Церковная трагикомедия

      Утро. Весеннее солнце уже взошло и прогревало землю, а ветер лишь тихо дул и давал прохладу прохожим города N. Сегодня воскресенье — день, когда в церкви уже слышны голоса священников, читающих проповедь. Туда и направлялся гражданин Федор Филиппович. Ему на вид было лет 28, но уже он был сутуловат, был тощим и выглядел уставшим и измученным. Его голубые глаза блестели, как у больного, брюки и рубашка были немного велики, впрочем, как и пиджак, и весь его костюм. На носу с горбинкой располагалось пенсне, а тёмные густые волосы были опрятно причесаны. С первого взгляда можно было узнать национальность этого юноши без сомнений — точно еврей, что и пытался скрыть Филипп Фёдорович, но антисемитизм преследовал его повсюду, и это уже превращалось в навязчивую идею. Со стороны можно было подумать, что он любит сибаритничать, но ничего подобного! Просто он был опрятным и интеллигентным человеком, а право на это даётся любому гражданину. А зачем в церковь пошёл? За внутренним покоем, воспоминаниями. И церковь всегда наводит на какие-то размышления о жизни. Все это для души. Верил он. Так и шёл этот примечательный человек по главной площади, именуемой Советской, торопясь в священное место на службу Богу. Перед цветочным садом на этой площади возвышалась каменная башня с часами. Часы эти показывали ровно восемь часов. Где-то вдалеке уже был слышен звон колоколов, зовущих в священное место, и уже почти рядом стоит священная церковь с золотыми куполами и крестами на них. Федор Филиппович уже преодолел расстояние и оказался возле паперти, как и остальные верующие. Дамы в платочках и господа крестились и заходили вовнутрь под звон колоколов. Сегодня был какой-то церковный праздник, и верующих было очень много. Все они шли в церковь, расталкивая друг-друга и бранясь. В толпе было слышно как кто-то кричал что-то о коммунистах, православии и об окаянных братьях и сестрах. Причём это кричал каждый, кто входил и уже это выросло в какую-то традицию. Где-то даже слышался украинский акцент. — Акуратніше, окаянні! — Сволота! — Ты чего толкаешься, жид? — Дай пройти! — Сволочь! Федор Филиппович лишь тихо ждал в стороне пока вся эта орава не будет внутри. Его конечно смутило это приветствие, но он думал о чем-то великом, неземном, о Боге. Это его вдохновляло, он стоял и смотрел в лазурное небо с упоительной улыбкой и надеждой. А потом поклонившись и перекрестившись зашёл за всеми, выждав той минуты, чтобы все братья и сестры зашли. Он встал рядом с иконой Божьей матери и, посмотрев на иконостас, замер в каком-то набожном исступлении, вдыхая запах ладана и расплавленного воска от свечей. У алтаря уже стоял священник в серебряной рясе. Началась служба. Священник начал читать молитву, а хор подпевал словам попа. Несмотря на священность этой процессии, там было довольно тесно и люди продолжали толкаться и роптать на других. Федор слышал шепот: — Тьфу, чего ты лезешь? — прошептала женщина, — потеснишься может, сукин сын? — Ты как со мной разговариваешь, Матрена? — уверенно прозвучал мужской голос. — Сволочь, и так места мало! — Тихо! Вам в таком месте ругаться! — прозвучал голос третьего мужчины в этом диалоге. — И ты помолчи, хохол! — подключилась к задорному разговору четвёртая дама, — дело говорит женщина! Место мало! Скандал еще долго не утихал. Присоединялись ещё люди, которые либо пытались успокоить бретеров, либо начинали также жаловаться на тесноту и оскорбляли ни в чем не повинных людей, кстати, упоминая, что и Бог накажет. Федор Филиппович раздражённо пытался вслушиваться в молитву, пытался не замечать этого, но это было сложно. Святость этого места становилась незаметнее. Но скоро священник сам указал на спорщиков и отругал их. Спор был решен и началась проповедь. Все более-менее успокоились и уже стояли с благоговейными лицами. Все были во внимании и смотрели на священнослужителя. Это был уже далеко не средних лет дядечка, предположим, ему было лет 50, его лицо украшала русая пышная борода с седоватыми волосками в ней, на голове сидел черный клобук, а его карие глаза смотрели на толпу томной отрадой. Он перевёл свой взгляд на Библию открытую перед ним и начал свою речь: — Братья и сестры! Мы — христиане, мы должны не поддаваться греху и Дьяволу! Христианство — это милосердие, сострадание и всепрощение! Мы должны жить Евангилием! Помните, Евангилие — это книга жизни, и надо читать её жизнию: благими поступками и состраданием ко всякому. Эти слова вдохновляли Фёдора, он слушал священника и воодушевлялся. Он вслушивался в речь, его одурманивавал запах ладана, от тесноты в помещения становилось душно, и вскоре все услышали, как тело Федора Филипповича с грохотом упало на пол, чем он прервал оратора. — Воды! — закричала девушка, собирая всех у тела Федора. — Точно бес в нём! Говорю! — заворчала пенсионерка. — Тише ты, старая! — пригрозил ей украинец. Фёдор проснулся. У него сильно болела голова. Любезная девушка напоила его святой водой и все обомлели, ведь слов как-будто не хватило. Пенсне съехало с носа Федора Филипповича, а волосы были взъерошенными. Долго стояла пауза, пока одна старая дама опять не закричала: – Сорвал всю проповедь! — Да бес в нем! Сознание в церкви терять! Бес! — А-а-а, так ты жидок ещё! — присоединился украинец. — Ух, сукин сын! Из-за жидов и погиб царь-батюшка! — начали роптать две дамы. — Сволочь! — Повесить бы тебя, жид! Точно жид! Федор Филиппович недоумевал, он поспешно встал и через собравшихся выбежал на улицу. Священник не мог сказать и слова. Все молчали. Выбежав на улицу, Федор нашёл источник святой воды и умылся ею. Он присел на лавочке и оправлялся. Неужели, если самый святой человек будет страдать инфарктами, и сердце, не дай Бог, остановится в церкви? Тоже грешен он? А может жид? Простое стечение обстоятельств, и если человеку стало плохо от ладана, неужели сразу вешать? Да не от этого они такие злые. Несправедливо, братья и сестры, из-за нации оскорблять. Рядом с ним, на другой лавочке сидел его знакомый — чревоугодник Артем Павлович. Замечу, что он настолько объедался, что его возили в больницу уже три раза. Сегодня, молитвы и проповедь он заедал булочками с яблоками и вишней, притащив несметное количество этих булочек. Фёдор Филиппович вспомнил, как утром читал газету и видел новость, что начался пост вчера. Чревоугодник этот был глубоко верующим, знал он об этой новости, да правда оправдывался перед собой, заедая булкой воззобновленную проповедь. Не замечая никого, он говорил себе чуть ли не плача, — то ли от стыда, то ли от страха перед Великим Судом. — Ничего…сейчас доем, и пойду исповедоваться, свечку поставлю…лишь бы не в Геенну! О Боже! Да нет, исповедь да свечку, да еще пожертвование — и загладит вину. — пролепетал он. «Не рынок это ему… впрочем как ему это сказать, если он только из-за наказания тревожиться о своём грехе? Эх, бизнесмен», — подумал Фёдор и стало ему противно от того чревоугодника. Решил он подальше уже выйти из ворот церкви. Направляясь к центральным воротам, он услышал, как в помещении рядом крестили ребёнка. Ребенок плакал, а священник молился и окунал его в холодную воду. Федор Филиппович улыбнулся, но недолго продержалась эта улыбка. Бас священника доносился к нему: — Господу помолимся, — вдруг на его телефон позвонили, — сейчас перезвоню. Священник взял телефон, держа за ногу нагого ребёнка перед его родителями. – Да. Процедура крещения 2500 рублей. Да. Записывайтесь. Всего доброго. Федор не выдержал и сорвал с себя крест православный. — Если в этом и заключается честность, милосердие и сострадание всякому, то я не хочу больше верить! — закричал Фёдор и бросил свой крест.