***
Они лежат на диване и смотрят фильм. Какая-то легкая комедия и вкусный сырный попкорн. Кит расслаблено сидит, откинувшись на спинку софы, а Мира лежит вдоль, закинув конечности на ноги Кита. Он водит пальцами по ткани костюма, обводит линии металлических украшений. Правую ногу он обходит стороной. Особенно бедро. И почему Мире взбрело в голову надеть свою старую форму? Кит пальцами поддевает золотистое колечко, натягивая ткань и резко отпускает. Раздается хлопок и вскрик Миры. — Кит! — звонко смеется, ударяя ногой по бедрам Клея. — Ай! Это было больнее! — беззлобно прикрикивает. Наблюдает, как её кожа розовеет от удара. — Это чтоб неповадно было, — Мира бросает зерно попкорна в угол глаза. — Да ты издеваешься! — возмущенно восклицает и щипает за ногу. Еще и еще. Мира взвизгивает и начинает брыкаться. — Ты хочешь выбить мне зубы? — Да! А то что-то ты слишком красивым стал, — Мира смеется, а у Кита сжимается сердце. — Дэн как-то сказал, что ты красивее меня, — Кит отодвигается, чтобы не получить по носу, когда Фермен сгибает колени. — Думаю, я ему нравилась, — Мира улыбается, а Кит зависает, сканируя ее реакцию. Потом крепко обхватывает её ноги обеими руками и кладет на них подбородок.***
Отец всегда работал. Даже когда был дома, все равно работал. Фанатик, трудоголик, преданная собачка короля, кто угодно, но не отец. И если в детстве Кита мать как-то восполняла потребность в любви, то после её смерти было просто невыносимо. Брат с сестрой держались друг за друга, старались слиться, как со спасательным жилетом. Разделить боль. Очередной бессонной ночью Кит поплелся в комнату сестры. Открыл дверь и тут же напрягся. Что-то не так. Миры не было. Испуг быстрыми паучьими лапками пробежался по телу. Он замер, пытаясь понять, куда могла деться среди ночи сестра. Туалет и кухня находились этажом ниже. Ждать Миру тут он не вытерпит, значит, надо спускаться вниз. Мира обнаружилась в коридоре. — Ты чего про дому бродишь? — шепотом. — А ты? — так же тихо. — Я уснуть не могу, а тебя нет, — возмущенно. — Я есть захотела, — пожала плечами. — Идем? Кит кивнул и двинулся следом. Внезапно Мира остановилась: — Ты чего? — Тсс, — шикнула. — Ты слышишь? Там, в самом конце коридора. — Что? — Иди сюда, — схватила за руку и подбежала к приоткрытой двери родителей. Глаза обоих распахнулись. Мира зажала рот рукой. Они остолбенело смотрели, как их отец стонал сквозь сжатые зубы под какой-то теткой. Тела блестели от пота и чего-то еще. Казалось, даже сквозь щелку они чувстовали этот отвратительный, зловонный смрад, плотным туманом стоящий в комнате. Запах чего-то грязного, гнусного, от которого хочется отмыться, забыться. Их, этих двоих, их отвратные черные кусты чавкающе хлопали, хлюпали, вызывая омерзение. До тошноты, до рвоты. Мир будто бы резко сузился до размера этих самых мельтешащих кустов. Кит очнулся первым. Схватил сестру за руку и бегом потащил в комнату. Хлопнула дверь и вот они уже судорожно прижимаются, цепляются друг за друга. Тела дрожат, плечи быстро поднимаются и опускаются, сердца стучат так, будто они оббежали дом сто раз. Этот чертов дом, где их отец любит немаму, где он порочит ее имя, пятнает память о ней, где этот мерзотный вонючий куст. Там, снаружи, под ногами, там будто огромная черная масса, которая затягивает внутрь. Они видели действие тех шариков, они знают, что это. Мира резко отстранилась от брата и убежала в ванную. Ее рвало. Кит держал волосы и гладил по спине. Вымотавшись, Мира опустила голову на лежащую на унитазе руку и заревела. Кит в ужасе смотрел на нее, не зная, что делать. Подхватил под ребрами и направил к умывальнику. Умыл, снял перепачканную одежду, обернул в полотенце и заставил ополоснуть рот. Подхватил на руки и отнес на кровать. Они лежали, с пылающими щеками, странно блестящими глазами и тянущим чувством внизу живота. Успокаивающе гладили друг друга по спинам. Разделить отвращение, стыд, возбуждение, ненависть, обиду, страх, ревность. Дать друг другу поддержку, любовь, близость. Они никогда не обсуждали эту ночь.***
Он всегда приходил к ней, когда не мог уснуть. Тихо проходил в комнату, не включая свет, и забирался под одеяло. Мира поворачивалась к нему, утыкалась носом куда попадется и закидывала на него ногу. Он притягивал ее к себе, так же клал сверху голень, переплетая их, и засыпал. Летом отключиться было труднее. Мира игнорировала пижаму, как пережиток холодов, и спала в одном белье. А когда не спала и сама Мира, было еще труднее. Кит лежал, повторяя мантру: «Она твоя сестра, она твоя сестра, она твоя сестра». Тогда Мира заглядывала в глаза, жаловалась, что не может заснуть, когда он такой напряженный и предлагала сделать массаж. Клэй воодушевлённо соглашался, радуясь возможности спрятать стояк в складках матраса. Фермен садилась сверху и облегчение сменялось новым мучением. Он отчетливо чувствовал ее трусы и то, что было под ними. Удовольствие от расслабляющих движений и давления пальцев, и не только пальцев, черт бы ее побрал, погружало в эйфорию. Кит делал вид, что засыпал, чтобы когда сестра слезла, ему не приходилось ее обнимать. Она, конечно, все равно скидывала на него конечности, но выдать себя Кит уже не мог. Один раз Мира умудрилась так и заснуть, сверху на нем. Кит перебирал ее пальцы и терпел. Лежать под ерзающей Мирой было невероятно тяжело, но лишиться этого, переложить ее казалось вовсе чем-то непосильным. Этот раз был последним, когда Кит пришел спать с ней.***
Надо было переключиться. Просто необходимо избавиться от этой агонии, что ломила, виворачивала кости. Он отвлечется, от избавится от этого, он сможет. Тогда, тогда ему нравилось это. Полное вовлечение в процесс создания сильнейшего, бессонные ночи, когда не замечаешь лета времени, когда мозг буквально искрится от идей, тело колбасит, дрожит от мощного вдохновения. Когда продвигаешься семимильными шагами, сметая всех на своем пути. Упиваешься своей мощью, превосходством, возможностью потягаться с собственным отцом. Когда он и все те, кому никогда не было до него, до Кита, никакого дела, теперь внимательно следят, теперь им очень даже надо. Он вырвал зубами, когтями, даже этим вызывающим плащем их внимание. Замариновал себя беззащитного, ранимого в жесткой броне Спектры, в этой маске и костюме. Оброс мощными шипованными гусеницами, как танк. Ему больше не сделают больно. Теперь боль доставлять будет он. Теперь он тут звезда, он центр всего. И он пойдет дальше, в погоне за властью, вперед, вперед, вперед, потому что остановиться, это как остановить тот летящий танк — невозможно. Он зажегся, загорелся как бенгальский огонь. Пер, как бульдозер. Когда он бился, он жил. Что еще в мире может дарить столько эмоций, как бой? Когда адреналин вскипает кровь, стучит в висках, сердце бьется набатом. Энергия била ключом, эйфория захлёстывала. Чувствовал себя полным, пустота отходила. Когда он узнал про Миру, про Фронт Сопротивления, ему будто наотмашь врезали пудовым мешком по голове. Мира, его любимая Мира, по ту сторону баррикад. Он будет… будет сражаться с ней? Разве… Разве это возможно? Потом, когда он бы стал королем, он бы бросил весь мир к ее ногам. Но она сама часть этого мира! Черт, да у нее даже имя такое! Спектра метался от одного к другому, накатывала безысходность, озлобленность. Мире и так, и так будет плохо! Да что ж это такое?! Его игра становилась все более и более жестокой, он вымещал отчаяние, что уже не вмещалось, выливалось наружу. Мысленно он тысячи раз прокручивал разговоры с Мирой. Оправдывался, обвинял, раскаивался и злился: — Ты так нужна мне, Мира! Мне так одиноко! Каждый день под прессом, куда ни глянь — все хотят убить меня! Я хотел быть значимым, хотел, что бы с моим мнением считались, я хотел уберечь тебя от себя в конце концов! А что я получил? Каждый шаг нужно просчитывать на десять вариаций вперед, осторожничать, жить в постоянном напряжении, полагаться на себя и только, постоянно ожидать удара в спину. Раньше ты всегда была рядом, всегда поддерживала. Не было меня и тебя, были мы! Ты была сестрой, защитой, любимой, ты была всем! Я ведь любил тебя все это время! Ты вообще можешь представить, как мне было? Все время вместе, бок о бок, не имея возможности прикоснуться к тебе так, как хочется, поцеловать так, как хочется, одергивать себя, контролировать, подавлять, запрещать даже думать. Каждая ночь без тебя невыносима, я физически не могу уснуть! Только с тобой, только когда прижмусь к тебе, мне хорошо и спокойно! Это просто невыносимо! Лежать с тобой, желать тебя! И каждый день по кругу! Не вырваться, не убежать, не забыть, не оступиться! И никаких вариантов, с другими у меня просто не взлетает, понимаешь? Да, я ушел. А что я мог сделать? Куда-то же нужно было все это девать. Так тяжело идти к цели одному. Так тяжело идти к ней без тебя, Мира! Он бежал вперед или убегал? Все это время он мчал не за чем-то, а от чего-то. От себя слабого, ненужного, от чувства постоянной беспомощности, от Миры и своей ненормальной влюбленности. Заигрался.***
Мира жадно впивается в арбуз, со смачным чавкотом вспахивая зубами мякоть. Розовая струйка сбегает от уголка губ вниз. Фермен закатывает глаза, облизывая губы. Собирает скопившиеся у рта капельки влаги. Взгляд радостно, по-детски искрится. Сидящий напротив Клэй ничего не понимает. Такого он не ожидал. Раньше ж резала на кусочки, нормально ела. Но это было при друзьях, а тут она, очевидно, решила насладиться вдоволь. Не стесняться ж родного брата. Откуда ей знать, что он чувствует, наблюдая это безобразие. — Как же я обожаю арбузы! Это лучшее, что можно достать с Земли! — восторженно делится и снова возвращается к ягоде. Так несдержанно, безкультурно, совершенно не стесняясь. Абсолютно бесстыдно. Возбуждающе. Кит усилием воли опускает взгляд и отламывает кусочек от торчащей серединки. Аккуратно ест, теперь уже понимая бурную радость сестры. — Заценил? Теперь понимаешь меня? — спрашивает с набитым ртом. Приходится снова посмотреть на Миру. О да, он заценил. Особенно заценила его Колонна Победы, которая окончательно встала во всей боевой красе. Кит отрешенно кивает, а потом уголки губ сами тянутся вверх: даже сейчас сестра поразительно милая. И все равно сидит как на иголках. Смотрит исподлобья. Он весь напряжен. Новый, но уже более сильный поток течет по тому же маршруту, забегая дальше. Слезая на шею, замедляясь. Кит провожает его взглядом и сглатывает. Бессовестная. Ее не волнует, она слишком увлечена процессом. Мычит, причмокивает. На руках уже ручьи, они щекочут, и Мира наконец-то переключает внимание. Высовывает язык и ведет от предплечья выше, по ладони. Плотно обхватывает губами палец по самое основание и тянет вверх. С чпоком отрывается от него, невинно смотря прямо в глаза. Блестящий мостик слюны соединяет губы и палец. Блядство! Хочется, господи, как же хочется швырнуть к чертям этот арбуз и выебать ее! Подмять под себя, впиться в дерзящие губы и жестко отыметь. Наконец-то натянуть на горящий член, и вколачиваться, вколачиваться, вжимая собой в матрас. Так, что б кровать ходила ходуном, что б орала от удовольствия, закатывала глаза, потерялась во времени и пространстве. Что б синяки остались от мощных ударов бедрами. Чтоб стала его. Кит хватает близлежащую подушку и кидает на ноги. Сжимает ее в кулак и зажмуривается. Лицо красное, дышит тяжело, взгляд осоловевший, зрачки расширились так, что радужки почти не видно. А Мира старательно вылизывает все пальцы. Вытирает о грудь. Шумно выдыхает, сдувая челку вверх. Быстрым движением натягивает ворот свободной футболки и вытирает им шею. Ткань на пару секунд облепливает торчащий сосок. Затем он скрывается в ее просторах, будто и не было ничего. Как если бы Киту показалось, словно у него окончательно, безповоротно, с грохотом и клубами пыли поехала крыша. Он вскакивает и вылетает из комнаты. Мира довольно смотрит ему в след.