А почем ваш фунт лиха в кладнях?

Руки скользят по саже, порошат серым горячим пеплом, пахнущим то кровью, то совсем уже жутко — едой, горелой, но все равно подводящей пустой желудок. Я отчаянно дергаю за дверцу люка, ведущего к свободе, но она не поддается. У меня болят глаза, болят руки, болит спина, но страх сильнее всего: он заставляет меня хвататься за любую соломинку, он не дает мне упасть, каждый раз встряхивает, дает пощечину и вынуждает бежать дальше. [Я смутно помню, что она открывается наружу, поэтому незачем тянуть на себя, но все равно продолжаю] Над головой яростно ревет огонь, дикий и неуправляемый, пирующий на разлитой смоле, старых досках и бревнах, остатках одежды уже мертвых хозяев. От потолка — он же пол — пышет смертельным жаром, и мне кажется, что наверху лютует дикий жестокий зверь, дракон, голодный и мечтающий уничтожить все живое. Металлическая ручка вдруг обжигает мои руки: я кричу и забиваюсь в самый дальний угол, где свалены остатки картошки. Я зарываюсь в клубни так глубоко, как могу, хотя ее так мало, что и по колено не спрячешься, и дрожу, и плачу: слезы текут по щекам, саднят разбитые губы, на языке горелый вкус. Я знаю, что дороги наружу нет, только тот люк, который с упоением разгрызает в щепки дикий огненный зверь. [На самом деле драконы никогда не бывали в этом районе, и это был просто огонь. Зажженный людьми] Я выставляю руки вперед, я кричу, захлебываюсь плачем в глупой, неосознанной надежде остановить бушующую стихию, будто ее испугают измазанные грязью и кровью ладони. Я хочу жить! Я так боюсь! Я боюсь этого огня! [Огонь всегда подчинялся мне, был мне другом; что же изменилось?] [Все снова, как в детстве, повторяется…] [Стоп!] [Какого гхыра?!] На меня удушливо обрушивается крыша, не давая пошевелиться, дышать. Я просыпаюсь. — Ты в порядке? — встревоженно спросила Велька, склонившись надо мной. Я с трудом сфокусировалась на ее лице, обрамленном распущенными волосами: в бледном свете бесформенного пульсара, сотворенного кое-как, в спешке, она казалась призраком из еще одного кошмара. Я упала с кровати — а во сне провалилась в погреб. Я запуталась в одеяле — а во сне на меня упала крыша. — Да, — помедлив, соврала я. — Ты стонала, — призналась Травница. — Про что же этот кошмар? — Так, ерунда, — уклончиво отозвалась я, забираясь обратно в постель. Через несколько дней я уехала в Догеву, расследовать череду загадочных убийств. И люк в сгоревшей избе в не существующих больше Топлых Редах наконец-то распахнулся.

***

Я рванулась вперед, пытаясь схватить крысолака, но тот ловко увернулся от моих растопыренных рук, уселся рядом и скорбно покрутил носом, только что не посвистывая от огорчения. Я посмотрела на него с чистейшей ненавистью: упала я животом точнехонько в большое пятно свежего куриного помета, и настроение это мне не улучшило. — Не так, не так, Вольха, крысолаков ловят, — философски заметил он, почесывая вострую серую морду. — Не учи ученого, — огрызнулась я, вытаскивая пучок соломы из растрепавшихся волос. — Нашелся эксперт, учит меня с нежитью сражаться! — Да уж получше тебя знаю, — гаденько хехекнул зверь, оглаживая лапами усы. Я предприняла коварную попытку ухватить противника за хвост, и он от греха подальше перебрался на край корытца. — Чему вас только в Школе учат? — посетовал крысолак. — Небось в дипломе одни тройки, еле наскребла знаний! — Я лучшая выпускница курса! — оскорбилась я и полезла в сумку за дипломом, чтобы доказать нахальному зверью, что я все-таки умнее. Глупо, конечно, доказывать что-то противникам. Диплома я не нахожу, хотя перерываю всю сумку. — Вот видишь, — нравоучительно заметил крысолак. — Бросай ты это занятие, а то настоящие маги прихватят за шарлатанство. Давай лучше про философию поговорим, про теорию некрогуманизма в условиях нестабильного Ведьминого Круга, например. Что думаешь об учении Нишца Федьковича? — Кого? — искренне опешила я. — Впервые слышу! Какой вообще некрогуманизм гхыров?! Крысолак неожиданно обернулся Учителем, который очень укоризненно покачал седой бородой. Очень укоризненно. — А ведь у тебя завтра экзамен по нему, — Учитель очень по-демонически расхохотался, патетически потрясая руками, в которых зачем-то держал тяжелый ясеневый посох. — Не видать тебе диплома, как своих ушей! — Велька! — я яростно встряхиваю мирно спящую подругу. — Кто такой Нишц Федькович?! — Гхыр! — бурчит Травница, неохотно расставаясь со сном. — Не было такого, в смысле! Совсем уже с экзаменами крыша едет… Кто его с тебя требовал-то? — Учитель, — признаюсь я. — К деньгам? — неуверенно предполагает Велька. Я фыркаю и снова бреду спать. Наутро, кстати, проверяю — и правда, не существовало никакого Нишца Федьковича. И некрогуманизма тоже, хотя теперь соблазн разработать такую теорию возник.

***

Я старательно приколачиваю к стене рыбу; та извивается в руках (чешуя скользкая, зараза!), уворачивается от гвоздя, даже шлепается на пол. На кой-ляд мне эта работа сдалась — не знаю, но я продолжаю свои попытки с таким рвением, словно мне предложили двести кладней за это сомнительное украшение. По-моему, кстати, действительно предложили: что-то такое есть в моей памяти, но упорно ускользает. Рыба ускользает не менее успешно: очередная почти удавшаяся попытка ее пришпилить к стенке оканчивается ударом молотком по пальцам. Я, помянув самую зловредную нежить из известной мне, прячу ушибленную кисть под мышку, словно надеясь, что так полегчает. Претендентка на стенное украшение пользуется сложившейся ситуацией и падает на пол. Я задумчиво смотрю на нее: а так ли мне нужно ее прибивать на это злосчастное место? Эта идея до этого не приходила мне в голову и кажется не просто новой — здравой. Я решаю найти на редкость туповатого заказчика, чтобы вежливо поинтересоваться, какого гхыра, я, без трех лет магичка, занята такой ерундой, которая ну никак не соответствует моей будущей квалификации? Конечно, мы, адепты, не гнушались почти никакой работы, но все-таки предпочитали магическую, и я с куда большим удовольствием заменила бы рыбу на какую-нибудь мелкую гарпию или расквыру, чтобы побезопаснее. Я оглядываюсь и понимаю, что комната, светлая, с большой кроватью, мне незнакома. Как и не помню я, кто дал мне такое дурацкое задание. Я выглядываю в окно: вижу площадь с фонтаном посередине, но это мне ничуть не помогает. Я никогда не бывала в таком месте. Вроде бы вдалеке есть люди, но я не могу пройти через дверь: не знаю, как ее открыть, не понимаю, как пользоваться дверной ручкой. Да что же это такое?! Рыба почему-то хихикает и впивается мне зубами в ногу. Я с оханьем пытаюсь отодрать ее от себя, но, судя по ощущениям, это какой-то очень голодный упырь, по ошибке имеющий форму рыбы. Я пару минут бездумно поглядела в потолок, потом с воистину старушечьим кряхтением засобиралась за старушечьей же книгой — сонником, но в последний момент передумала и снова улеглась. Зря наверное…