Partners in Crime!

17.12.1981 Детский приют " Святая Дева Мария " 16:36 — Gott mit Uns… Ja, Gott mit uns… Aber ich verstehe nicht, warum Gott uns betrogen hat und uns gezwungen hat, bei diesen kleinen Reptilien zu sitzen… (Да Бог с нами… Но я не понимаю, почему Бог предал нас и заставил нас сидеть с этими маленькими рептилиями)       Который раз ухо ребенка ловило подобное. Который раз это произносилось в присутствии детей. Который раз это произносилось теми, кто должен был заменить детям погибших родителей.        Льюис вздохнул. Покинуть это место можно лишь в восемнадцать лет, а ему не хватает еще шести до этого прекрасного дня, когда он переступит порог этого ада и уйдет навсегда. Маленький, крепкий, белокурый паренек жаждал этого с семи лет… Да что там, с того момента, как попал сюда, почти с рождения…       Война… закончилась. Только ее конец обещали еще в 1953… А она, как болезнь, имела еще кучу осложнений, которые дотянули до 1971.       Мальчик скорчил болезненную гримасу, выражающую его отношение к этому всему. Он много читал. Очень. И много узнал об этой войне. А она оказалась не первой, оказалась Второй Мировой. Фашисты, Германия, Советский союз, Второй Фронт, провал при высадке 1944… — Steh auf! — прикрикнула одна из " сиделок "       Все, точно по приказу диктатора, встали и вытянулись по струнке. А кто — все? Дети, дети семи лет, восьми, девяти, десяти… И так до семнадцатилетней Мэгги. Ей остался год и она обещала сама себе, что выберется отсюда. Так по-крайней мере она сказала Льюису. А причин не верить ей особо не было. — Frühstück! Fünf Minuten! — она пропустила торопящуюся, молоденькую девушку, катящую вроде тележки с подносами, на которых лежали тарелки с дымящейся жижей. Точнее, воспитательницы называли это " кашей «, но все давно поняли, что это не более, чем просто овес вперемешку с водой.       Некоторые дети покосились на Льюиса. Он заметил это и, вспомнив, что сказала сиделка несколько секунд назад, раскрыл ладонь и показал пять пальцев. Дети благоговейно вздохнули. Пять минут на завтрак… Это по-истине много в этом месте.       Молодая девушка выразительно, с некой просьбой во взгляде, посмотрела на Льюиса и тот нехотя подошел. Она подала мальчонке первый поднос и сразу же схватилась за второй. Льюис подбежал к самым дальним кроватям со столами и поставил поднос, обжигаясь об его края. Такое ощущение, будто эти подносы варят вместе с кашей. Прямо в одной кастрюле.       Нельзя было назвать этот приют грязным, старым, неопрятным. Наоборот, чистые коридоры, ярко-желтые стены, зеленые, цвета листьев деревьев, потолки, большие окна без решеток, просторный двор с многочисленными развлекательными комплексами.       Но место мертво, если и люди, работающие и живущие в нем, мертвы внутри. Нет, общаясь с ними, можно подумать, у них есть свой внутренний мир, свои мечты, решения, цели. Они могут улыбаться, могут шутить и смеяться, могут и грозно, но, якобы, любя отругать. Разумеется, если при этом у них за спинами стоит дяденька с папками и с еще более мертвыми глазами, который тоже может улыбаться и поигрывать с детьми. Инспектора все такие, будь им лет двадцать или шестьдесят, Льюис уже не раз видел такое. Нет, совсем не раз.       Последний поднос с едой был поставлен на последний, пустующий стол, и дети, усевшись, приступили к поглощению скудной, но питательной смеси. Льюис в который раз оглядывал небольшой зал, служащий неким подобием комнат в приюте. В таких залах могло жить десять, двадцать, тридцать человек. Например, в " комнате " Льюиса жило двадцать три человека.       Он закинул еще одну ложку со смесью в рот и вновь поморщился. Гадость. Чтобы отвлечься от приторного вкуса во рту, он посмотрел в сторону воспитательницы. Казалось, она пережила самих динозавров. Но! Ей всего тридцать семь. Морщины, складки на коже, синяки от недосыпа под глазами (хотя недосыпом страдали тут лишь дети), сухие, тонкие губы и, черт возьми, глаза солдата, повидавшего смерть сотни, если не тысяч.       А еще она вечно повторяла эту надоедливую фразу " Gott mit Uns " — Бог с нами. Можно подумать, она вымаливает свои грехи и слезы, что вызывала она у детей. Но нет. Ей казалось, ей обязаны все. От директора (который тоже имел мертвые глаза) до детей, которых она била и наказывала с такой частотой, что крупнокалиберный пулемет вряд ли успел бы поспеть за ней. — Lewis, komm her, Junge. — уловив взгляд Льюиса, воспитательница позвала его. Мальчик послушно встал и подошел. Впервые она обратилась к нему не как к оборвышу, а как к обычному мальчику. Точнее, она вообще впервые обратилась к нему, назвав его по имени. — Hier ist eine Liste mit der Tatsache, dass der Fahrer uns liefern muss, wenn er zur Fabrik geht. Gib es ihm.       "Вот лист с тем, что водитель должен доставить нам, когда он поедет на завод. Дай ему это. " — перевел он на свой родной английский. В уме. конечно. Льюис покорно схватил листик с надписями и побежал к шкафу, чтобы поскорее одеться. Она не любит ждать, иначе можно попасть под плеть или сапог. ***       В принципе, декабрь в Германии не такой уж холодный, как, например, в той же самой Дании. Правда это или нет, Льюису этого не почувствовать, пока он, как минимум, не захочет в эту самую Данию.       Укутавшись посильнее в легкое пальтишко, мальчик направлялся в другой конец улицы, к стоянкам, арендуемых предприятиями, грузовиков. Сами грузовики были видавшими виды Opel Blitz, но, надо отдать должное, очень неплохо сохранились за эти годы. Одна из причин, почему стоянка находится на этой улице — национальный Deutsche Bank AG. Льюис читал и про это.       Подойдя к массивному зданию, давящее на само сознание маленького человека, Льюис невольно поежился.       Со стороны одной из пустующей будки, которая по-идее, относится к части банка, как некая пристройка, донесся приглушенный мат. На английском.       Не размышляя ни секунды, он повернул в сторону будки и заглянул в нее. Человек, скорей всего, мужчина в черном пальто, строгих брюках и с растрепанными рыжими, цвета сена (оттенок являл собой не самый яркий цвет рыжего), волосами. В просторном помещение для ребенка, взрослый мужчина чувствовал себя, как в захолустном отельном номере в четыре квадратных метра.       Тень от тела мальчика попала в обзор мужчины и тот молниеносно развернулся и, так и не выйдя из темноты, схватился за что-то на поясе. Секунду оглядев мальчика, мужчина успокоился и лишь обронил совсем юношеским голосом: — Geh weg, Mann — и снова опустился к какому-то чемоданчику. — Извините, сэр… но… я, кажется, слышал английскую речь… — не успел он закончить, как паренек, который так смахивал на взрослого мужика, обернулся к Льюису вновь, давая полностью разглядеть свое лицо. Ему было, от силы, семнадцать-восемнадцать. Но взгляд его тяжелых, карих глаз говорил о том, ЧТО он перенес в свое время. Но именно этот взгляд поразил Льюиса — он был живой. Не серый, не затуманенный, не, ей-богу, мертвый. — Тебе показалось. Разворачивайся на сто восемьдесят и топай отсюда. — Сэр, но… я так давно не слышал английского языка… Как вас зовут? — Льюис твердо решил узнать имя этого парня. Но к его удивлению, это заняло чуть меньше времени, чем он ожидал. Хоть и получил он не совсем то, чего хотел. — Хантер. Если так важно, то называй меня Хантер. — Но… — Это мое имя. Для тебя. Для тех, кого я буду грабить. Для тех, от кого потом скрываться. Как-то так. — парень захлопнул чемодан и направился к выходу. В рост он был не меньше шести футов (около 187 см) и ему пришлось пригнуть голову, чтобы выйти из будки.       Хантер направился в банк, оставив изумленного мальчика стоять около пристройки и до последнего смотреть ему в спину. ***       Можно смело утверждать, что 17 декабря 1981 года стало самой знаменательной датой в жизни Льюиса. Уже тогда. он почувствовал это.       Он не помнил, почему тогда водителю понадобилось заехать в пекарню в одном из переулков. Наверное, тоже что-то доставить надо было. Он не помнил, как, но узнал бегущего мимо безлюдного переулка Хантера. Как позвал его. Как он прыгнул в машину к Льюису. — Туда! Туда! Он украл у меня шляпу и побежал туда! — кричал, как мог сильнее, Льюис, когда полиция на машинах и пешим ходом подошла к переулку. Все они выругались на немецком и поспешили в указанном направлении.       Уже запрыгнув обратно в кузов машины, закрытый брезентом, он заметил, что Хантер прибежал не с пустыми руками. Ну, руками — это было образно, как тогда усмехнулся про себя мальчишка. Три мешка по несколько литров вместительности были полностью забиты немецкими марками. Заметив заинтересованный взгляд парня, Хантер ощерился в улыбке. — Двадцать пять миллионов. — гордо проговорил он. — Так много?! — Льюис не на шутку удивился. Подумать только, двадцать пять миллионов!        За двадцать минут, что они сидели в машине, они много узнали друг о друге. О том, что Хантер родом из Кингстон-апон-Халл, достаточно крупного города на реке Тайн, что он такой же сирота, как и Льюис и о том, что он — грабитель. Только не совсем обычный грабитель. Если по-честному, как говорил Хантер, он мнит себя Робин Гудом двадцатого века. Только вот он никого никогда не убивает и не убьет, так он решил.       В свою очередь, Хантер узнал, что Льюис, по рассказам воспитательниц, прибыл вместе с беженцами из какой-то деревушки Англии. Зачем они пришли в Германию — не известно. Да вот с тех пор, как в трехлетнем возрасте он прибыл сюда, он всеми правдами и неправдами старался развить свой родной язык, попутно уча немецкий. Рассказал о приюте, о людях там. — Знаешь, парень, мы решили набрать учеников. А ты смышленый, как я погляжу. — улыбка в тридцать два зуба. — Мы? — Льюис театрально задрал левую бровь в знак недопонимая и удивления.       Дверь кабины открылась и туда влезла девушка, на вид, почти ровесница Хантера. Водопад светлых волос ниспадал с ее головы почти до середины спины, а глаза почти идеально блистали синевой. Ростом она была поменьше, почти с Льюиса (, а сам мальчишка был, так сказать, не высоким от рождения), около пяти с половиной футов (168 см) — Марти, я покушать взяла! — она радостно потрясла парой бумажных пакетов, из которых едва уловимо доносился аромат сдобы и корицы. — Так… — Хантер насупился, — А кто такой Марти? — он кивнул в сторону Льюиса — Не он ли часом, а?       Девушка уставилась на Хантера с самой глупой мордашкой, какую только могла изобразить девушка в общем понимание этого слова. С секунду ее мозг обрабатывал информацию и сопоставлял с увиденным. — Тьфу, Хантер, прости… — она почесала затылок, слегка сжав челюсть в знак неловкости, аля " прости, кто ж знал, что тут такие пироги " — Но все же, кого ты взял в плен? — она слегка улыбнулась. — Нашего будущего ученика. — ответил он с такой же улыбкой. *** — Знаешь, Льюис, в мире воров, нет имен, которые давали нам родители или приюты. Для полиции, имена — ярлычки, по которым, как закладкой, можно найти нужного человека, где бы он не был. — уже в порту, когда грузили вещи на корабль, прямым рейсом идущий в Ленинград, Хантер решил провести вступительный урок. Если говорить про Льюиса, то он был сто раз рад остаться именно с этими ворами, чем с той фашисткой, что называла себя " второй матерью " в приюте. Да и к тому же, они сразу показались ему хорошими. Так что только по его глазам было ясно, что он будет внимательным и прилежным учеником. — О, о, можно я придумаю кличку! Пожалуйста! — девушка моментально активизировалась, лишь заслышав об именах. — Ты так сильно хочешь, чтобы парень точно от нас сбежал, когда ты скажешь эту ерунду вслух? — Хантер безнадежно покосился на девчонку. — Да! Давай… ЛюфтВаффель!       Следующие минут пять Хантер смеялся и всячески поддевал свою напарницу. Надо отметить, он припоминал это следующие восемь лет при каждом удобном случае.       Что же касается Льюиса, то решили остановиться на немного пафосном, но все же нормальном название его позывного — Дайдаут.