Свитер

«твои дрожащие плечи подтверждают, что в твоей голове намного холоднее, чем самой ужасной зимой»

      Ключи с брелком-пандой — не то, что ожидаешь от Ляхтича. Но из кармана он выудил именно их, чтобы открыть дверь квартиры. Дверь не особо приметная, такая же железная и неприступная, как и три её соседки.       — Вэлком, — говорит тоном серийного маньяка, приглашающего жертву в ловушку, но парень видел, что Василиса не ведёт и бровью. Привыкла. Он ждал пока она зайдёт, снимет апельсиновые сапожки, на которых таяли снежинки снегопада, начавшегося прямо у лицея. Девушка уже отряхнула снег, который налип на неё, пока они толкались в сугробе, но на ней было достаточно, и одежда мокла. Придётся немного просушить вещи.       Ладонь опустилась на плечо Василисы, когда она долго стояла, мешая пройти и разглядывая интерьер вместо того, чтобы уже повесить пальто на крючок, а не держать его, немного влажное из-за снега, в руках. Да и что она тут так разглядывала? Обычная прихожая, типичный хай-тек, полы, правда, застелены линолеумом привезённым из Швейцарии, но Огнева-то не знала.       Наконец, повернулась к нему, и Марк готов поклясться, что она только что захлопнула от изумления рот. Будто не у её отца дом может уделать его квартиру в два счета. Брелок-панда — подарок Резниковой на идиотское двадцать третье февраля, отправился на полку к ключам.       — Чего застыла? — спросил Марк. Сам от куртки избавляться не спешил и, пряча за спиной руки, тёр друг об дружку ладони, чтобы согреть. И в перчатках замерзли, побери чёрт, его восприимчивость к холоду.       — Твои родители. Где они? — наклонила голову и рассматривала его. Такая чужеродная в отделанной его отцом квартире.       — У меня только мать, — сообщает безразлично. Снимает, наконец, куртку, оставаясь в одном свитере. — Она должна сегодня принять партию лекарств в аптеке. Нам принадлежит та, на Центральном проспекте, помнишь её?       — А твой отец?       Проигнорировала отводящий вопрос. Василиса всегда так. Ловит его ужимки и давит-давит, пока не останется один Марк. Без брони и масок. Это он и ценил в ней.       — Умер.       Ляхтич открыл стеклянную дверь, ведущую в коридор, чем прервал поток соболезнований, готовых соваться с губ девушки. И правильно, что прервал. Она, конечно, может добраться до него, но никаких жалостей. Нет. Точка.       — Повесь пиджак около батареи, — бросил ей, когда они зашли в его комнату.       Опрятная, небольшая комнатка, кровать, шкаф, расписание предметов и занятий у репетитора на стене, расписание тренировок на другой и огромная карта на третей. На четвертой тоже было бы что-нибудь, но мешало окно. Жалюзи на нём прикрыты, потому свет едва-едва проникал в комнату. Марк исправил это. Из общей серо-бежевой обстановки выделялся новенький компьютер. Подарок матери на шестнадцатилетние. Совсем новенький, с кучей навороченных крутых штук, но Огнева даже взгляд на нём не задержала. Вешала свой пиджак и села.       — Так вот где обитает Ляхтич-обыкновенный-человекоподобный.       Уголки губ приподнялись. На большее он сейчас не способен. Марку ещё холодно, и тепло квартиры никак не способствовало обратному. Хорошо, что свитер остался сухим.       — И как Огнева-необыкновенная-к-ляхтичуприближенная эту обитель находит? — он сел на кровать, чтобы быть напротив девушки. Отодвинул в сторону стопку чистой одежды, которую утром ему приносит мать.       — Я ожидала чего-то более, — вместо окончания она взмахнула кистью и поджала губы.       — Помпезного?       — Наверное, да. Но сначала мне придётся загуглить значение этого слова.       — Неважно, — он отмахнулся.       Одеяло рядом выглядело очень привлекательно, но парень не будет показывать слабость перед девушкой. Перед своей девушкой. Подумать только. Ляхтич и отношения. Его мать будет счастлива.       Пока Марк боролся с искушением завернуться в одеяло, будто гусеница в фазе куколки, он пропустил момент, когда разрешил Василисе порыться в его шкафу. Девчонки. Что она там собиралась найти? Скелеты он прячет не там. Да и вряд ли они ей придутся по вкусу.       Когда дверь лакированного, сделанного из чёрного дерева шкафа открылась, Василисиному взгляду предстала целая армия разнообразных свитеров. Девушка так и застыла.       — Собираешь экспедицию на Южный полюс?       — Типа того.       — А меня возьмёшь?       — Если будешь хорошей девочкой, — губы растянулись в подобии улыбки. Девушка закатила глаза. Видимо, не обнаружив там трупов девственниц, она успокоилась и вновь вернулась к стулу, не удосужившись прикрыть дверцу. Марк не стал ей на это указывать. Теперь его перебарывало искушение стукнуть себя по лбу за последнюю реплику, но он держал лицо.       — Ты вся промокла в снегу. Обычно я девушек в сугроб не кидаю.       — Да, боже, — Василиса хихикнула и кончики её ушей покраснели. — Я первая тебя туда толкнула. И могу сказать, что это лучший день с тех пор, как мы с отцом переехали. Меня скоро тошнить будет от его кислой мины.       Пока она говорила, она все время то и дело поглядывала в сторону шкафа. Марк-шкаф-Марк-шкаф-шкаф. Ляхтич делал вид, что не замечал странного, крайне, надо сказать, поведения, и продолжал разговор. Потом Василиса засмотрелась на один из множества свитеров, висящей на спинке кровати, и Марка осенило:       — Огнева, ты чего, кинкуешь на мои вещи?       — Что? Нет! Что за чушь!       Но поспешность ответа, бурная реакция и вмиг налившиеся румянцем щеки говорили об обратном.       На это Марк и указал ей.       — Я не виновата, что у тебя такой классный вкус, — скрестила на груди руки и смотрела на него обижено. Ребячество. Какое ребячество. Марк заметил, что против воли смеялся.       — Это мама. Переживает за здоровье. Но ты бы всё равно не стала такое носить, даже если бы я сделал тебе подарок.       — А вот бы и стала! Ты не можешь решать за меня, — сощурилась, а глазки-то сверкают хитро.       — Тогда действуй. Можешь надеть любой. Я отвернусь, — свеликодушничал Марк.       — Правда?       Восторг. Чистый, незамутненный ничем восторг. Разве можно так просто кого-то обрадовать?       — Да. Ляхтичи слова на ветер не бросают.       И отвернулся.       Недовольное бормотание. Вздох. Зашуршала одежда, и Марк улыбался, пока Василиса этого не видела, во всю. Это её поведение, её желание казалось ему забавным, но интересным. Чего тут таить: Василиса крайне ему интересна. Начиная с её таинственного прошлого, заканчивая нелепой родинкой на плече.       — Я всё, — сказала. — Можешь смотреть.       Она выбрала тот, что был его любимым до того, как Марка настиг сезон болезней, который не закончился до сих пор и который так волновал его мать. Свитер большой для него, Марка, а Василиса буквально потонула в нём. Гранатовый цвет подходил её волосам. Руками она растягивала итак растянутый треугольный вырез, поэтому непонятно, почему выбор пал именно на эту вещь. Может Огнева фанатка крупной вязки или ангоровой шерсти? Спросить Марку не дал стук в дверь.       — Марк, иди обедать. Даже если у тебя гости, это не повод пропускать обед.       Василиса подпрыгнула как ужаленная. Глаза её стали размером с блюдце.       — Да, мама, — ответил Марк. Микка не вошла в его комнату, лишь удовлетворилась ответом и ушла, видимо, в столовую. Накрывать стол.       — Ты же говорил твоя мама на работе? — прошептала Василиса. Она замерла, как лань, попавшая в свет фар.       — Должна была, — пожал плечами Марк. Он не видел ничего страшного. Микке принадлежала аптека, так что ей как хозяйке была присуща некоторая вольность в посещении. — Ты имеешь что-то против обеда?       — Я не готова к знакомству с твоей мамой! — шипит. О, теперь парень заметил — Василиса в ужасе.       — Ты ей понравишься, — от покровительственного тона она напряглась лишь больше. Тогда Марк решил использовать последний козырь в его рукаве:       — Если просидишь весь обед в моём свитере, то он твой.       Вот теперь Огнева не выглядела испуганной. Сначала она прикусила щеку, раздумывая, а потом вздох вырвался из её груди, и она подошла к дверям.       — А ты умеешь уговаривать. Только не говори о том, что мы встречаемся. Пожалуйста, Марк.       Он не ответил.       Он не понимал, почему она так не хочет этого. Никто её тут бить за это не собирался, да и поводов для страха он не давал — обычно, по крайней мере.       Обед прошёл гладко. Оказалось, что с лекарствами напутали, и они прибудут лишь к понедельнику, поэтому Микка осталась дома. Она мало говорила. Спросила про Василису, и Марку пришлось наплести, что она одноклассница, с которой он готовился к проекту. Девушка послала в его испепеляющий взгляд, и он снова не понял, что сделал не так. Микка кивнула. Она пожаловалась на мучающую её с утра мигрень и на этом диалог с ней закончился. Она даже ничего не сказала, про одежду Огневой. Мигрень, это не страшно, мама. Мигрень, это не то, что убьет нас, верно?       Марк заметил, что сегодня она надела кофту с длинными рукавами.       В прихожей, когда Марк помогал Василисе надеть пальто, она хлопнула себя по лбу.       — Пиджак! Я забыла пиджак у тебя в комнате.       — Зачем он тебе? Ты теперь получила свитер. Чем ты, кстати, была всё время недовольна, Огнева?       — Ты назвал меня своей одноклассницей, — рука никак не хотела её попадать в рукав. Марк отошёл, чтобы не мешать ей бороться с одеждой.       — И?       — Разве твоя мать не поймёт, что я не учусь с тобой даже?       — Василиса, — он разом посерьёзнел. — Поверь, она даже не заметит. Подожди тут. Сейчас верну тебе пиджак.       Он скрылся. Его силуэт растаял за стеклом, и Василиса оторопела. Что она сказала не так? Марк — как калейдоскоп. Он всегда разный и она не надеется понять его. Но у них есть время. Все время мира, поэтому рано было ей загоняться об этом.       Рука наконец справилась с пальто. Девушка вспомнила Микку. Они с сыном так похожи: такие же долговязые, пепельноволосые, вот только глаза у женщины были тусклыми, потухшими, будто она прожила несколько столетий. Либо же она очень многое потеряла. Может быть, позже стоит спросить у Марка, но пока можно было лишь гадать и…       Ход василисиных мыслей нарушила Микка.       Она открыла стеклянную дверь.       — Я не могла отпустить гостью, не попрощавшись, — сказала она бесцветным голосом. По коже девушки побежали мурашки. — А где мой сын?       — Он сейчас. Я забыла в его комнате. Тетрадь.       Боже. Какого фига она лгала?       — Ах да. Это на счёт вашего проекта?       «Какого проекта?», — чуть не сорвалось с языка, но она вспомнила ложь Ляхтича. Во рту пересохло. Он наплёл ей про квантовую физику. А Василиса её ещё даже не изучала.       — Да, точно.       — Очень сложно? — Микка наклонила голову, а в голосе и глазах — сочувствие. Тонкая пепельная косичка перекинута через плечо.       — Очень.       Василиса изучала пылинки на своих сапожках. Но когда подняла голову, внутренности сжались от страха — Микка едва заметно улыбалась. Всё-таки раскрыла их ложь? Сейчас потребует объяснений?       — Надеюсь, свитер моего сына принесёт тебе с проектом удачу.       Василиса не думала, что когда-нибудь сможет покраснеть гуще, чем сейчас. Только она начала оправдываться, как Микка покачала головой. В ней не было осуждения. Мягкая улыбка сочилась усталостью. Во всём виде женщины: длинная, до пят юбка, молочная кофта, тонкие черты лица; всё было призрачным, эфемерным, готовым рассыпаться в любой момент. Эта хрупкость зачаровывала Василису.       За дверью раздались шаги. Это Марк. Он вернулся проводить её. Огнева недолго встречалась с ним, но уже тащилась с Ляхтичей. Отпад, а не семейка.       Она улыбнулась Микке.