Пальто, дождь и вишневый пирог

— Я думал, Аккерман не разрешает тебе курить, — Эрвин прижался боком к дверному косяку, глядя за тем, как недовольство расцветает на лице Ханджи румянцем, а между бровей ложится глубокая морщинка. — Так оно и осталось, — девушка криво усмехается окну стоящего напротив здания, где как-то тоскливо горел свет керосиновой лампы сквозь занавески, и бегали по комнатам маленькие вытянутые тени. Порой ткань дрожала, и из-за небольшой щелки показывался теплый, почти оранжевый луч стоящего на столе светильника. Прошептав что-то похожее на «А Бернеры все не спят…», Аккерман сделала еще одну затяжку, пропустив сквозь плотно сжатые бледно-розовые, почти белые губы, клубок дыма, едким запахом табака пробравшийся Смиту под нос, отчего мужчина нахмурился и едва заметно помахал ладонью перед лицом, пытаясь отогнать навязчивый запах никотина. — Печется как о младшей сестре: «Ханджи, надень носки, пол холодный! Ханджи не трогай булавки, они дорого стоят! Ханджи, не забудь шапку, на улице не лето!» — девушка сплюнула, прошипев «Черт!». — Ханджи, Ханджи, Ханджи! Мне что, пять лет? — Судя по тому, что ты такая же настырная, как и лет семь назад, то вполне можно назвать тебя ребенком, — мужчина зачарованно посмотрел на ее сухие обветренные губы, по которым она порой проводила языком, распробывая горьковатый привкус толстой сигары зажатой в ее таких тонких и изящных пальцах. Она могла бы играть на фортепиано, брать, наверное, даже чуть больше октавы и быстро водить руками по белым клавишам, напевая какой-нибудь вальс или менуэт. На это Ханджи ему улыбнулась, блеснув озорным огоньком в карих глазах, точно в голову ей пришла какая-нибудь гениальная безумная идея вида: как научить кошку лаять и тому подобное. — Думаю, Леви уже закончил свою уборку. Мог бы и в гостиную проводить. Но видите ли, не любит посторонним свою задницу показывать, — она затушила сигарету об слегка влажные от измороси деревянные перила, разочарованно выдохнула, когда ливень с удивительной скоростью заслонил стеной улицу, ударился водопадом о крышу и рассыпался брызгами о дорогу, выложенную камнем. — Мерзость, а не погода. — Вижу, года, проведенные с мужем, дали о себе знать, — Эрвин улыбнулся, как мог улыбаться только он — мягко и добродушно, словно ему нравится все находящееся вокруг них: холодный сильный дождь, обиженно надутые щеки Зоэ, разошедшийся шов на пальто и горячий запах сигары, остывающей в стеклянной пепельнице. В их доме было тепло, Смит бы с уверенностью даже сказал — жарко, пахло шелком и старой тканью, которая обычно лежит у кого-то на веранде в самом нижнем шкафчике, заваленным какой-нибудь тяжелой вещью, вроде поеденного молью завернутого ковра или сломанного стола; свежей выпечкой с кисло-сладким манящим горячим ароматом вишни. Какие-то старые, местами пожелтевшие и отклеившиеся обои в полоску весели на стене, радуя глаз обилием всяких картин, календарей и вырезками из газет. Рассмотреть их не получилось, так как по-хозяйски ворчливый голос низкого темноволосого мужчины оповестил его о том, что разуваться надо на входном коврике, желательно постаравшись не марать влажный после уборки пол. Ханджи лишь тяжело вздохнула, стягивая с себя теплую кофту, поправила волосы, затянутые в хвост, и скрылась на кухне, судя по всему готовясь подать ужин. — Мистер Смит, верно? — Леви оглядел его с ног до головы, оценивающе хмыкнув. Причем с таким холодом и презрением, что мужчина даже пригладил золотистые волосы, думая, что недостаток нашелся у него на голове. Неловко улыбнулся, почесав затылок. — Да, — он скинул с широких плеч пальто, судорожно перебрал гладкую ткань руками и, нащупав на ней дырку где-то сбоку, протянул одежду Аккерману. — Вот тут зашить надо, я думаю, может даже чуть посвободнее сделать. Как думаете? Мужчина ничего не ответил, лишь понимающе и медленно кивнул, словно распробывая на вкус слова гостя, жестом руки позвал Эрвина за собой и скрылся в маленькой комнатке, дверной проем которой был аккуратно спрятан за серой длинной занавеской. У стены стояло большое, до блеска начищенное зеркало без единой царапинки, со странными позолоченными узорами по бокам, длинное, почти упиралось в потолок. Эрвин остановился, заправил за ухо выпавшую на лоб прядь и выжидательно взглянул на Леви, который давился попытками дотянуться со своим-то небольшим ростом до верхней полки, забавно кряхтел, поднимаясь на носки босых ног. В итоге решил забраться на рядом стоящий деревянный стул, прошипев что-то из словарного запаса сапожника, и, наконец, взять эту чертову шкатулку, которая расположилась прямо у стены. — Может, еще что-то, не? — Аккерман со стуком поставил на стол маленькую, украшенную резьбой коробку с иголками и булавками, задумчиво оглядел содержимое, пальцами поскребя подбородок. Эрвин же вопросительно выгнул бровь. — Я про украшения и тому подобное. — Думаю, не стоит, — Смит, склонив вниз голову, оглядел свою грудь, представляя, будто на нем висит его поношенное купленное еще в том году, протянул что-то неразборчивое, сверкнул голубыми глазами и спешно сказал, поправляя воротник белой рубашки: — Хотя… может, карман сделать? Вот тут где-нибудь, — приложил туда руку, одаривая рассеянным взглядом неожиданно появившуюся на пороге Ханджи. Та устало улыбнулась, посмотрев на мужа, судорожно рыскающего в шкатулке в поисках нужных ему вещей. — Мне кажется, с другой стороны лучше будет смотреться, — Леви встретил ее суровым блеском серых глазах, быстро процедил «Брысь!» и вернул свое внимание к уже успевшему оббегать любопытным взором всю небольшую мастерскую клиенту, ловко орудуя булавками, которые быстро прятались в темной ткани, оставляя от себя лишь серебряные отсветы при тусклом свете лампочки. — Ну-ну, мне ж виднее. Аккерман сделал вид, что не видит ее, не слышит активного монолога девушки с самой собой — просто продолжал наметывать маленьким осколком мела импровизированный карман, отходил на шаг назад, задевая ногами табурет, снова подходил, шипел проклятия, когда задевал подушечками пальцев острые концы булавок. Очнулся Смит только тогда, когда Аккерман, взглянув на его отражение в зеркале, оценивая проделанную работу, откашлялся и сказал спокойным голосом, переводя взгляд на Ханджи, которая терпеливо дожидалась мужчин в гостиной на диване, пока на столе, уложенный на серебренном подносе, стоял красивый чайный сервиз, и остывал только что испеченный пирог, произнес: — Можете приехать во вторник и забрать заказ, — мужчина стряхнул с ладоней белые следы, аккуратно сложил одежду на стол, приглаживая мгновенно образовавшиеся складки на темно-синей ткани. — Чай? Эрвин отмахнулся, пытаясь представить себе то, как он, в одной тонкой рубашке и рабочих брюках, даже без шляпы — побежит домой в такой ливень. Наверняка потом с простудой сляжет. Вспомнил, что взял с собой зонтик — как чувствовал, — поблагодарил Аккермана за помощь и было собирался шмыгнуть за входную дверь, как его остановил командный голос девушки, которая скорее всего возмутилась таким быстрым уходом своего давнего друга. — Э! И для кого я готовила тогда? — она подскочила с дивана, ставя руки в бока, словно впрямь собралась отчитывать взрослого мужика, который старше ее на восемь лет. — Ханджи, — тяжело выдохнул мужчина, грустным взглядом выпрашивая разрешения уйти. — Мне правда надо… — Тогда я тебе с собой дам! — и помчалась на кухню, подхватывая выпечку со стола, не слыша, как цыкает, закатив глаза Леви, не видя того, как обреченно разводит руками Смит. Когда от девушки остался лишь приятный легкий запах дешевых духов, Аккерман тихо подошел к Эрвину, похлопал по крепкому плечу и очень-очень тихо, поглядывая в дверной проем кухни, где гремела посудой девушка, прошептал: — Беги, парень, эта женщина сказала, что отрежет пирог, а сама тебе сейчас целый холодильник в чемодан уложит. Эрвин кивнул, еще раз его поблагодарив, и выбежал на улицу, на ходу вытягивая из своей сумки, подхваченной у Леви из рук, красный зонт. — Все-таки сбежал, зараза, — с досадой прошипела Ханджи. — Ничего-ничего, в следующий раз голодным не уйдет, уж обещаю. Леви ухмыльнулся, видя как она, продолжая бубнить себе что-то под нос и хмуриться, намывала старой почти полностью стертой губкой посуду. И все же чем-то она стала на него похожа. — Опять курила, дурында? - уголок его губ скользнул вбок, и взгляд серых глаз наполнился теплом, таким непривычным для окружающих. — Ну Ле-е-еви!