Бродяга

      Я спал чутко, умел, если нужно, «убедить» своё тело проснуться в то или иное время. Вот и сейчас вместо обычного сна до полудня, оно, подчинившись моему мысленному приказу, пробудилось уже с первыми лучами солнца. Я ловко поднялся с кровати, заботливо подоткнул одеяло, едва удержавшись, чтобы не поцеловать спящую Мею — слишком рискованно. Не стоит ей сейчас просыпаться, ох, не стоит. Лучше пусть откроет глаза, когда я буду уже далеко.       Я надел приготовленные с вечера штаны и рубаху, подпоясался, прикрепил к поясу ножны с коротким мечом и ещё одни — с заговорённым Меей кинжалом. Взял припрятанные хлеб, сыр и вяленое мясо, не удержавшись, стащил пару пирожков с капустой со стола, уж больно вкусные они. Буду скучать. Толстый белый кот удивлённо посмотрел на меня с печи, но он был слишком ленив, чтобы шевельнуть даже хвостом. Так и не успел запомнить его имени — сам-то Бельмом звал, что Мею сердило неимоверно.       Быстро закончив нехитрые приготовления, я взял в одну руку сапоги, в другую — котомку с припасами, прокрался к выходу по искусно сплетенным цветастым половикам, неслышно, как тать в ночи. И едва моя ладонь коснулась дверной ручки, гладкой от множества рук, её касавшихся…       — Далеко. Собрался? — прозвучало за спиной — именно так, раздельно, ещё и голосом, в котором звенел металл. Я чуть-чуть, на полкорпуса, обернулся и увидел Мею. Светло-голубая ночная рубашка, русые кудряшки, трогательно рассыпавшиеся по плечам, и помятое со сна лицо не умаляли её красоты, но сейчас важность имело не это, а поднятая и чуть отведённая назад рука. Не зря я пару лет в Магической Академии штаны просиживал, узнал: боевые маги так перед одним особо жутким заклятием замахиваются. Одного слова, сорвавшегося с прекрасных пухлых губ, ещё вчера меня жарко целовавших, достаточно, чтобы от всей моей долговязой фигуры осталась лишь горстка пепла. Она медлила, должно быть, было у неё всё-таки что-то ко мне, а я это понимал, но не знал, насколько сильно это «что-то», поэтому решил не испытывать судьбу и развернулся полностью.       — Далеко, — признался я честно, принимая несколько виноватый вид и с легким стуком опуская сапоги на пол.       — Куда? — бросила она отрывисто, не опуская руки, но несколько расслабляясь. Кот, привлечённый нашими голосами, соизволил слезть с печи и теперь стоял рядом с любимой хозяйкой, всей своей пушистой фигурой выражая презрение и осуждение.       — Далеко, — непонимающе повторил, однако тут же исправился: — Никуда конкретно и во все места сразу.       — От меня, — не то спросила, не то констатировала Мея, опуская руку, будто враз лишилась сил. Я дёрнулся было обнять, коснуться хотя бы, но понял, что этим сделаю только хуже. Как говорят, кошке хвост надо рубить сразу, а не по частям?.. Какая-то живодёрская народная мудрость.       — Нет, не от тебя, — уж в чём, а в этом я был твёрдо уверен. Несколько месяцев жизни с ведьмой, попавшей по распределению после Академии в захудалый городишко, были самыми счастливыми в моей жизни. Но…       Я оперся о дверной косяк, потому что мне отчего-то тоже стало тяжело стоять. Хотя почему — отчего-то? За всю мою не очень долгую, но пёструю, как вот этот половичок под ногами, жизнь я столько раз врал и изворачивался, что и не сосчитать. Каждый раз ложь легко слетала с губ, я лгал, не задумываясь о последствиях, не заморачиваясь, забывая, как только опасная ситуация разрешилась. И вот теперь… Я не знал, что солгать, не понимал, стоит ли, но совершенно точно осознавал — не хочу. Хочу сказать правду. Только вот как объяснить кому-то, если не можешь понять сам?..       — Я уже плохо помню свой дом, свою семью, своих друзей; даже так — не совсем помню, были ли они у меня, — произнёс я с тяжким внутренним вздохом: начинать — так с самого начала. — Слишком рано ушёл. Просто не мог усидеть на месте. Взгляд всё время притягивал горизонт, хотелось заглянуть, что там. Снова, и снова, и снова.       Взгляд Меи стал внимательным. В глазах, напоминавших мне осколки бирюзы, промелькнуло что-то, похожее на жалость. Любят женщины жалеть. Но мне не казалось, что я этого чувства достоин и что вообще в нём нуждаюсь.       — Так вот. Я изъездил верхом, истоптал ногами, кажется, всё королевство. Потом осмелился выбраться за пределы… Видел синие-синие небеса над степями, где звёзды, как рассыпанная мука, так их кажется много. Видел небо над столицами, где от ярких ночных фонарей не видно ни единой звезды. Густые леса, где с трудом пробираешься между деревьев, а ветка может оказаться ядовитой змеёй, пустыни — целые моря песка, жарко, сухо, как в печи твоей, когда растопишь. А ещё — море: бескрайняя бушующая вода, солёная, непредсказуемая…       — Это звучит потрясающе, — произнесла Мея почти шёпотом. — Я нигде не была. Вообще нигде. Представляешь?       Я тяжело вздохнул и выпрямился во весь свой рост, откинул с лица ржавые, выгоревшие на солнце отросшие пряди.       — Поэтому я не могу нигде остаться. Пытался пару раз. Один раз даже с женщиной, — я улыбнулся, заметив, как недобро сощурилась Мея. — Нет, ничего не выходило. От женщины той сбежал за пару недель. А вот с тобой полгода — дольше ни разу не продержался.       — Сочту это за комплимент, — фыркнула она, но что-то в выражении лица неумолимо поменялось. Как будто пришло осознание — меня не удержать, и это причинило боль. Теперь слова следовало подбирать особенно осторожно, если я не хотел её ранить.       — Я должен идти. Мне слишком тягостно оставаться, даже здесь, даже с тобой, даже несмотря на то, что я тебя люблю, — я прикусил язык, но слишком поздно. И вот что теперь делать? Что? Я ещё никогда такого не говорил, и вот, выпалил! Однако Мея отреагировала с поразительным хладнокровием, лишь чуть приподнялись тонкие брови — часто, наверное, слышать доводилось.       — То есть, рассчитывать на твоё возвращение бессмысленно.       — Нет. Я… Знаешь, я в судьбу верю, — я подхватил сапоги, поочерёдно натягивая. — Судьба — свидимся снова. Я ничего не могу обещать, ни того, что приду, ни того, что покину тебя навсегда. Но…       — Случиться может всякое, — произнесла Мея медленно, на пару мгновений прикрыла глаза. — Иди. Иди, если тебе надо. Я буду надеяться, что ты не погибнешь. Не могу обещать, что всю жизнь буду любить и ждать… Но какое-то время буду.       Я хотел сказать что-то ещё, но махнул рукой, в последний раз вгляделся в её лицо, побледневшее, но решительное.       И вышел за дверь.