Виноградный Коннор, масленичный Маркус

Виноград созрел. Коннор срывал тёмно-синие, покрытые пыльным налётом, тяжёлые грозди. Оголяя слегка волосатые подмышки, облизывая губы, срывал жадно, чтоб побыстрее отделаться от работы и забежать на веранду, потому что мимо шастал их рабочий-крестьянин, обитающий здесь уже с начала лета, нахально, бессовестно сверкая своими салатовыми радужками глаз меж изогнутых веток. Его приютил зажиточный деревенский дом Коннора, чтоб помогал по двору. Других условий не было. Щуплый, бледный парень, выходивший на улицу редко, жевал виноград, сплёвывая кислую фиолетовую кожуру, и собирал ягоды в тонких чистых штанишках, оперевшись на одной ноге, другую поставив на носок. «Потом, может, и Маркус будет это подметать.» А он сильный, золотистый, мерцал перламутровыми от пота скулами и ходил с голым торсом, нося в руках вёдра, поигрывая мышцами спины. Летом рубаху надевал редко, если и надевал - то светлую, а каждое потение показывало новую белую солёную полоску под мышками, на спине. Его руки воняли рыбой, а сам он - волнующим лёгким запахом пота и мылом. Метис говорил мало, а если и бывало, то что-то простоватое, не такое хитровыебанное, как Коннор. Его все любили, на просьбы старух он отзывался никак по-другому, только: "Аюшки", оголяя чуть заострённые белые клыки. Коннору он не говорил ни слова, если подходил близко или брал вёдра из его рук, легко улыбался. Иногда паренёк подсматривал, как Маркус светил пятками, забавляясь сорванным с ветки листком, и входил в деревянный туалет. Бабка Коннора, часто наблюдая за Маркусом, говорила внуку: - Всё зыркает на тебя, зенки свои таращит, смотри, так и гляделки его вылезут. Ух, негодник. Так оно и было, метис глазел на него, щурясь от солнца, каждый раз.

***

На веранде сушились травы, стоял удушающий запах розмарина. Тут и там были бесконечные банки с заготовками. Летали мухи. Коннор хотел порукоблудничать да передумал: во дворе сидел дед. Так и жили.

***

Наступила масленица. Бабка с сестрой наготовили кучу блинов. Маркус лопал, уплетал за обе щеки жирные кружки, широко раскрывая рот и дивно улыбаясь даже с таким набитым. По подбородку стекала тонкая дорожка янтарного мёда. - А ты, что не жрёшь ничего? - кричали женщины Коннору с кухни. - Он не такой едок... – отвечал за него неразборчиво Маркус.

***

Вся деревня отмечала. Маркус знал много скороговорок, катал девушек на санках. Всюду мелькала его белоснежная улыбка и розовые от мороза щёчки. Когда шли домой, Коннор плёлся, выше натягивая варежки, всё его лицо рделось бордовыми пятнами. Молчали, пока возбуждённый после празднества Маркус не повалил его на снег. - Эээ, что ты затеял? – завизжал Коннор и зажмурил глаза, когда пороша попала ему за шиворот. - Тише, елдыга, - шёпотом сказал смуглый, близко поднеся лицо к пареньку. - Отпусти, дурак. Катались по снегу и смеялись, долго и больно тёрлись друг о друга ногами. Наконец, повалились спинами на землю. На лица медленно падали снежинки. Маркус вытянул руку и рассматривал ажурные кристаллики на тёмных варежках. Замудрённый Коннор долго думал, что сказать молчаливому Маркусу, которому будто и не нужно слов. В отличие от метиса парень должен был заговорить: - Всё началось со сбора винограда... И вот блины, масленица... Маркус хитро прищурил раскосые глаза. - Не, а я с черешни тебя кохаю.