***
— Прости за погром, Джун. Я покрою расходы. Намджун лишь устало вздохнул, махнув другу рукой, мол, забудь. После недолгой перебранки, парни пришли к согласию, что все четверо должны остаться на ночь в доме, так как Джун сообщил, что заметил подозрительную фигуру, шныряющую около дома и всматривающуюся в окна — проклятые журналисты каким-то образом вынюхали место встречи парней. Чонгук и Тэ были не в восторге, но было бы нежелательно, чтобы фотографии с их разбитыми лицами всплыли в сети накануне новостей о расформировании. Проблем никто не хотел, поэтому было принято разумное решение немного подождать. В тот вечер Тэхён и Юнги больше не приближались друг к другу, лишь единожды перебросившись взглядами. Ему и Гуку необходимо было обработать ранки, и Намджун, чтобы не провоцировать новой драки, сказал, что сам займется лицом Тэхёна, а Юнги доверил заняться Чонгуком. После всех процедур, Джун показал парням их комнаты, коих, по счастливой случайности, оказалось как раз четыре. Когда страсти улеглись, Намджун с Юнги устроились на кухне, чтобы поговорить. Погода на улице не желала радовать, видимо, никого: гроза прошла, но мелкий, похожий на водяную пыль дождь сыпал так густо, что в ста метрах пейзаж из окон дома терялся в мутной синевато-серой пелене. Ватное, серое покрывало холодной мороси. — Просто ходячая катастрофа, вы трое. Словно бермудский треугольник — кораблекрушение за кораблекрушением, да так ничего не выяснено и не найдено. Просто посмотри на этот погром в гостиной, — причитал Джун, наливая кофе из турки по кружкам. — Прости. — Ладно. Что случилось? — Чонгук, — просто отвечает Юн. — Хм. Это всё объясняет. Малыш никогда не знал, когда стоит остановиться. А когда дело касается тебя, то ему и вовсе крышу рвёт. Вы…ты поэтому ушёл от него? Юнги не ответил, но Джун видел, как при тихом свете лампы чуть порозовели щеки старшего. Мин откинулся на спинку стула, запрокидывая голову вверх, прижал к губам сигарету, затянулся. Долго-долго молчал, в странном раздумье разглядывая, как завиваются сизые кольца в теплом свете. — Что между вами? — осмеливается прервать эту тишину Джун. — Обида, — ответил Юнги серьёзно, без улыбки: — Сожаление. Грусть. Страх. Тоска. И надежда. Да, похоже, я ничего не упустил. — Я не про тебя и Тэхёна спрашивал, Юн, а… — Я уже ответил. Молчание. Ненавязчивое и тихое «сссссссс» мелкой холодной мороси по подоконнику. Саднящее чувство, будто большая гусеница в груди, которая качает своей колючей головой, срезая с сердца полоску за полоску. — Это никогда не закончится. То, что между вами. Пора бы это прекратить, хён. Только посмотри на вас троих — вы же несчастны! — Знаю. Не волнуйся, Джун-а. Эта история заканчивается. — Расскажи мне, что случилось у вас Чонгуком почти год назад. — Как хочешь.***
Несколько месяцев назад. Январь. Электронный замок тихо просигналил, и дверь открылась. В квартире было темно, но Чонгук точно знал, что не один. Он снял обувь, поставил её на подставку и прошёл вглубь квартиры, на ходу стягивая куртку. Погружённые в вечерний полумрак гостиная, кухня и столовая оказались пусты и идеально прибраны, навевая воспоминания о гостиницах и отелях. «Наверное, ему стало очень скучно, раз решил прибраться везде как следует. Или захотел отвлечься? Не знаю, сколько дней он уже не выходил из дома» — думал про себя Гук, медленно проходя через гостиную в сторону комнат. Его внимание вдруг привлёк небольшой оранжевый пузырёк, оставленный на журнальном столике, и он остановился, поднял его. Тихо зашуршали таблетки, перекатывающиеся на дне. «Хён всё ещё принимает эти антидепрессанты, но уже не так часто, как полгода назад. Если он забудет про таблетки, то будет не в состоянии вставать по утрам.» В одной из комнат, дверь в которую была приоткрыта, горел тихий свет. Это была комната Юнги, в которой он работал и иногда спал. И Чон, поставив пузырёк на место, направился туда. Он не стал стучать, а тихо, чтобы не привлечь внимания, заглянул внутрь. Тихий розовато-алый свет, который обволакивал эту комнату и ласкал светлые стены, шёл вовсе не от лампы, а снаружи, со стороны заходящего солнца. Жалюзи были подняты, и свет этот проникал сквозь окно, растянувшееся во всю высоту стены. Чонгук осторожно вошёл и окинул комнату быстрым взглядом. Рабочее место было в некотором беспорядке, но компьютер был не выключен и из колонок лилась какая-то тихая, ненавязчивая музыка. На полу и на тумбе рядом с диваном лежали немногочисленные листочки, тетради, CD-диски и прочая канцелярская мелочь. А на самом диване кто-то дремал, словно большой кот, удобно и компактно завернувшись калачиком в пушистый и теплый бежевый плед. Чонгук тихо, чтобы не нарушить покой спящего, прошёл к диванчику и присел рядом, заглянул в родное лицо. Спящий Юнги был безмятежен и спокоен. Каждая складочка и морщинка на его лице разгладились и черты смягчились. Он выглядел почти как ребёнок. Даже его ровное и почти бесшумное дыхание напоминало дыхание абсолютно здорового ребёнка. Но его хён не был ребёнком уже давно. И вряд ли можно сказать, что он здоров. — Я не слышал, как ты пришёл, — хрипловатым ото сна голосом говорит Мин, не размыкая глаз, лишь его ресницы едва заметно задрожали. Чон чуть улыбнулся. — Я думал, ты спишь. Не хотел мешать, прости. — Я не спал. Просто отдыхал. Чон наклоняется, мягко прижимается губами ко лбу старшего, касается пальцами чуть растрёпанных тёмных волос. Затылок и шея Юнги оказались чуть влажными. Мин, приоткрыв глаза, опускает ладонь на затылок младшего и давит, заставляя наклониться ниже, чтобы затем прижаться своими губами к его. Чонгук, позволяя целовать себя, тем временем распутывает плед и откладывает его в сторону, самостоятельно желая дарить тепло хёну. Гук обнимает его, забираясь на диван и устраивается сверху. Мягко прервав поцелуй, Юнги помогает младшему устроиться удобнее и, когда тот ложится на него, опустив голову ему на грудь, аккуратно вплетает пальцы в волосы Гука, массирует кожу головы. Они замолчали, слушая только размеренное дыхание друг друга. — Что ты делал сегодня, хён? — некоторое время спустя, ненавязчиво прерывает тишину Чонгук. — Убирал тот беспорядок, который ты оставил утром, — ровным голосом отвечает Мин, играясь с порядком отросшими волосами младшего. — Ты словно настоящее стихийное бедствие. — Я торопился на фотосессию, хён! — виновато улыбаясь, оправдывается Чонгук. — Ты должен понимать, как никто другой. Прости, я постараюсь в следующий раз быть менее…проблемным. После решения о перерыве появился шанс для сольной деятельности каждого мембера. Намджун, Хосок и Джин занялись написанием и исполнением собственных песен. Тэхён отправился в Японию, став моделью и лицом какого-то бренда. Чимин тоже сосредоточился на себе самом, иногда мелькая в рекламе, заключая коллабы и исполняя музыку, свою собственную и написанную для него. Каждый стал кем-то другим, нежели просто участником группы. Чонгук знал, что Юнги часто грустил об этом. — Намджун приезжал, — немного помолчав, добавил рэпер. — Намджун вернулся из Токио? — Чонгук чуть приподнялся и заглянул в лицо Юнги. Тот не глядел на младшего, вновь прикрыв глаза. Что-то до боли знакомое кольнуло в сердце. «Наверняка, Джун привёз хёну новости о…нём», — догадался Чонгук. — Вернулся. И привёз с собой кучу барахла. Он не задержится в Сеуле надолго, так что можешь встретиться с ним завтра, если хочешь. Он сказал, что соскучился по тебе. — Я бы хотел, чтобы мы вместе с тобой выбрались куда-нибудь, — улыбается Чон, чувствуя, как ему становится легче от слов старшего. Не все мемберы обозлились и оборвали связь с ними. Рэп-лайн и Джин часто звонили и иногда навещали их. Чонгук видел, что это хоть немного, но утешало Шугу-хёна. Но старший по-прежнему скучал и думал о Тэхёне, пусть и совсем не показывал и не упоминал об этом. Конечно, это злило и расстраивало Чонгука, и поначалу он даже высказывал своё недовольство Юнги, из-за чего у них случались крупные ссоры и скандалы, даже драки. «Ты не имеешь права ревновать меня, сукин ты сын!» — кричал Юнги, больно ударив младшего. Наверное, именно тогда Чонгук впервые задумался о том, имел ли он право. И больше не поднимал эту тему. Только став ближе к Шуге, Чон вдруг понял для себя, что чувства старшего важнее его собственных. Эгоистичное желание завладеть им раньше притупляло это чувство, но сейчас оно стало больше, чем всё эгоистичное в нём. Заполнило всё его существо спокойствием. Это осознание пришло к нему далеко не сразу, но постепенно, после каждого проведённого вместе дня и каждой ночи, когда Юнги был рядом. Просто был рядом. — Пока добрался домой, заметил нескольких… любителей вторгаться в личное пространство, — продолжает Юнги с лёгким раздражением в голосе. — Чёртовы журналисты. Завтра опять появится куча статей со сплетнями…ненавижу это. — Эй, хён, всё в порядке… — Чонгук, словно щенок, мягко ткнулся носом в щеку Юнги, заглянул в немного сонные от принятых лекарств глаза: — Они ничего не знают, а придумывать могут что угодно, ладно? Не волнуйся, пожалуйста. Юнги молчал. А Чон лежал на его груди и слышал то, что было красноречивее всяких слов: стук сердца старшего, что стало биться чуть быстрее. Домашняя кофта была насквозь пропитана запахом Юнги. Чонгук крепко прижался губами к груди рэпера в том месте, где было его сердце, мягко скользнув руками под его кофту, огладил тёплыми ладонями его бока, мягкий живот, затем обнял, крепко прижал к себе. Чёрт, как же сильно он похудел. Рука Юнги теплой змейкой скользнула под одежду младшего, огладила крепкую грудь, ногтем чуть поддевая темный сосок. Затем медленно опустилась ниже. Лаская, скользнула вдоль темных волосков, дорожкой растущих в самом низу живота. Ниже. Волны приятного волнения вновь накатывают, и Чонгук прерывисто и горячо вздыхает, чуть вздрагивает. Чувствует влажное тепло в районе уха — губы хёна нашли его чувствительную точку. Ниже. — Чонгук? — Хён? — Здесь не очень удобно. Пойдём в спальню? ---------------- Ночью Чонгук просыпается от того, что Юнги рядом нет. И, кажется, ушёл он совсем недавно, так как чуть смятая простынь не успела ещё остыть. Чонгук даже чувствовал на коже тонкую ниточку слюны там, где недавно ещё были губы Юнги. Скорее всего, старший просто вышел в туалет или выпить воды, но что-то странное, какое-то щемящее чувство в груди заставило Чонгука подняться, натянуть наскоро брошенные штаны и майку и выйти из спальни. В ванной Юнги не оказалось. Не было его в другой комнате, в кабинете. Юнги не было, но важное обстоятельство заставило сердце в груди певца болезненно сжаться, а нехорошее подозрение ударить в голову: некоторых вещей рэпера не было на своих местах, как раз тех вещей, без которых тот не мог долго обойтись или сугубо личных. Негромкое копошение в гостиной привлекло внимание Чона, и он отправился на звук. Мин Юнги, полностью одетый, словно вор, во всё чёрное, с большой дорожной сумкой, стоящей на полу. Чонгук мог поклясться, что в ней вещи, собранные и уложенные в рекордные сроки. Мин, расположившись спиной к Чону и не замечая его, искал что-то в своём кошельке. В конце-концов, тихие шлепки босых ног оказались слишком громкими в этой ночной тишине, и Юнги услышал, обернулся. Младший, которому стало слишком горько во рту от вкуса предательства, не смог разглядеть на лице хёна ничего. Совсем ничего, что могло бы хоть немного облегчить эту невыносимую и неотвратимо нарастающую боль. — Сбегаешь? — Разве это тюрьма? — вопросом на вопрос отвечает Юнги: Я просто не хотел прощаться. Теперь всё будет тяжелее для тебя. Холодные и бездушные, словно камни, слова обрушились на Чонгука, разбивая его. Юнги решил ему так отомстить? «Я правдa думал, чтo y тебя кo мнe действительно чтo-тo есть, но я ошибся. У тебя кo мнe нет ничего, кроме вечной возможности причинять боль.» — Хочешь, поговорим? — хватаясь за призрачную нить надежды, Чонгук решил попробовать. Верить в то, что всё это время Юнги был с ним рядом, позволял любить и, кажется, даже немного любил в ответ — это всё ради этого момента, момента мести? Невыносимо. — О чем? Ты ненавидишь объяснения, я тоже. Они ни к чему не ведут. Чонгуку казалось, что он задыхается. Как утопающий, которому необходимо заполнить горящие легкие воздухом, но лишь с каждой попыткой в них попадает вода. Юнги словно воздух сейчас. Он уходит от него. Его аорта. Его жизнь. Мин подхватывает с пола сумку и, в миг отчего-то растеряв прежнюю холодную решимость, неуверенно дёргается в сторону выхода. — Хён… ХЁН! Шуга не остановился. Болезненные и далёкие воспоминания о расставании с Тэхёном на берегу реки замелькали перед внутренним взором, будто кадры из старого фильма. О том, как он, Юнги, так же просил, умолял того не уходить. Было невыносимо, было так, будто тысяча игл вонзились в сердце. Пусть теперь Чонгук испытает это. Его очередь. Он заслужил. Ноги в тяжелых ботинках уверенно шагали в сторону двери. — Не уходи! — почти кричит Чонгук странно хриплым голосом, нервными шагами приблизившись к любимому, взял его за руку, развернул к себе: — Давай начнём с чистого листа. Так, как ты хочешь. Я сделаю всё, что ты захочешь. Буду мужчиной, которого ты хочешь видеть. Только дай мне поверить в то, что ты никуда от меня не уйдешь, что не бросишь меня, хён. Оставим прошлое в прошлом, оставим всё и начнём где-нибудь вдали ото всех. Мин смотрит на него, и его раскосые тёмные глаза не выражают ничего, кроме призрака жалости. Чонгук сейчас потерянный и разбитый совершенно. Он и правда поверил в искренность Юнги. В то, что старший ему сдался. А в итоге прирученным оказался сам Чон. Шуге не лучше, он отводит отчего-то ставший очень несчастным взгляд. До чего же погано чувствует себя рэпер. До чего мерзко и гадко на душе. — Отпусти, — просит. Нет сил вырываться. Нет желания. Чонгук не слушается, тихо скулит. Руку крепче сжимает. Ни за что не отпустит. — Ты мне правда не нужен. Всё ведь понимаешь, не маленький. Отпусти. В следующую секунду случается сразу много вещей. Чонгук с остервенением хватает Юнги и силой усаживает на рядом стоящую тумбу, вжимает в неё своим телом, не оставляя пути отступления для рэпера. Тот громко охает, рефлекторно обхватывая младшего бедрами, прижимает его к себе ближе. Их губы находят друг-друга, соединяясь во множестве беспорядочных поцелуев. — Даже у камня есть сердце, — зло шепчет Чонгук, с громким вжиком расстегивая молнию на куртке старшего, затем отбрасывая оную на пол: У холодного металла есть сердца. Даже у меня оно есть. В отличие от тебя. У тебя нет сердца, хён. Юнги громко и часто дышит, возбуждаясь от всего, что происходит сейчас. Он хватает Чонгука за волосы, крепко, до боли, сжимает их, прижимается к его щеке своей, отчаянно желая, чтобы младший заткнулся. Грубыми и бесцеремонными движениями Чонгук сначала ослабил ремень на джинсах хёна, затем расстегнул их, стянул вниз. Шуга, не говоря в ответ ни слова, разводит ноги. — Потому что если бы у тебя было сердце, Юнги, ты бы проявил ко мне хоть немного сочувствия. Юнги вскрикивает, когда младший толкается в него. Хвататься за воздух бесполезно, но чтобы остаться здесь, необходимо держаться за что-то. Он выбирает Чонгука. Его плечи, спину, руки, бедра, что двигаются беспорядочно. Вскрикивает снова и снова, потому что больно. И до одури приятно. — Не бросай, не бросай, не бросай… — тихо скулит ему на ухо Чонгук, в унисон с громкими шлепками одного обнажённого тела о другое. — Ах!.. Медленней, пожалуйста…пожалуйста… Юнги вновь вскрикивает, не зная, куда девать всё то, что переполняет его. Кусает открытое плечо младшего, стискивает коленями его талию. Обнаженная кожа на ягодицах и пояснице адски горит от трения о жесткую поверхность. Но этой боли мало, она ничтожна перед тем, что происходит в открытой ране под названием душа. — Блядь, я так сильно люблю тебя… — беззвучно шепчет кто-то из них. Но разве этого достаточно? Он сделал все возможное, чтобы угодить тебе. Ты заставлял его чувствовать себя сумасшедшим из-за желания быть любимым. Ты оставил его чувствовать себя нежеланным. Он умолял тебя остаться в последний раз. Ты его сломал, а он остался. Ты сказал ему, что он никогда не будет единственным. Ты разбил ему сердце.***
— Я ушёл на рассвете, — завершает рассказ Юнги, глядя на воронку в своём остывающем кофе: Не знаю, что было с ним всё это время. Я уехал в Тэгу ненадолго, потом в Европу. Ну, остальное ты знаешь. — Ты застрял, — немного помолчав, говорит Намджун, смотрит внимательным взглядом прямо на старшего: — Застрял в том самом дне два года назад, и циклично продолжаешь проживать одно и то же по кругу. Не надоело? — Что ты от меня хочешь? — зло обрывает Юнги: Чтобы я выстрелил себе в голову из ружья? Или ушёл в монастырь, замаливать грехи? Или что, что?! — В себе разберись для начала. Шуга замолкает. Задумывается. — Помнишь наш разговор два года назад? — продолжает Намджун: Когда ещё ничего не случилось между тобой и Гуком, как раз перед той самой ночью? Тогда я сказал тебе, чтобы ты подумал. А ты нихрена не стал думать и пустил всё на самотёк. Но сейчас, очень прошу, подумай. Хорошенько подумай — а стоит ли? А есть ли ещё что-то? И что будет дальше, если? Подумай, хён. И ответь самому себе. Юнги задумывается. Затем отодвигает недопитый кофе и поднимается к себе в спальню, заранее зная, кто его там ждёт.