бежали мурашки. - О, девушка, я всегда знал где ты. Потом мне сказали, что ты умерла. Тогда это и началось, - он прижал правую руку у груди, - какой-нибудь из этих приступов меня бы все-равно убил, так почему не сейчас? Они были благом, потому что приближали меня к тебе. Я наконец-то получил ответ на свои молитвы – в этом мире ты со мной, чем бы он ни был, раем, адом или чистилищем. И он вдруг так светло и счастливо улыбнулся, что Эсмеральде стало жутко. Она бы предпочла, чтобы он радовался из-за какого-нибудь гомункула, как у нее на свадьбе. Чтобы стал, наконец, собой, пусть бы даже накричал на нее, прогнал. Пусть бы возненавидел… Потеряв остатки самообладания, она схватила архиепископа за одежду и со всей силы встряхнула его, вернее попыталась. Не удовлетворившись, влепила ему одну за другой три пощечины, - приговаривая при этом: это для вас недостаточно реально, монсеньор? А это? А это? И не зная, что еще можно сделать, разрыдалась от беспомощности, уткнувшись ему в плечо. Ей захотелось уйти прямо сейчас. Просто идти, не оглядываясь, до самого Реймса. И забыть все, как страшный сон. Как же так вышло, что даже будучи далеко, она невольно стала причиной несчастья. Снова. Неужели на ней проклятие, и она обречена приносить этому человеку страдания и боль лишь одним своим существованием. Она так горько плакала, что даже не почувствовала, как ей на голову легла рука и начала тихо гладить по волосам. - Меня еще ни разу в жизни не била женщина, - сказал голос у нее над ухом, - и надо сказать, это определенно не самый приятный опыт, рука у вас довольно тяжелая, мадам де Шатопер, однако компенсация вполне удовлетворительная…»