Окита садист. Он любит причинять боль другим и с наслаждением смотреть на это, но он не любит делать больно себе, он ведь не мазохист, как замкомандующего, верно?
Сого даже не пытается понять к кому у него безответная любовь, потому что когда он отхаркивает свой первый маленький бутон — бледно-синей орхидеи в сгустке крови — всё и так встаёт на свои места. Бутон напоминает ему Хиджикату-ублюдка, чьи глаза цвета беззвёздной ночи, у которого всегда между сломанных не раз пальцев находится скуренная по самый фильтр сигарета и у которого вечно чем-то недовольное лицо. В такие моменты Сого задается вопросом и не понимает — в какой момент это дерьмо произошло и когда он умудрился так конкретно проебаться? Сого не хотел умирать вот так глупо, только потому, что какой-то ублюдок не любит его в ответ, потому что этот ублюдок — Хиджиката Тоширо. Окита совсем не понимает кого ему ненавидеть — Хиджикату за то, что у того чувства к Мицубе, или себя, за то, что хочет, чтобы этот отвратительный, полностью пропахший сигаретами майонезный маньяк любил его и принадлежал всецело ему, чтобы всегда был рядом с ним, если он захочет выстрелить в него из базуки или свистнуть катаной над секунда в секунду увернувшейся головой. Ему становится стыдно перед сестрой, пускай уже и мертвой, за свою ревность, за свои мысли и свои желания к Хиджикате. Она всегда была достойна самого лучшего, она была лучиком солнца для него, и его всегда раздражал выбор сестры. Сого буквально заполнял голову роем мыслей о Хиджикате и думал-думал-думал, почему именно он? Почему сестра выбрала е г о ? Через пару лет Сого сидит у себя в ванной и думает, почему именно он. Это до жути нелепо. Докатился, Окита, просрал дружбу. — Это пиздец, — кое-как отдышавшись, шепотом произносит Сого, смотря на своё отражение в зеркале. — Кому скажи — не поверят.Капитан совсем не строит себе иллюзий и уж вовсе не тешит себя ничем. Он откровенно говорит себе, что ему плевать, и следует этому.
Говорят, что безответная любовь разбивает сердце, но Сого знает, что это не так. Эта любовь прорастает в лёгких, разрушая и уничтожая тебя изнутри, заставляя давиться цветами и собственной кровью, как костью, застрявшей в горле. Сого всегда думал, что цветы — один из символов любви, пока сам не начал умирать от неё, отхаркивая с каждым днём всё больше лепестков с застрявшей глубоко в горле немой просьбой «утешьте-меня-кто-нибудь».
***
Патрулировать Эдо и гоняться за патриотами Джой, в частности за Кацурой, который в очередной раз умело скрылся от них, Сого становится в разы тяжелее, скрывая от всех свою болезнь. В такие моменты он понимает, почему его называли «Беглец Котаро». Выходя из пустого и заброшенного здания, Хиджиката, по мнению Окиты, слишком спокоен для упустившего террориста полицейского, совершенно не обращает внимания на недовольно фыркающего на это Сого. Капитан решает привести его в форму своим излюбленным способом, а то с чего бы это ублюдок Хиджиката так неосторожен рядом с ним? Он должен быть всегда начеку рядом с Сого, ему ли этого не знать. Капитан выжидает момент, Тоширо достает из пачки сигарету, закуривает, неспешно делая первую затяжку не-первой-сигареты-за-сегодня, и когда словно привычный импульс отдает приказ в голову замкомандующего проверить шнурки ботинок, над его головой с характерным звуком просвистывает катана Сого, разрезая воздух. В следующие секунды происходит то, чего капитан никак не ожидал. Тоширо флегматично повернул назад голову и отсутствующим взглядом осмотрел с ног до макушки напарника, похоже, даже не желая начинать диалог. — Тебе совсем нехер делать, а, Сого? — устало спрашивает Тоширо, и в его взгляде Сого видит незаинтересованность ко всему миру. Спокойный и не реагировавший на выходки Сого Хиджиката было чем-то странным невообразимым, такого априори не бывает, поэтому в эту секунду Сого передёргивает и он не понимает что происходит. Чёртов Хиджиката должен был сейчас резко вскинуться и начать орать на Окиту, да так, что сигарета выпала бы изо рта — он ведь Демонический заместитель командующего, так какого хера сейчас он строит из себя уставшего старика и делает вид, будто ничего и не было. — Да что вы, Хиджиката-сан, у вас просто лицо дохлой рыбы, как у Босса, оно вам не идет, вам лучше подходит быть бешеным и орать на всех, — не сильно задумываясь, ответил Окита и почувствовал небывалый прилив сил, будто склоки с Тоширо дарили ему дополнительную энергию для жизни, а из лёгких по одной пропадали синие орхидеи. — Спасибо, — ответил Тоширо, и больше ему нечего было сказать, потому что его «спасибо» выражало абсолютно всё, что он испытывал к этому человеку, потому что у заместителя не было никаких сил и желания начать препираться с Сого по привычному для них обоих сценарию жизни. — Какой-то вы странный сегодня, — задумчиво изрекает Сого, потому что если Хиджиката не хочет разговаривать с ним, то он специально будет действовать ему на нервы и вести монолог сам с собой. — Майонеза дома не оказалось или протухший был? — Садись в машину, Сого, и пожалуйста, заткнись хоть на пару минут, — лицо Тоширо совершенно нейтрально, глаза безэмоциональны, как ночное небо без света звёзд. Сого хочет кинуться к нему в ноги, он чувствует, как его пробирает мелкая дрожь, как ледяной пот целует в затылок. Он хочет, но никогда этого не сделает, потому что не хочет показать свою слабость даже ему. После они патрулируют город уже молча. Никак серьёзных происшествий не приключалось, потому парочка спокойно объезжала улицы Эдо. Сого не понимал, что происходит с Хиджикатой, почему он так сосредоточен и совсем не обращает на него внимания. После капитан заставляет себя перестать думать над этим вопросом. Так даже лучше. Чем меньше внимания Хиджиката обращает на Сого, тем меньше становится шанс того, что он заметит его хреновое состояние — мешки под глазами, вялый взгляд и без того бледный цвет кожи. Тоширо думает так же, поэтому старается не обращать на себя внимание Окиты и даже не реагирует на очередное (вне)плановое покушение на свою голову, хотя хочется как обычно набрать побольше воздуха в лёгкие и наорать на парня, но сделать это теперь становится не так просто, как раньше, и он просто сводит незначительный конфликт на нет. Сого опять думает о Хиджикате сидящем вот только рукой подать, и думает о вполне вероятной реакции на его признание: «Сого, с тобой всё в порядке? Если это очередная шутка, чтобы постебаться надо мной, то она не смешная, ты сам знаешь, к кому у меня чувства. Даже если этого человека больше нет в живых». От этих мыслей в груди поднимается ненависть непонятно к кому и мешается с тоской. Неприятной и обжигающей, которую Сого не хочет чувствовать, да и вообще которую не должен чувствовать. Долго Окита не думает о своих чувствах, в груди начинает мерно покалывать, а в горле першить. Он так был занят своими мыслями, что не заметил, как Хиджиката уже который раз откашливался. Взгляд Сого упал на побелевшие пальцы, сжимающие руль полицейской машины, и сомнительно алый фильтр сигареты в зубах Тоширо. «Этот придурок все лёгкие себе прокурил. Если умрет раньше меня — заставлю сделать сеппуку», — прикинул в голове Сого, стараясь не закашлять со всей силы и не согнуться пополам, отхаркивая кровь на коврики вместе с гребанными цветами Хиджикаты. Из размышлений Сого вырывает затихший мотор автомобиля. Окинув взглядом окрестность, Окита задаёт немой вопрос заместителю, лишь слегка изогнув бровь. — В туалет надо, — как-то неуверенно отвечает Тоширо с рассеянным выражением лица, и Сого молча его благодарит за возможность хорошенько откашляться без настойчивого и вечно заботливого Хиджикаты. — Значит, майонез был всё-таки пропавшим, — бросает капитан и прослеживает взглядом недовольно хмыкающего заместителя вплоть до дверей знакомой кафешки, где они частенько пересекаются с Йорозуей и где частенько случаются мелкие административные правонарушения, в том числе и по вине самой полиции. Как только Хиджиката скрывается за дверьми кафе, Сого пулей вылетает из машины, бежит к ближайшему тёмному переулку, и, прижимаясь к стене, кашляет, кашляет и кашляет, вытравляя из себя кроваво-синие лепестки, и с ненавистью смотрит на них пару секунд, следом яростно притаптывая их ботинком со словами: «Сдохни, Хиджиката-ублюдок! Сдохни! Сдохни мучительной смертью!». — Соичиро-кун? Так ты тоже? — голос Сого был слишком знаком, да и только один придурочный самурай во всем Эдо мог его так назвать. — Босс, я Сого. Со-го, — по слогам проговорил своё имя Окита, осматривая бодрого на вид Сакату. — И что значит тоже? Что-то вы не похожи на загибающегося от неразделённой любви человека, — хмыкает капитан и вытирает рот платком, уже достаточно пропитавшимся кровью. — Да-да, Соичиро-кун, я помню, — говорит Гинтоки, думая, однако, совсем не об этом. — Я имел ввиду, в Эдо сейчас полно страдающих этой цветочной болезнью, — заканчивает самурай и поднимает к небу грустные глаза. — Вы сами-то страдаете этим? — Нет, но, — он не успевает закончить, как Сого задаёт ему главный вопрос. — Болеют по вам? — в ответ лёгкий и едва заметный кивок. — Кто? — ему почему-то это искренне интересно, потому что он считает их собратьями по болезни и сочувствует им, видя виноватое выражение лица Сакаты, которое явно говорит о том, что их чувства не взаимны. — Сарутоби и Цукуё, — не отрывая взгляда от голубого неба, отвечает Гинтоки и только потом возвращает взгляд на Сого, отмечая для себя его потрепанный видок. — Ниндзя из Ига и куртизанка из Йошивары? — в ответ очередной кивок, и Оките действительно искренне их жаль, особенно Сарутоби, с которой он был схож в садо-мазохистких наклонностях. — А ты по кому? Неужели это наша Кагура? Если да, то можешь прям тут умирать, если у неё и будет взаимная любовь, то это скорее всего будет сукомбу. — Кто-то, но это точно не Чайна. Не хотел бы я выхаркивать эти водоросли, потому что с этой гастарбайтершей можно ожидать чего угодно, — Сого наигранно скривил лицо и сделал вид, будто его сейчас вырвет. — Тогда кто? — Гинтоки удивлённо посмотрел на капитана Шинсенгуми. Нет, у него были конечно же свои догадки, но и они требовали своего логичного подтверждения. Сого сделал вид что не расслышал вопроса, и начал внимательно осматривать свои ладони на наличие на ней крови. — Соичиро-кун, это майонезолюб? — Гин задал вопрос абсолютно без единой насмешки, и что-то ему подсказало, что это так и есть, если конечно можно так судить по затрясшимся рукам Окиты. Сого затрясло от злости, ему хотелось что-то делать, бить, кричать, но только не стоять вот так, с дрожащими руками посреди грязного переулка Эдо, под пристальным взглядом тёмно-алых глаз Гинтоки, и не видеть, как на его лице удивление мешается с состраданием. — Можешь не отвечать, я и так уже понял, — он убирает руку в кимоно и, разворачиваясь, направляется к выходу из переулка. — Надеюсь, Эдо не потеряет лучшего садиста за всё своё существование, — Оките кажется, или его голос взаправду звучит многообещающе? Сого тоже надеялся, но сердце предательски билось, отдаваясь гулким стуком в ушах от осознания невозможности данного события. Сого любит Тоширо — Тоширо любит Мицубу — Мицуба вот уже несколько лет как мертва.***
В обшарпанном туалете непопулярной кафешки Тоширо стоит перед раковиной и смывает капельки крови, в них практически не заметны красивые и аккуратные лепестки красной камелии.На полу в ногах осколки разбитого зеркала, в тёмно-синих глазах Тоширо осколки давно разбитых надежд, а у Сого осколки разбитого льда, который вот только начал оттаивать, но они врезаются глубоко, режут, делают больно, нестерпимо больно, очень больно. Тоширо страшно потревожить острые осколки пустоты внутри себя. В принципе, когда что-то касается Сого, то заместителю сразу становится страшно.
Более менее приведя себя в порядок, Хиджиката умывает лицо и возвращается в машину, наблюдая за не скучающим Окитой. Садясь в машину, он прослеживает такой же заинтересованный, но ничего не значащий взгляд на себе, и словно чувствует, что тот должен что-то сказать, должен, но упорно молчит. В принципе, это очень в духе Окиты Сого. А Хиджиката хочет, чтобы он говорил, потому что голос у него такой — что сердце сразу щемит от неконтролируемой нежности.Хиджиката не понимает. Не понимает, как могут эти взгляды ничего не значить. Когда смотря вот так — под самую корку, срывая каждый слой кожи друг с друга — за этим должно стоять ну хоть что-то. Разве всё это может быть просто так?
— Алло, Земля взывает к Хиджикате-сану, приём, — Сого щёлкает пальцами перед лицом Тоширо, пытаясь вытащить его из дум. — А? Что? — заместитель перехватывает ладони Сого и неосознанно сжимает в руках, обращая пристальный взгляд синих глаз на напарника. Сого сразу стало не по себе от этого взгляда, очень откровенным он оказался. Нет, вовсе не грязный, наглый или пошлый, просто слишком прямой взгляд. Машина прямо сейчас казалась Оките отдельным миром, всё как будто замерло на секунду. И эта секунда — она никуда не девается. Не исчезает. Не пропадает. Она застывает. Становится бесконечной. Превращая всё в вечность. Его ладони ещё очень долго будут им пахнуть, а сердце стучать по-настоящему больно, ударяя о ребра. Да, так будет бесконечно долго. — Хи-хиджиката-сан, — голос успокоится, а плечи перестанут дрожать от его бесконечно-мимолётных прикосновений, он станет прежним Сого, которого привык видеть заместитель командующего. — Да, извини, рефлексы, ну и всё такое, понимаешь, — лицо Тоширо слишком растерянное. Он убирает руки, и Сого чувствует как мир снова приходит в движение. Сого понимает, что если ему придется вспыхнуть, сгореть без остатка, чтобы вот так снова — глаза в глаза, рука в руке, то он сделает это не задумываясь. Раньше бы он упирался руками и ногами, молился бы всем существующим и несуществующим Богам, делал бы что угодно, только бы такого не произошло, но на это раз ему безумно хочется вот так чувствовать крепкие, шершавые ладони от огромного количества битв, длинные тонкие пальцы, хочется проводить по ним губами и жаловаться на то, что они пахнут сигаретами, но не останавливаться. Хочется быть нежным только с ним, хочется открыть ему себя, хочется присвоить его себе, чтобы Хиджиката был полностью его без остатка. Он не может, и это причиняет ужасную боль. Он так влюблен, так сильно влюблен, что это причиняет страдания психике Окиты. Да если бы ему полгода назад сказали, что все эти издёвки, подколы, (не)серьёзные покушения на жизнь заместителя командующего не ненависть, а любовь — то он бы этому ненормальному сам вспорол живот и посмеялся. Окита любит Хиджикату? «Да бред какой-то» — подумал бы Сого и отправился на поиски Хиджикаты-ублюдка, чтобы постараться отрубить ему голову.На лице — обыденная маска равнодушия, внутри — взорвавшийся вулкан. Впервые за всю жизнь привычный девиз Сого — «похуй» ломается. Ему не похуй, абсолютно не похуй.
Тоширо методично закуривает сигарету и думает о том, что он конченый придурок, раз даёт лишний повод Сого издеваться над ним. День патрулирования закончился более чем благополучно, без каких-либо инцидентов и встреч с Йорозуей, которые заканчивались драками Сого с Кагурой и Гинтоки с Тоширо, поэтому дни, в которых Шинсенгуми и Йорозуя выполняют свою работу не пересекаясь — по праву можно считать благополучными. — Тоши! Тоши, ты меня слышишь? — в рации послышался голос командующего. — Кондо-сан? Что-то случилось? — Перед тем как отправиться домой, заедь с Сого в штаб, хочу кое-что с вами обсудить, — уверенно говорит Исао и отключается, будто бы у него возникли какие-то гениальные идеи. — Надеюсь, он не хочет обсудить с нами очередной гениальный план по захвату сердца сестры Шинпачи-куна, — театрально вскидывает руками Сого и снова надевает на лицо маску для сна. — Я тоже на это надеюсь, все эти планы изначально обречены на провал. От его сталкерства лучше не становится, — отвечает Тоширо и выдыхает в открытое окно струю сигаретного дыма, наблюдая через лобовое стекло за звёздами раскинувшимися в небе.***
Когда машина подъехала к воротам штаба, их встретил подозрительно серьёзный Кондо. — Сейчас папочка всея Шинсенгуми будет ругаться, — прошептал Сого, подходя ближе к Тоширо. — Сого! — Да что? — пожал плечами капитан и заметил недовольный взгляд Хиджикаты. — Тоши, Сого, я хочу с вами серьёзно поговорить, — потирая подбородок, начал Кондо. — Что-то случилось, Кондо-сан? — задал вопрос Тоширо, закуривая сигарету и принимая сосредоточенный вид, как и полагается Демоническому заместителю командующего. — Да мне кажется, что Шинсенгуми чего-то не хватает, — на полном серьёзе выдает Кондо и начинает ходить взад-вперёд. — Мозгов, например? — предполагает Окита. — Нет. Может, нам собак завести? Ну, там которых кинологи обучали, чтобы они в расследовании и поисках помогали, так дела быстрее пойдут, это я в газете вычитал. — Кондо-сан, у Шинсенгуми есть всё что надо, и это «всё» — в одном человеке. Хиджиката-сан мозг, и сторожевой пёс, на всех гавкает, когда злой, ест собачью еду, у него даже повадки плохие есть — воздух портит везде, где находится. Видите как удобно? Универсальный человек — Хиджиката-сан, — заканчивает свою речь Окита и чувствует две сжимающих его горло руки. — Да ты совсем охренел сопляк, я тебе сейчас глаза на жопу натяну! Я по-твоему собака какая-то? — кричит Тоширо и валит на землю Окиту. — Так, а вы думали, почему вас называют цепным псом Бакуфу? — Тебя это тоже касается, придурок! — заместитель не выпускает из захвата Сого, и им обоим почему-то становится хорошо. — Нет, Хиджиката-сан, не путайте, я сборщик налогов. — Да ты чертов садист! Смотрящий на эту картину Кондо улыбается и радуется, что эти двое остаются прежними, даже если становятся старше. Он даже представить не может их порознь, слишком много времени они проводят вместе. Слишком они привыкли к друг другу. Спустя десять минут Кондо устал смотреть на двух препирающихся полицейских и отправился сталкерить Отае, она как раз по его расчётам должна была направляться домой. — Э-э, Хиджиката-сан, Окита-сан? А что вы тут делаете? — А? Ямазаки? А ты чего тут делаешь? — отвлекаясь на секунду, спрашивает Тоширо и оказывается скинутым с тела Сого. — Так я дежурный сегодня. Вы же сами составляли расписание, — отвечает Сагару, пряча за спиной анпан, иначе его заставят сделать сеппуку за поедание на дежурстве. — Точно. Так вперёд и с песней дежурить. И ещё, Ямазаки, без своих анпанов, иначе лично убью тебя! — заместитель встаёт на землю и начинает шарить по карманам в поисках своей любимой зажигалки в виде банки майонеза. — Есть! — кричит уже убежавший на свой пост шпион, прижимая к груди единственную доступную на дежурстве еду. — Хиджиката-сан, не это ищете? — Сого вертит зажигалку в руках и видит удивление в лице заместителя. — Держите, — зажигалка по верной траектории направилась в лоб Тоширо. — Ублюдок! — Говоришь на меня — переводишь на себя! Доброй ночи, Хиджиката-сан, я очень устал, — зевая, говорит Окита и направляется в сторону выхода из штаба полиции. Хиджиката пару минут смотрит ему вслед и снова кашляет кровью. Как хорошо, что сейчас он один, но вовсе не этого ему так хочется. По привычке он сплевывает кровь и морщится от приступа боли. Осталось совсем немного, но его личная точка отсчёта смеётся над ним с другого конца вселенной.***
На следующий день при патрулировании Эдо, Хиджиката и Окита натыкаются на полный состав Йорозуи. — Эй, Чайна, когда ты уже сделаешь себе прописку в Эдо? Негоже жить тут столько лет и не являться гражданином, — в очередной раз капитан не может не бросить колкое замечание в сторону представительницы клана Ято, словно хочет в очередной раз помахаться с ней кулаками, забывая про свою болезнь, которая может дать знать о себе в любой момент. — Эй, Садюга, я тут пашу в поте лица на этого придурка, который не платит, страну и планету спасаю, а ты мне тут за прописку предъявляешь, ару? — самой Кагуре, чтобы разойтись много времени не надо было, впрочем как и Камуи, достаточно было увидеть Сого. — Могу предложить помощь. Тридцать тысяч йен и прописка твоя, а если сделаешь для всей семьи, то два по цене одной, — ухмыляется Сого и готовится к словесной атаке Кагуры. — Чего-о? Да ты совсем охренел, грёбаный сборщик налогов?! — Ято буквально взрывается от злости. — Вот видите, Хиджиката-сан, я говорил вам, что я — сборщик налогов! — Нашёл чем гордиться, и вообще, уж с кого-кого, а с них я вообще не думаю, что в страну перепадают налоги, — фыркает Тоширо и подносит к губам сигарету. — Но-но-но, мы всё платим исправно! — вставляет свои пять копеек Гинтоки и пытается спасти голову от зубов Садахару, который решил её прокусить за наглое враньё. — Да единственное, кому ты исправно платишь деньги, это — пачинко! — срывается на крик Шинпачи и ударяет ногой Сакату. Кагура неотрывно смотрит на курящего Хиджикату и протягивает ему ладошку. — Вот, Тоши, возьми, — добродушно улыбается Кагура, держа в руке кусочек сукомбу. — Не называй меня так!.. что это? — Хиджиката смотрит сверху вниз на Кагуру и предложенное ей угощение. — Сукомбу. Лучше есть сукомбу, чем травиться сигаретами, ару, — отвечает Кагура с не сходящей с лица улыбкой и даже Тоширо сменяет свое нахмуренное лицо на заинтересованность. — Кагура-чан, нельзя вот так просто навязывать людям свои вкусы, — спокойно говорит Шимура, поправляя очки. — Пацуан, ты вообще заткнись! Когда ты врубаешь на весь дом свою Оцу-тян, мы почему-то не говорим тебе ничего про навязывание, ару! — заявляет рыжеволосая, ударяя зонтиком раскрасневшегося Шинпачи. — Не трогайте это, Хиджиката-сан! У вас и так своей собачьей еды хватает, зачем вам ещё еда этой Китаёзы? — возмущается Сого, завидев всю эту картину. К его Хиджикате вообще никто не смеет проявлять внимания больше, чем он, если это конечно не Кондо-сан. Все желания по отношению к заместителю, что опаляют изнутри нестерпимым жаром, срочно заглушить, затоптать, унять. Так просто показать свои эмоции он не мог. Одно дело, когда об этом знает один Гинтоки, другое, когда знают все. В том числе и сам Хиджиката. — Сого, да ты!.. — Пойдемте, Хиджиката-сан, нам ещё город патрулировать. До встречи, Босс, Шинпачи-кун, отравись к нашей следующей встрече, Чайна, — шипит Сого и тащит за локоть заместителя подальше от***
Через неделю Сого берёт больничный и загибается в четырех стенах квартиры. Боль стала просто невыносимой, лёгкие стало разрывать от количества лепестков внутри, которые в последние дни практически не выплевывались, оседая на стенках, поднимаясь к горлу. Сого очень больно, но он терпит, как истинный самурай. Сого хочет плакать от боли. На самом деле, он много чего хочет, но всё сводится к слезам. Когда сердце разрывается на маленькие кусочки с характерным ему хрустом, не остается ничего, кроме как кричать. Кричать, орать, рвать глотку, чтобы пропал голос, скребло горло, зарываться бледными пальцами в светлые волосы и кричать от отчаяния. Кричать так, чтобы все слышали, чтобы он слышал и сходил от этого с ума. В этот день Окита сделал для себя вывод: что если судьба и существует, то у неё ну очень скверное чувство юмора, он бы даже сказал — хуеватое. Да, не хотел он никогда умереть вот так! Во время очередного приступа капитана скручивает хлеще прежнего, он практически ползком добирается до ванной и практически выхаркивает лёгкие вместе с цветами, проклиная на чём свет сошелся ублюдочного Хиджикату, которого он просто ненавидит. Да по какой такой прихоти он должен умереть из-за него?! Да о какой любви идет речь?! Как Сого вообще мог полюбить этого пропахшего никотином урода, который питается собачьей едой, который вечно чем-то недоволен, у которого даже чёлка в виде римской пятерки! Из него выходит около десяти лепестков в кровавой субстанции. Всё как-то с самого начала пошло не так. Господь был явно не в настроении с самого начала, раз решил отыграться на нём. «Приплыли блять. Сушите вёсла, я пошёл ко дну» — думает Сого, пытаясь отдышаться, и направляется в спальню. Какая уже разница, где умирать? Если уж умирать — то умирать с комфортом.***
Уставшего и больного Тоширо ноги привели в Кабуки-чо. Ночью этот район пестрит всевозможными цветами, но чаще всего встречался красный… как его глаза, как лепестки красной камелии. Заместитель забрел в бар к Отосе, даже сам не замечая этого. Было настолько хуево, что хотелось просто нажраться в дрова и сдохнуть, потому что он понимал, что осталось ему немного, а унижаться так перед Окитой, в виде признания в любви, и фактически в признании того, что без его любви жить он долго не сможет. — Лучшее саке, что у вас есть! — говорит Тоширо. Ему плевать на цены, плевать, что в баре никого нет. Ему сейчас на всё плевать. Отосе смотрит на него с лёгкой улыбкой и закуривает сигарету. Тоширо частенько захаживал к ней распить пару пиал горячительных напитков, а она была рада видеть его. Уж очень сильно он был похож на её Тацугоро. Она не задаёт ему никаких вопросов по поводу его состояния. Отосе вообще была такой женщиной, которая без слов научилась понимать людей. Опыт накапливался с годами. И даже сейчас она смогла увидеть в его усталых, синих глазах то, чего другие никак не могли рассмотреть. Тоширо молча благодарит её за тихую обстановку, и Отосе в очередной раз всё понимает без лишних слов. Когда положив несколько смятых купюр на стол, Тоширо собирается уходить, на самом пороге его застигает тихо сказанная фраза: — А почему бы тебе не пойти к нему? Тоширо удивлённо оборачивается на хозяйку бара и как-то слишком нежно улыбается в ответ, понимая, что она, вероятнее всего, всё поняла.***
Когда Сого практически привыкает и забывается в боли, до последних закромов сознания доходит настойчивый стук в дверь. Проклиная всех, кого только можно и нельзя, Окита еле-еле передвигается в сторону прихожей и открывает дверь. Видит он того, кому так сильно хочется ебнуть. — Не ждал? А вот я пришёл, — говорит Тоширо, опираясь головой о дверной косяк. — Как пришёл, так и уйдешь, — шипит Окита, чувствуя лёгкий перегар, исходящий от заместителя. — Я поговорить пришёл. — С алкашами не очень горит общаться. Как протрезвеете — приходите, — капитан пытается отвязаться от пьяного, но Хиджиката явно настроен на разговор. Если честно, то пить — нихера не круто, Тоширо сам себе в этом признается, но это раскрепощает и дает волю многим поступкам. Да и вообще, пьяный Тоширо почти не отличается от себя трезвого. Он становится более хмурым, задумчивым и напряжённым. Люди с помощью алкоголя снимают всё своё напряжение, копившееся так долго, расслабляются, но только Тоширо плевать хотел на все устоявшиеся каноны. — Сого, пожалуйста. И Сого правда пускает. Раскрывает пошире дверь и пропускает в неё Тоширо. Закрыв дверь и проходя следом за Хиджикатой, он садится на кровать и старается вести себя как можно более обыденно, не показывая, что ему хочется загнуться вот в эту же секунду. Рядом с ним садится заместитель и кладёт голову ему на плечо. Никто не решается заговорить первым, и некоторое время они проводят в тишине. — Ты пахнешь летом. — А ты саке и сигаретами, — отвечает Окита и поворачивает голову в сторону ночного гостя. Хиджиката не знает зачем это сделал. Зачем сжал его подбородок, зачем закрыл глаза, зачем поцеловал тёплые и мягкие губы родного человека. Сого пах зелёной травой и чем-то неуловимым, но очень хорошо знакомым. — Откуда в тебе столько надежды на то, что я буду целоваться с тобой? — Ты спрашиваешь, откуда во мне столько надежды? Правильнее будет спросить: «Кто подарил мне надежду? Кто стал моей надеждой?». Тогда я отвечу тебе: — Моя надежда — это ты, Окита Сого. Внутри Сого взрывается миллиард фейерверков, а в голове одна мысль: «не-отпускай-не-отпускай-меня-я-хочу-быть-с-тобой-ещё-больше. будь со мной». Тоширо застыл, тяжело дыша. Он так дышал, что Сого не хватило бы слов, чтобы описать это. Он так выглядел, что он готов был вот так сидеть и смотреть на него. Красивый, Господи. До ужаса красивый. — Если я вдруг умру, я хочу, чтобы ты знал, что ты самое невыносимое, ужасное, надоедливое, самое красивое существо, которых я встречал в своей жизни, что я… — не успевает закончить Тоширо, как Сого накрывает его губы своими, взъерошивает волосы руками. Ему не надо слышать эти три заветных слова, ему достаточно просто «ужасного и невыносимого». Прижимая так близко, насколько это вообще возможно, Тоширо руками водил по спине капитана через домашнюю юкату и целовал до исступления, наслаждаясь его податливостью, наслаждаясь им всем. Сого находит его руку и переплетает их пальцы, не сводя взгляда с любимых глаз. Сого целует его во впадину между ключицами и оставляет свои отметки. Ему принципиально важно, чтобы все знали что Демонический заместитель командующего принадлежит ему, Оките Сого, капитану первого отряда Шинсенгуми. Сого подминает под себя Хиджикату и уверенно смотрит ему в глаза. — Если это окажется твоей пьяной шуточкой, и ты решил сделать мне таким образом больно, то я скажу сразу, я не чувствую боли, но зато я причиню её тебе настолько сильно, что ты ахуеешь. Тоширо в ответ хрипло смеётся, гладит бёдра и горячо выдыхает ему в губы. Других слов от него он в принципе и не ожидал. — Зато боль позволяет чувствовать себя живым, — отвечает Тоширо и кусает нижнюю губу капитана, следом очерчивая её языком. Сого не находит, чем возразить, поэтому не возражает, а лишь молча утыкается носом в шею и крепко обнимает заместителя. Ему впервые за полгода так хорошо. Впервые за полгода цветочные лёгкие дают вздохнуть полной грудью. Впервые за полгода он спокойно принимает свои чувства к Хиджикате. — Хиджиката-сан, я не хочу, чтобы вокруг вас крутилась Чайна и предлагала вам свою еду. Пусть лучше от вас будет пахнуть сигаретами, чем её водорослями, — делая голос как можно более обиженным говорит Сого. — Сого, это что, ревность? — Не ревность, Хиджиката-сан, а чувство собственности, — сделал поправку Окита. — Что мое — то мое, а кто посягнет на мое — тому придется совершить сеппуку. Тоширо мог бы остановить его и сказать бред, вроде того, что «Сого, так нельзя». Но так говорят только те, кто слаб сделать что-то, что считают запретным. Тоширо просто прижимает Сого к себе и улыбается. — Чего это ты улыбаешься? — Ничего. Я просто думаю, что ты прекрасен. — Почему-то не особо верится. — Ты должен мне поверить, потому что это правда, — и Тоширо улыбается так нежно, так тепло, так уютно, что капитан невольно ежится, несмотря на то, что температура в квартире плюс двадцать. Сого верит. Он всегда ему верит. Сейчас на душе так легко и спокойно, что больше не хочется ни о чем говорить. Через пару минут он засыпает без намека на приступ кашля. Сого не расскажет Тоширо что тоже болеет по нему. Тоширо сам это узнаёт, когда утром идёт умываться, а в раковине находит валяющиеся лепестки и бутоны синей орхидеи в иссохшей за ночь крови. Его любимые цветы.В квартире Сого расцветает красная камелия.