Гоголь с усами капучино

      Съёмочный день приближался к концу и Сашка довольно улыбался при мысли, что скоро увидит Олега Евгеньевича, который пообещал заехать за ним.       Обычно Петров любил сам забирать уставшего от многочисленных дел худрука из театра, не давая ему окончательно погрязнуть в работе. Но в этот раз Олег Евгеньевич настоял на обратном, видя как Сашу выматывают съёмки «Стрельцова». А ещё Меньшиков постоянно ворчал на него из-за сбитых коленей и локтей в ссадинах и лиловых синяках. Потому что выкладывался Саша на полную, не умел он играть в полсилы, как и любить.       — Саш, когда уже ты начнёшь себя беречь? — говорил мужчина, легко и аккуратно касаясь свежей царапины на правом колене ваткой, смоченной в перекиси. — Ну так же нельзя, ты как ребёнок…       Петров сидел на постели, поджав одну ногу под себя, а другую свесив вниз, и с умилением наблюдал за ним. Плавные движения знакомых пальцев, украшенных перстнями завораживали его, уносили в параллельную реальность, где он всё ещё не мог расстаться с образом Гуро. Это было его тайной страстью, даже большей, нежели военная форма Лебедева, предусмотрительно выкупленная Меньшиковым после съёмок «Притяжения».       Он видел, как Сашка смотрит на это болотно-зелёное недоразумение, искренне удивляясь его реакции. Каждый раз, приходя к нему в трейлер, Олег Евгеньевич специально забывал переодеться, чтобы ещё раз испытать феерическое удовольствие от горящих голубым, словно газовые комфорки, глаз, до краёв наполненных возбуждением. Увидеть пылающие даже под слоем несмытого грима щёки и скулы. А потом Петров прижимался к нему, требовательно потираясь о грубую ткань возбуждением и умолял «полковника» отыметь его, негодного мальчишку прямо на хлипком столике.       Разве мог Олег Евгеньевич после такого расстаться с этой формой? И вот однажды, не говоря ни слова, он заявился домой при полном параде. Сашка, рыжей лисицей вылетевший в прихожую встречать своего ненаглядного, чуть не умер от восторга. К тому же Меньшиков решил следовать роли до конца и грубо прижал его к дверце шкафа, терзая податливые мягкие губы поцелуем. С тех пор форма Лебедева частенько использовалась Олегом Евгеньевичем в весьма однозначных и несомненно корыстных целях. Стоит ли говорить, что Сашке это дичайше нравилось.       — Опять ты в облаках витаешь, — укоризненно глядя на Петрова сказал мужчина, грациозно поднимаясь с пола.       Только сейчас Саша смог оторваться от созерцания его рук, и то не по своей воле. Он сглотнул, чувствуя волну горячего, прожигающего изнутри, желания.       — Спасибо, ОлегЕвгенич, — голос его сделался ощутимо хриплым. — А теперь идите сюда…       Он похлопал по роскошному атласному покрывалу — естественно выбранному худруком — рядом с собой и поднял взгляд, сталкиваясь с тягучей вязкой страстью карих, почти чёрных очей. Перед ним были не глаза, а именно очи, какие воспевают поэты и писатели в своих творениях.       — И зачем это, молодой человек? — изогнув одну бровь в притворном удивлении спросил Меньшиков, надвигаясь на Сашку, как стремительно набирающий силу и скорость ураган.       Петров ехидно улыбнулся в ответ, принимаясь расстёгивать пуговицы клетчатой рубашки худрука. Он дошёл до груди, но со своей сидячей позиции выше достать не мог, поэтому без предупреждения резко потянул мужчину на себя, обвив руками за талию. Меньшиков потерял равновесие и приземлился на него, выбивая воздух из лёгких, что заставило обоих рвано выдохнуть.       — Что ты со мной делаешь, Саш…       Петров помотал головой и несколько раз моргнул, прогоняя неприличные, но очень приятные воспоминания. Ещё какой-нибудь час, ну максимум полтора и они смогут воплотиться, а сейчас нужно сосредоточиться на сцене.       Молоденькая миловидная девушка, ассистент режиссёра, подошла к нему и тактично намекнула, что перерыв окончен. Саша даже не удостоил её взглядом, поднявшись со скамейки, пошёл на поле, где всё уже было готово к съёмке. Актёры второго плана и статисты заняли позиции игроков, режиссёр опустился в кресло, а камеры замерли в ожидании заветного сигнала.       — Саш, ты всё помнишь, да, — утвердительно сказал Илья, чем напомнил ему Алексея Ефимовича, своего знаменитого отца, — обводка и пасы, потом сделаем нарезку.       Петров кивнул, выходя на свою позицию у дальней камеры около средней линии. Бутсы приятно утопали в газоне при каждом шаге. Ощущение, знакомое с детства, когда он впервые узнал, что такое футбол. С ребятами из соседнего двора на заросшем низкорослым сорняком поле. Чувство исключительное, будто идёшь по облакам, вонзая шипы в их мягкие гребни.       Остановившись, не доходя пару шагов до белой линии, ярко выделявшейся на ослепительно зелёном полотне газона, он вдохнул и выдохнул, собираясь с мыслями. Ни одна его трансформация в очередную личность не обошлась без этого нехитрого ритуала.       Последовала команда режиссёра и хлопушка, всё пришло в движение. Саше отдали пас и он понёсся к воротам соперника, одного за другим обводя игроков чужой команды. Он маневрировал между ними, выписывая удивительные движения ногами. В который раз вся съёмочная группа поразилась его ловкости и мастерству, по нему было сразу видно — о футболе знает не понаслышке.       — Стоп! Снято! — прозвучал молодой голос Ильи.       Сашка резко затормозил у самых ворот, технично останавливая мяч коленом и прижимая к газону подошвой бутса. Было жарко, лето в этом году, хоть и не било температурных рекордов, но духотой и сухостью раскалённого воздуха изматывало. На лбу выступили мелкие капельки пота. Петров с трудом подавил желание стереть их ладонью. Знал, что так будет натуральнее, на больших экранах потом каждая мелочь заметна. Сашка научился этому у Олега Евгеньевича, который всегда уделял внимание деталям.       «А ведь он тоже будет смотреть,» — подумал Петров, возвращаясь на исходную позицию, жмурясь от надоедливых косых лучей закатного солнца.       — Теперь играем в пас! — громко крикнул режиссёр, чтобы его услышали все, кто находился на поле.       — Блин! В глаза светит, жесть, — пожаловался кто-то из ребят за Сашиной спиной.

***

      Около часа прошло перед тем, как они наконец отправились в раздевалку и душ. Над полем неведомо откуда появилась белёсая дымка испарения, если бы не она, съёмки могли затянуться ещё на неопределённый срок.       Саша быстро переоделся, шестым чувством ощущая, что Меньшиков уже приехал и наверняка ждёт его на парковке, выкуривая неизвестно какую по счёту сигарету. Олег Евгеньевич никогда не звонил ему, чтобы поторопить, и Петров был очень за это благодарен. Наравне с взаимопониманием, между ними всегда существовала некая дистанция уважения личной свободы, несмотря на то, что они предпочитали проводить всё свободное время вместе. Баланс нарушался только в двух случаях: если худрук допоздна засиживался в театре или если Сашка тащил Олега Евгеньевича в людное место, а в остальном они жили вполне себе мирно.       Когда Петров наконец покинул территорию стадиона, небо уже начинало темнеть, окрашиваясь в сиренево-розовые тона. Воздух тоже сменил окраску, пропитавшись предночной свежестью. Такая прохлада была вдвойне приятна после дня физических нагрузок на жаре. Сашка зажмурился, словно лиса, наслаждаясь лёгкими дуновениями ветра, нежно скользящими по влажным после душа коже и волосам.       Он видел, как машины одна за другой отъезжают с парковки — съёмочная группа отправлялась по домам, чтобы снова собраться завтра и с новыми силами продолжить общее дело. Пройдя пару метров, он заметил знакомый внедорожник и счастливая улыбка непрошеной гостьей приютилась на его лице. Ноги сами ускорили шаг, несмотря на усталость, должно быть, у него открылось второе дыхание.       Саша обошёл автомобиль спереди, провожаемый лучистым тёплым взглядом через лобовое стекло. Дверца бесшумно пропустила его внутрь и так же тихо захлопнулась, отгораживая их от всего мира.       — ОлегЕвгенич, долго ждали? — спросил Саша, насыщаясь любимыми чертами лица, которое в следующую секунду вместо ответа не замедлило приблизиться и поцеловать его, спокойно и мягко, привычно зарываясь руками в абстракционистский беспорядок на русой голове.       — Слишком долго, — усмехнулся мужчина, отрываясь от сухих, чуть потрескавшихся, губ, и блеснул чёрными жемчужинами зрачков из-под ресниц. — Видишь, как соскучился?       И Саша действительно видел, по этому голодному поцелую, по ласковому взгляду родных глаз и по шелковистой тёплой ладони, кротко накрывшей его пальцы. Для него нет ничего важнее и дороже, чем это искреннее: скучал. В такие моменты Саша понимает, что его по-настоящему любят, а не просто бросаются красивыми словами. Ради таких моментов он бы с лёгкостью отдал всю предыдущую жизнь, до встречи с ним. Нет — не жизнь — жалкое существование, пустое и одинокое.       Олег Евгеньевич завёл машину и они выехали на дорогу, освещённую фонарями, несмотря на ранний час.       — Чего молчишь? Как день прошёл, Сашур? — спросил мужчина, отвлекая его от счастливых мыслей о том, как же всё-таки везёт некоторым дуракам.       — А? — непонимающе вопрошает Петров, — Залип на Вас сейчас, честно… — а ещё с Олегом Евгеньевичем можно быть собой, он всё равно его насквозь читает.       От этой прямоты Меньшикову становится невыносимо хорошо на душе, словно его, замёрзшего и усталого, раздражённого после рабочего дня, отогрели пледом и кофе, а на колени пушистого мурлычущего кота положили.       — День, говорю, как прошёл? — с тёплым смешком вновь спрашивает он, косясь на Сашу правым глазом, но не отрывая взгляда от дороги.       — Хорошо всё, картина пишется, — одна из их любимых поговорок о снимающемся фильме. — Илюха, конечно, молодец, режиссёр с большой буквы. Я заметил, что у них много общего с отцом, от замечаний до какого-то своего, особенного виденья перспективы…       Сашка рассказывал увлечённо, с юношеским задором и горящими глазами. Было видно, что ему нравится говорить об этом, делиться своими наблюдениями с Олегом Евгеньевичем, жадно впитывающим интересные комментарии. Меньшиков любил, как Саша тараторил, иногда путаясь в словах, торопился выложить свои мысли, пока не забыл и постоянно жестикулировал, выражая эмоции руками, когда не хватало слов. Знакомый до мельчайших тонов голос обволакивал, заставлял выключить магнитолу с её навязчивой музыкой, безобразной, по сравнению с ним.       — Сегодня много монтажных было, дриблинг, финты, подкаты.       Тут Олег Евгеньевич прервал его, огорчённо констатируя:       — Опять значит все ноги исцарапал.       Сашка замер, морально приготовившись к отповеди, которой почему-то не последовало. Похоже Меньшиков устал отчитывать его и решил оставить в покое. Работа есть работа. Недоверчиво оглядывая губы, сложенные в тонкую линию, Петров не слышал, но чувствовал недовольство. Нужно было извиниться, это всегда срабатывало, Олег Евгеньевич не умел долго обижаться.       — Простите, я по-другому не могу, — сказал Саша, стараясь заглянуть ему в глаза.       — Да знаю я, — откликнулся мужчина, сворачивая с оживлённого проспекта на менее загруженную улицу.       Небо стремительно темнело, превращаясь в тёмно-синий занавес с лиловыми гроздьями облаков. По улицам сновали прохожие, вечно торопящиеся по своим делам, а никогда не засыпающая столица всё ярче и ярче сияла миллионами огней: фонарями, фарами, неоновыми вывесками и даже свечами, словно воскресшими из позапрошлого столетия, в окнах уютных ресторанчиков.       — Саш, может кофе хочешь? — спросил Меньшиков, заранее зная, что его предложение будет принято.       — Очень хочу, — обрадованно ответил он, удивляясь, как Олегу Евгеньевичу удаётся угадывать желания. — В «Кофеманию» или в «Brew»?       — Ммм… дай подумать, кортадо лучше в «Кофемании».       — Там ещё капучино миндальный есть, — Саша сладко зажмурился в предвкушении любимого лакомства, едва не облизнувшись.       Решение было принято единогласно и спустя несколько минут невообразимый аромат кофе наполнил салон автомобиля. Сидеть в многолюдной кофейне не хотелось и они решили забрать заказ с собой, чтобы насладиться вкуснейшим кортадо и миндальным капучино в обществе друг друга. Хоть Олег Евгеньевич и недолюбливал бумажные стаканчики, в них безусловно было своё преимущество — удобство перемещения.       Сашка, слегка продрогший после прогулки до кофейни и обратно, грел ладони, обхватив горячий стаканчик, попеременно поднимая пальцы, чтобы не обжечься. Ему до смерти хотелось отпить глоточек соблазнительно пахнущего миндалём напитка, но здравый смысл подсказывал, что лучше подождать, пока тот немного остынет.       Наблюдающий за ним с мягкой улыбкой Олег Евгеньевич курил сигарету, выдыхая дым в открытое окно, чтобы не перебивать запах кофе в салоне. Сашка сейчас напоминал ему Гоголя, такой же нахохлившийся, греющий руки о чашку и умилительно смотрящий на него своими искристыми глазами. Совсем как Николенька на Якова Петровича.       Тем временем, Петров снял пластмассовую крышечку со стакана и принялся дуть на пенку, а затем, не утерпев, отхлебнул глоток. Над его верхней губой остались белые пушистые усы, напоминающие клочки ваты.       — ОлегЕвгенич, хотите, дам попробовать? — сказал он, протягивая кофе худруку.       Он засмеялся в ответ, глядя на эту извозякавшуюся моську. Сашка уставился на него, не понимая в чём дело.       — Гоголь с усами капучино, — вдруг изрёк Олег Евгеньевич и ухмыльнулся одними уголками губ, сдерживая повторный приступ смеха.       Саша глянул на своё отражение в зеркало. Усы из пенки действительно напоминали бутафорское творение для роли Николая Васильевича, только цвет был молочно-бежевый. Его лицо осветила широкая улыбка, он заливисто рассмеялся, чуть хриплым от горячего голосом.

***

      Они зашли в подъезд ближе к половине двенадцатого. Охранник, дремавший на посту, подскочил со стула, приглядываясь к двум полуночникам, и опознав жильцов, коротко поздоровался, всё ещё пребывая в замешательстве после сна. Сашка легонько ткнул Олега Евгеньевича в бок и шепнул:       — Опять дрыхнет наш доблестный страж.       Поднявшись на лифте, они оказались в уютном полумраке коридора, свет на ночь всегда приглушали. Вряд ли причиной тому была экономия, просто некоторые обитатели фешенебельного дома чувствовали себя некомфортно, сталкиваясь с кем-то из соседей при ярком свете, особенно если были не одни, как частенько случалось поздним вечером.       Олег Евгеньевич нашарил ключ в кармане и открыл дверь, пропуская Сашу внутрь. В прихожей пахло их общим одеколоном, естественно купленным Меньшиковым. Вообще, все стильные, роскошные и попросту нормальные вещи покупал именно он, а Сашка всегда собирал какую-то безделицу, прикольную, смешную, абсолютно не вяжущуюся с утончённым вкусом худрука. Вот откуда у Олега Евгеньевича брались нелепые, но милые браслеты, бейсболки и неограниченное количество странных цветастых кед. А ещё их дом регулярно пополнялся всевозможными кружками: с котиками, обнявшимися и закутанными шарфом, с лисятами, в клеточку, с совушкой под зонтиком, целый сервиз хрупких узорчатых чашечек из фарфора — подаренных поклонниками и привезёнными из самых разных стран и городов в качестве сувениров. Олег Евгеньевич часто шутил, что это их самое большое богатство, для которого пора завести сейф.       — Сашура, — позвал, почти пропел, он, обнимая Петрова со спины и разворачивая лицом к себе.       Сашка обвил его руками за талию, ощущая приятное тепло, исходящее от родного тела. Губы Олега Евгеньевича хранили привкус кофе, терпкий, чуть горьковатый с едва уловимым ароматом сигарет. Петров закрыл глаза, полностью отдаваясь во власть бесстыдного, напористого языка, нахально блуждающего вдоль его собственного, и настойчивых, не менее возбуждающих прикосновений. Пару минут они стояли в тёмном коридоре, обнимая и целуя друг друга, находя губы на ощупь, лаская изнывающие от желания тела сквозь одежду.       Саша глухо постанывал под натиском ладоней, забравшихся под рубашку и норовящих спуститься ещё ниже. Казалось, вот-вот они скользнут под ремень, но Олег Евгеньевич не собирался так скоро облегчать сладкие страдания своего Сашеньки. Хотелось дразнить это стройное молодое тело как можно дольше, изводить намёками на продолжение, вытягивать из белой груди воздух, смешаный со стонами, сцеловывать миндальный вкус с разгорячённых губ.       Желание прижаться ближе, теснее, так, чтобы между ними не осталось ни одного свободного миллиметра пространства сделалось непреодолимым и Саша подался вперёд, натыкаясь на пылающее, словно в лихорадке тело худрука.       — Сашенька… — сдавленно охнул тот, впечатавшись спиной в стену, чудом не задевая вешалку.       Петров задрожал, чувствуя как по нервам пробегают сотни электрических разрядов, словно через него пропустили ток, когда ощутил возбуждённую плоть, упирающуюся ему в бедро. Он не смог подавить желание и накрыл пах мужчины рукой, чуть сжимая пальцы, двигая ладонью. Теперь уже Олег Евгеньевич хрипло стонал в голос, потому что Сашка не церемонился, доводя его до исступления. В такт быстрым движениям руки, затылок мужчины соприкасался со стеной, грозя протереть дырку в дорогих обоях с шёлковым тиснением, но сейчас Меньшиков не мог думать об этом. Все мысли сконцентрировались на Саше и остром наслаждении на грани боли или сумасшествия, которое дарила его ладонь. Петров и сам был на грани, хаотично потираясь членом, всё ещё скрытым тканью брюк, о бедро Олега Евгеньевича.       — Пойдём в спальню, — бархатным, растрескавшимся от возбуждения голосом повелительно сказал мужчина, находя в себе силы перехватить руку Саши за кисть, отстраняя её.       — Не-а, — промурчал Петров, втягивая его в новый, ещё более остервенелый поцелуй, собственнически сжимая ягодицу худрука пальцами свободной ладони — вторая находилась в надёжном захвате.       Он знал, что Олега Евгеньевича заводит такое непослушание и старался распалить его как можно сильнее, хотя оба и так были на пределе. В груди всё полыхало, словно по лёгким разлилась лава и затопила внутренности, концентрируясь в паху, отдаваясь болезненным возбуждением.       Невероятным усилием воли Саша оторвался от пленительных губ и потянул Олега Евгеньевича в сторону гостиной, на ходу расстёгивая пуговицы своей рубашки, потому что боялся задохнуться пожаром, бушующим внутри. Они так и не включили свет, поэтому Сашка буквально налетел на диван, с размаху падая на мягкое покрывало, тихонько ойкая от неожиданности.       Воспользовавшись свободной минутой, Меньшиков быстро скинул с себя рубашку и брюки, совершенно не заботясь об их дальнейшем местонахождении.       — ОлегЕвгенич, — просительно зовёт Саша, стаскивая с себя штаны вместе с бельём.       Он больше не может терпеть, ему хочется заполнить ноющую пустоту, унять бешеную пульсацию трепещущих мышц входа. И Меньшиков без промедления даёт ему то, чего он хочет, входит в тугое отверстие без подготовки, но неторопливо, боясь поранить нежные стенки.       — Пожалуйста, — шепчет Саша одними губами, запрокидывая голову назад и хватая ртом воздух.       Непонятно, просит ли он продолжать или умоляет остановиться, но Олег Евгеньевич безошибочно узнаёт отголоски боли в голосе любимого. Остановившись на считанные секунды, мужчина шарит рукой по журнальному столику и довольно хмыкает, наткнувшись на тюбик крема. Конечно, где ему ещё быть, ведь утром он увлажнял им руки перед тем, как выйти из дома. Подавшись назад, Меньшиков смазывает себя и погружает два пальца во влажную тесноту Сашиного тела, сдерживая рвущийся наружу вздох восхищения. Внутри он горячий, шёлковый и немного влажный, идеальный.       Кончики пальцев как бы невзначай задевают простату и Петров выгибается на диване, умоляя сделать так ещё раз. Олег Евгеньевич повторяет движение, наслаждаясь его протяжным стоном. И почти сразу заменяет пальцы членом, чувствуя, что Саша долго не выдержит.       — ОлегЕвгенич… — шепчет Петров, прижимаясь к телу худрука, обвивая стройными ногами за поясницу и впускает его в себя полностью, сдавленно охая, широко распахивая глаза навстречу темноте.       Мужчина срывается на быстрый темп, и Саше кажется, что диван вот-вот провалится под тяжестью двух неистово сливающихся в одно целое тел. Он мечется под Олегом Евгеньевичем, задыхаясь от удовольствия и ощущая зудящее приближение оргазма каждой клеточкой плоти.       Их загнанное дыхание разносится по молчаливым комнатам, прогоняя ночную тишину.       — Сашураа, — томно выдыхает Меньшиков, чувствуя как нарастает пульсация и влажные стенки плотно сжимают его внутри.       Разноцветные точки мелькают под закрытыми веками, рассыпаясь и снова собираясь в причудливые фигуры. Саша долго не может вернуться в реальность, наблюдая за этими мерцающими частичками наслаждения.       — Я в душ, — Меньшиков лениво поднялся с дивана и напоследок ласково потрепал Сашу за волосы. — Ты со мной?       — Ещё спрашиваете, — сонно пробурчал Петров из своей параллельной реальности. — Сейчас иду…       Олег Евгеньевич улыбнулся, потому что хорошо знал — никакого «сейчас» не будет, Сашка теперь проспит до утра. Приятная усталость охватила и его, но он слишком привык к вечерним купаниям, любил подолгу лежать в ванной, перебирая в голове десятки дел на будующий день, строил планы. А потом возвращался к Саше, обтирал его, что-то недовольно бурчащего сквозь сон, тёплым сырым полотенцем и укладывался рядом. Иногда Петров всё же просыпался, потревоженный вознёй под боком, и тянулся к нему за поцелуем, но вскоре проваливался в дрёму, успокоенный мягкими поглаживаниями худрука.       На этот раз Сашка закинул на него ногу и руку самым наглейшим образом. Да так, что Олег Евгеньевич тихонько выпутался из его объятий только под утро, когда по обыкновению захотел выкурить раннюю сигарету. Мужчина аккуратно накинул на него плед, а сам облачился в любимый халат и бесшумно, как кошка, прошёл на лоджию.       Тончайшей дымкой по небу рассеялись облака и рассветные лучи окрасили их в оранжевый, розовый, золотой и бледно-голубой цвета.       Красиво! — подумал Олег Евгеньевич и на секунду ему захотелось разбудить Сашу, чтобы он тоже увидел поистине прекрасную картину.       Не каждое утро бывает такой потрясающий рассвет. Это необъяснимо, почему невидимый художник вдруг решил выплеснуть на небесный холст всю свою палитру именно сегодня. Остаётся только смотреть с замиранием сердца, восхищённо и по-детски радостно. Что и делает Олег Евгеньевич.       Сашку разбудить он всё же не решился, ему вставать через полтора часа, будет потом ходить разбитый целый день, заливая в себя кофе.