Формула любви

Той ночью Эсмеральде даже удалось поспать, хоть и урывками, что неудивительно, поскольку ее душевное состояние можно было описать как «желание бегать по стенам, пока не свалишься», что в заставленной стеклом пещере даже такой просторной, было, увы, невозможно. Первым делом после того, как затихли возмущенные визги и кашель карлика, а вонь немного вынесло через щель в своде, они с епископом попытались сдвинуть шкаф. Удалось это не сразу, что, как сказал Фролло, объяснялось долгим простоем механизма. Но в конце концов, под аккомпанемент душераздирающего скрипа, тяжелый деревянный ящик с книгами все — таки отъехал в сторону. За ним действительно обнаружилась малюсенькая дверца, прямо по — середине которой красовалась металлическая пластина с колесиками, покрытыми частично буквами, частично цифрами. — Подражание — самая искренняя форма лести, — изрек Фролло с апломбом, слегка прокручивая первое колесико до буквы К. — Надеюсь, не мое имя он тут зашифровал? Как раз при этих словах в замке что — то громко щелкнуло. — Проклятье! — Что такое? — подскочила Эсмеральда. — Его усовершенствовали! Щелчок означает ошибку в коде. Но количество попыток ограничено. На третьей или четвертой…- он остановился. — Что? — Не знаю. — Клод, — вздохнула Эсмеральда, — лучше скажи сейчас, не вижу, что может быть хуже намертво запертого выхода. — Разве что наказание за желание его открыть. Паршивец увлекался ядами, помнишь? И там, вероятно, не только выход. Иначе зачем было все это городить. Что ж, по крайней мере, теперь я предупрежден. — Ну и что же еще там по-твоему? — Может быть результаты экспериментов или ценности, кто знает. — Или тупик? — Это маловероятно. Ответ Эсмеральде как-то не понравился… Потом они отправились дальше исследовать пещеру, вернее отправилась Эсмеральда, для епископа исследования сразу застопорились на соседнем стеллаже с разноцветными склянками, тщательно рассортированными по размерам, формам и консистенции содержимого. Увидев на лице Фролло привычное выражение гурмана, перед которым поставили блюдо с муреной фаршированной павлиньими мозгами, Эсмеральда, прихватив свечу, молча углубилась в узкий тоннель, вход в который обнаружился сразу за вожделенным стеллажом. Тоннель был длинным и заканчивался еще одной небольшой пещерой, на этот раз явно жилой, поскольку почти все ее пространство занимала кровать. И какая! Не узенькая жесткая кушетка как в келье епископа, который и вспоминал-то о ней только в очередной раз проснувшись за столом с отпечатком своего нового механизма на щеке, а поистине королевский предмет мебели, неизвестно как протиснутый через узкий лаз. Причем еще и с балдахином. Рядом стоял маленький изящный столик, также наводящий на мысль, что кто — то ограбил королевскую опочивальню. Наверное, следует его сравнить с каким — нибудь столом из лаборатории в башне, но у Фролло были, скорее, «поверхности», все заставленные очень важными предметами, которые запрещалось трогать под страхом предания анафеме. Заставленные настолько, что однажды, скручивая часы, (которые измеряли все, кроме времени) он по рассеянности, вместо подсунутых ему Эсмеральдой орехов, закинул в рот горсть шестеренок. И это еще повезло, что он почти перестал заниматься алхимией, поскольку металлическими колесиками труднее отравиться. Ой, что — то мы отвлеклись. Так вот про кровать: кем бы ни был хозяин пещеры, наслаждаться жизнью он умел, но, в отличие от епископа, получал наслаждение традиционным способом, то есть не имеющим отношения к пробиркам и шестеренкам. А мы, пожалуй, соврем, если скажем, что при виде всего этого великолепия Эсмеральду совсем не посетили фривольные мысли. Посетили, и сразу несколько, но, по понятным причинам, ей пришлось затолкать весь комплект подальше. Зато она не отказала себе в одном ребяческом желании: воровато оглянувшись (хотя можно было не волноваться о свидетелях — Фролло продолжал самозабвенно звенеть склянками), она отошла чуть дальше по проходу, разбежалась и со всего маху плюхнулась прямо на середину толстого мягкого тюфяка. И еще на нем попрыгала. Удовольствие ей не смогли испортить даже поднявшаяся пыль, и оголтелая летучая мышь, видимо, до этого мирно спящая под балдахином. Зато с постели стал виден еще один тоннель, уводящий в сторону от того, через который она вошла. Не в силах совладать с любопытством, Эсмеральда подхватила свечку и полезла дальше. Вскоре проход еще больше сузился, и отчетливо стал слышен звук падающих капель. В маленькую комнатку ей пришлось пробираться почти на четвереньках, так опустился потолок, но оно того стоило. Внутри оказалась каменная чаша, полная чистой прозрачной воды, но когда Эсмеральда, наклонившись, отхлебнула глоток, от холода у нее свело челюсть. Однако… Немного поразмыслив над тем, что противнее: быть грязной и обслюнявленной мулом с перспективой вскоре начать вонять, как испуганный гомункул или чистой, но продрогшей до костей, она выбрала второе. Разумеется после этого купания, у нее зуб на зуб не попадал. Поскольку из одежды осталась только старая ряса (цыганская юбка и косынка годились уже разве что на частое сито), а ни одного сундука с гардеробом ей что — то не попалось, то пришлось импровизировать: вытряхнув из покрывала с кровати бОльшую часть пыли и двух высохших летучих мышей, она обернулась им на манер тоги. Ткань оказалась чертовски скользкой. Увы, гребня тоже нигде не оказалось, так что и причесываться она была вынуждена пальцами. Тем не менее, после ледяной ванны настроение стало если не радужным, то вполне сносным, и даже будущее почти перестало рисоваться исключительно в черных тонах. Потом она вспомнила, что Фролло нужны монеты. Заветный мешочек издавал вполне удовлетворительный скрежет, говорящий о том, что морочить Гийома удастся еще долго. Пересчитав для верности содержимое, Эсмеральда отправилась обратно в лабораторию. Там уже вовсю кипело и шкворчало. В печи был разведен огонь, вверх поднимался диковинный дым фиолетового цвета, и уже от входа ощущался запах трав, странный, но довольно приятный, особенно, если сравнить с запахом настойки от бородавок. Сам алхимик, напялив на лицо защитную маску (правда, не такую колоритную, как его собственная) переливал что — то блестящее из одного тигля в другой. Эсмеральда замерла на месте, боясь его потревожить. — Я уж думал, ты обнаружила выход и сбежала, — произнес Фролло, не отрываясь от своего занятия, — нашла что — то интересное? — Да так, — пожала она плечами, — спальню и нечто вроде купели. — А! Этот пройдоха неплохо устроился. — заметил епископ, — только нам это вряд ли поможет. — Я золото принесла, — сказала Эсмеральда, — должно хватить надолго. Но смотри, чтобы клянчить у меня деньги не вошло у тебя в привычку, я, знаешь ли, довольно скупа! — Алчность — грех, — усмехнулся Фролло, — просто считай это вложением в собственную свободу. Вылив последнюю каплю, он удовлетворенно обозрел результат своих трудов, положил щипцы, стянул маску, краги и лишь тогда взглянул на нее… только чтобы зажмуриться и резко отвернуться, будто увиденное его ослепило. — Клод, ты что? — всполошилась Эсмеральда, решив, что ему в глаза попал дым. — Дай посмотрю, может, надо промыть? — Ты решила доконать меня, девушка? — простонал епископ. — Являясь сюда в образе Афродиты? Только тут до Эсмеральды дошло, как она, должно быть, выглядит в сползающем с плеч красном шелковом покрывале и с волосами, нарушающими законы гравитации (которые еще не открыли). Похоже, ее импровизированная тога по силе воздействия переплюнула даже цыганский наряд, хоть и ненамеренно. — Ох, прости, — сказала она виновато, — я только… Я не нарочно, правда. — Это одна из причин, почему я хочу, чтобы ты была как можно дальше отсюда, — Фролло раза три глубоко вдохнул и выдохнул, — я не сумею ничего придумать, если моя голова будет все время занята тобой. А она точно будет. И мы оба здесь сгинем. Хорошо, — сказал он, в четвертый раз переводя дух, — теперь передай мне монеты. Только медленно, без резких движений, а то я сейчас за себя не ручаюсь! Он повернулся, всеми силами стараясь смотреть в пол. Эсмеральда протянула ему мешочек с золотом. — Что с твоими руками? — спросил он вдруг. Она взглянула на свои красные, ободранные об веревку ладони. От холодной воды боль притупилась, зато ярко проступили царапины. — Не знаю, поранила где — то. — «Где — то», — повторил Фролло. — Где — то над оврагом? Сядь. С этим нужно разобраться. Эсмеральда покорно уселась на ближайший стул. С видимым облегчением епископ ретировался в другую часть лаборатории и начал там чем-то шуршать и звенеть. — Клод, а если…? — попыталась Эсмеральда высказать мысль, которая не давала ей покоя с момента обнаружения тайной двери. — Что «если»? — спросил Фролло возвращаясь. Он положил на стол кучку льняных полосок и поставил пузырек с красноречивым черепом на этикетке. — Это цекута, — чуть не подпрыгнула Эсмеральда, — решил избавиться от меня таким способом? — Ты же не пить ее будешь, — возразил епископ. — Здесь в основном яды, мазь готовить некогда, а цекута хорошо заживляет. А теперь не шевелись. Все также не поднимая глаз, он щедро налил на ткань жидкости из пузырька, опустился перед Эсмеральдой на колени и начал наматывать полоски ей на руки. — Так что «если»? — Если там действительно тупик? Фролло на мгновение остановился. — Значит, придумаю что — нибудь еще. Гийом сильно рискует, оставляя меня наедине с таким количеством возможностей, — он кивнул на шкаф со склянками. — Может, он не понимает? — Скорее, намеренно играет с огнем. Хочет доказать, что и так победит. Ему же хуже. Еще будут «если»? Вместо ответа Эсмеральда, провела уже перевязанной ладонью по его волосам, подумав, что епископ тоже сильно рискует, оставляя ее наедине с возможностями. Фролло замер. — Не искушай, меня, девушка, — сказал он хрипло, — я и так едва держусь. А сейчас не место и не время. — Как же ты продержался полгода так, что я ничего не заметила? — Зато заметили двадцать шесть витражей и роза на северном портале. Ты была права, я рушил собор из — за тебя. Так что лучше прекрати, потому что эта лаборатория мне еще нужна. — А если…? — Ах, еще одно «если»… — закончив перевязку, он выпустил ее руку, чем Эсмеральда тут же коварно воспользовалась, взяв его лицо в ладони и заставив смотреть на себя. Фролло, правда, попытался зажмуриться, но надолго его не хватило. — А если, — отчеканила она, глядя ему в глаза, — больше не будет ни времени, ни места? Если завтра я уйду и больше тебя не увижу? Если сегодня — последний раз… Вероятно, это был единственный случай в истории антропологии, когда зрачки у человека стали больше чем радужки. Фролло открыл было рот, чтобы что — то сказать, но в этот момент послышался скрежет ключа в замке, и все что он смог выдавить, это «Прячься!» Эсмеральда подскочила, бросилась к тоннелю и затаилась там за небольшим выступом, чтобы можно было видеть, что происходит в лаборатории. Поднявшись на ноги только со второй попытки, епископ тут же упал на стул, где она раньше сидела, надел обратно маску и притворился занятым. Эсмеральда облилась холодным потом, внезапно сообразив, насколько уязвимым его сделала как раз накануне очередного поединка умов, от которого могло зависеть все. Но к ее великому облегчению, в дверь вместо карлика протиснулся Жаба, таща подмышкой половину жареной оленьей ноги, которую он водрузил на небольшой свободный участок на ближайшем столе. — Вот, — буркнул он, — Гийом распорядился принести. Сказал, что если ты завтра с ним не расплатишься золотом, он вырежет это мясо из тебя. Фролло снял маску и с отвращением воззрился на ногу. — И вот это твой хозяин понимает под «нормальной пищей»? — Не хошь, не жри. И Гийом мне не хозяин, он мой друг. — А, ну да, конечно. Что — то еще? — спросил епископ, видя, что верзила мнется. — Где твой слуга? — Зачем тебе? Не дожидаясь ответа, Эсмеральда бросилась обратно в «спальню», скинула покрывало, поморщившись, напялила рясу, запихнула волосы под капюшон и вернулась на прежнее место. — Что ж, — как раз в этот момент произнес Фролло, — тогда надо его позвать, — и он стукнул щипцами по медному агрегату с кучей трубок. Повинуясь раскатистому звону, который гомункул по задумке епископа, видимо, должен был слышать, Эсмеральда выступила из тоннеля на свет и только тогда увидела, что Жаба держит в руках завернутый в тряпицу кусок хлеба. — Подойти можно? — грубо осведомился дылда. Когда Фролло кивнул, он осторожно, как трусливый кот, приблизился к Эсмеральде и с почтительного расстояния протянул ей ломоть. Все это начинало напоминать идиотскую мистерию. — Эй, живодер, а че у него с руками? — повернулся он к епископу. — Обжегся, — ответил тот, — не всегда понимает, где горячее. Почему тебя так волнует благополучие моей вещи? — Потому что оно живое — рявкнул Жаба, а ты обращаешься с ним как… — Как? Я ведь перевязал ему руки. Твой хозяин, ох, прости, друг, тоже так делает, когда ты поранишься? — спросил Фролло и, не дождавшись ответа продолжил: — И он, наверное, помог тебе с твоей, как ее… Марион? — Не твое дело! — Как это не мое. Ты же сам просил у меня эликсир, а я обычно не забываю об обещаниях. — Можно подумать, ты будешь варить свое зелье задаром. В городе говорят, что ты дьявол и забираешь души за желания. Фролло пожал плечами. — Обо мне много чего говорят, но здесь я — пленник и должен делать то, что приказывают. Однако, ты прав, мне действительно нужно от тебя кое — что взамен. Доставь Оно в Париж в целости и сохранности, и я сделаю так, чтобы Марион стала твоей. Лицо верзилы засветилось, как китайский фонарь. — Да я его хоть на руках до Лувра донесу, если ты… — А вот этого не надо, — поспешно сказал Фролло, — Даже не приближайся к нему. Жаба закивал. — А как вы это сделаете? — спросил он с любопытством, — А то с тех пор, как по приказу Гийома Марион напоили, она меня ненавидит, говорит, будто я спер ее нож. — С этим проблем не будет. Эликсир все исправит. Ненависть гораздо лучше переходит в любовь, чем безразличие. Тебя ждет необузданная страсть. Дылда расцвел на глазах — Проблема будет в другом. И тут же увял. — В чем? — Как заставить ее выпить снадобье. Расскажи, кто эта дама, где живет? — А, так она не дама, не знатная дама. Это наша кухарка. Живет под ветошью в углу. Эх, видели бы вы, как она оленя топором разделывает! Хрясь — и нет головы! А потом вжик — и пузо нараспашку. Вот эту ногу, — он кивнул на стол, — она одной рукой оторвала. А рога… — Ясно, — прервал его Фролло, — Хорошо, что у меня и раньше аппетита не было. Мда, похоже, во всех отношениях достойная женщина! Но чтобы добиться взаимности, сначала нужно научиться с ней обращаться. — А вы и этому научить можете? — Жаба так выпучил глаза, что начал оправдывать свое прозвище, — а я — то думал, что попы… то есть, я хотел сказать святые отцы, ни черта в этом не смыслят. — Не смыслят, — подтвердил Фролло, незаметно покосившись на Эсмеральду, — но знают тех, кто смыслит. Пока Оно будет собирать для тебя в башне мои склянки, найди поэта Гренгуара, он всегда у собора околачивается. Я тебе дам для него письмо. Будешь делать то, что он скажет, и все пройдет как по маслу. Найдется и тебе местечко в углу под ветошью. — А это не тот Гренгуар, который ваш Самый — удачный — гомункул, монсеньор? — робко спросил Жаба. К концу разговора форма его слоноподобного тела чудесным образом изменилась, став наглядной иллюстрацией к фразе «Чего изволите?» — Он самый. Только смотри не проговорись, а то он об этом не знает. Ладно, — сказал Фролло, делая царственный жест рукой, — иди, сын мой, завтра утром приходи за списком и письмом. Сияя почище трех отполированных колоколов и пятясь задом, Жаба исчез было за дверью, но тут же сунул голову обратно и шепотом спросил: — А если Гийом того… узнает? — Про что? — Искренне удивился епископ. Ты же не делаешь ничего такого, что твой друг не одобрил бы. (На этот раз при слове «друг» верзила поморщился,) — А и правда, — сказал он, почесав затылок, — ничего такого. Спасибо, преосвященство! Вы эта… если че понадобится… — Чего ж не Святейшество? — спросил Фролло уже закрытую дверь. Эсмеральда чувствовала себя ужасно. Перспектива просто встретиться с епископом взглядом казалась ей настолько невыносимой, что при первой же возможности она сбежала в «спальню», забралась с ногами на кровать и, подтянув колени к груди, уткнулась в них лбом. Ломоть хлеба, который дал Жаба, все еще был зажат у нее в руке. Она затолкала его в рот и с ожесточением сжевала, даже не почувствовав вкуса. Слово «дура» повторялось у нее в голове на разные лады, как на заезженной пластинке, которую изобретут еще не скоро, а заездят и того позже. Даже ее сакраментальное «если» не являлось оправданием ее же глупости. Она должна была знать, что делает, поднося огонь к фитилю в месте, где при малейшей ошибке все взлетит на воздух. — Ого! От неожиданности Эсмеральда вскинулась и обнаружила Фролло, который с интересом рассматривал балдахин, стоя прямо перед ней. Просозерцав его пару мгновений, она уткнулась лбом обратно в колени и сжалась еще больше. Потом тюфяк рядом с ней прогнулся. Какое — то время они оба молчали, слушая тихий неравномерный стук капель в дальней пещере, вернее, Эсмеральда слушала. Наконец, она не выдержала: — Я тебя подвела. Снова. — В чем же? — спросил голос Фролло прямо у нее над ухом. — Совсем наоборот, ты подала мне сразу две идеи, надеюсь, теперь я здесь надолго не задержусь. — Правда? Поскольку удивление не очень способствует согнутой позе, Эсмеральда развернулась, как ежик, и, наконец, взглянула епископу в лицо. Он улыбнулся. — Только больше никаких «если», слышишь? Их не существует. Я напишу Гренгуару, чтобы начинал готовить план по превращению меня в Жеана. Вернусь максимум через неделю и мы продолжим. Впрочем... ты тоже можешь начинать придумывать новые «если», только приятные. И на твоем месте, я бы поспал, путь до Парижа не близкий. Если ты, конечно, не хочешь отведать стряпни великолепной Марион. — Нет уж, — фыркнула Эсмеральда, вдруг расслабившись, — мне зубы дороже. Кстати, не забудь, что я оставляю тебе все свои средства. Только попробуй не вернуть, взыщу с процентами! И через неделю они начнут удваиваться! — Из тебя бы вышел великолепный ростовщик, маленькая скряга! — усмехнулся Фролло, поднимаясь. — Что ж, мне пора идти оправдывать свое содержание, не то завтра Гийом вырежет из меня оленью ногу. Он сделал пару шагов к выходу, — Ах, да, ты, вроде бы говорила что — то про купель? Со вчерашнего дня мечтаю умыться. Эсмеральда указала на темную щель в стене. Вскоре после того, как Фролло исчез в ней, кажется, впервые стукнувшись головой о свод, из глубины пещеры послышались проклятия. — Что случилось? — крикнула Эсмеральда, с трудом подавив в себе желание самой пойти и посмотреть. — Не знал, что лед бывает жидким! — донеслось из тоннеля. — Это против законов природы! «Интересно, двадцать лет назад, прыгая зимой в Сену, ты тоже так рассуждал?» — внезапно подумалось ей. Фролло выбрался из щели с совершенно мокрой головой, в рубашке, на которой красовались разрезы от ножа Гийома и слегка ошалевшим выражением лица. Эсмеральда не удержалась — драматично прикрыв глаза рукой, она изрекла: — Ты решил доконать меня, являясь сюда в образе Аполлона? К ее удивлению, нашелся епископ мгновенно: — Вулкана, девушка, Вулкана. И, знаешь, лучше не напоминай мне сейчас о своем муже! * Подойдя вплотную и уронив ей на голову дождь из холодных капель, Фролло поцеловал ее в макушку, пожелал спокойной ночи и растворился в темноте. Прошло немало времени, прежде чем Эсмеральда, захлопнув рот, забралась под одеяло и предприняла попытку заснуть.