Радоваться по-детски

      — Эксплуататорша.       — Голодный бездельник. Можешь отправиться тогда в магазин сам, — тут же ответно подкалывает Акане, и Асахи запальчиво машет руками — ну уж нет. Да, он уже взрослый парень, но походы в супермаркеты для него то ещё мучение. Сразу весь мозг отключается, стоит только взглянуть на бесконечные полки с яркими коробочками и пакетами. А вот сестра там маневрирует с профессиональной точностью, и как только умудряется? Да и ладно, ворчит он по привычке, это их традиция. Сидеть с Цукуси он любит, тот только мурчит что-то на своём, детском, в кроватке, и это даже успокаивает. Можно и с книгой рядом посидеть, и просто подремать, чувствуя, как понемногу перестают гудеть уставшие на тренировках мышцы — красота, да и только.       — О, Кисуми, ты так вовремя! Подождёшь ужина? Я пока за продуктами схожу, — радостно щебечет Акане у входа, и через пару секунд Кисуми уже присаживается на стул рядом, сияя усталой улыбкой.       — Ну вот, я бездельник, а тебя аж ждут на ужин, — с долей ревнивой обиды бормочет Асахи, а Цукуси, предатель, ещё и со счастливым писком к Кисуми тянется и его самого, родного дядю, ударяет маленькой, но твёрдой пяткой в грудь.       — Прости-прости, — Кисуми беззаботно смеётся, принимая Цукуси из его рук. — Хотя противный ты, Асахи, мог бы тоже так же мне порадоваться, как твой племянник, — похоже, Кисуми хочет сказать что-то ещё, но Цукуси с радостным улюлюканьем вцепляется маленькими ручонками в его уши, устраивает бардак в волосах, и Кисуми срывается в такой же детский восторг. Асахи же наблюдает за этим с язвительной вредностью.       — Могу так же подёргать тебя за волосы и за уши, чтобы показать всю мою радость, — фыркает он и отворачивается. Кисуми в некоторых моментах хуже Цукуси по уровню детской непосредственности. Как скажет что-то такое, ну… Да с ним всегда неловко, вот! На искренность пробивает, с которой Асахи не знает, что делать. Хотя что там — он тоже всегда говорит то, что думает, но с Кисуми всё не так, всё немного страшно, аж мурашки по коже, потому что смотрит он в ответ счастливо и внимательно, говорит невероятно смущающие вещи. То есть нет, совсем простые вещи, но от простого: «- Я соскучился», — у Асахи горят уши.       Просто он сам соскучился. Просто у него тренировки, а у Кисуми жизнь бурлит, вон, фестиваль какой-то с одним клубом готовит, крутится юлой, и лицо у него сейчас усталое, сонное, даже не тараторит обо всём сразу, как обычно.       — Пойдём в комнату, — кивает Асахи на дверь. Там выход в гостиную с удобным диванчиком, и на нём можно отдохнуть получше, чем на удобных, но всё-таки жестковатых барных стульях. Кисуми откидывается на спинку со счастливейшим выражением лица. Цукуси же крепко, как мартышка, держится за ворот его рубашки, сопит, но упрямо старается не заснуть. Глаза у него сейчас смешные, большие, как у совёнка, и Асахи фыркает от смеха. Кисуми всё понимает без слов, гладит Цукуси по голове, придерживает поудобнее, и тот тыкается носом в его плечо.       — Эх, сразу вспоминаю, как Хаято таким же маленьким был. Сразу тоскую немного, — доверительно бормочет он, и Асахи заворожено вглядывается в его лицо. Кисуми всегда говорит всё прямо, но такой уровень беспомощной искренности — он особенный. Такой, что и дышать ровно не получается.       — Я сделаю кофе, — выпаливает он, выскакивая в зал бара. Вот же… Да непонятно всё. Непонятный мандраж, от которого чуть подрагивают руки, пока он качается у ленивой кофеварки. А на самом деле не хочется никакого кофе, хочется присесть рядом с Кисуми на диван плечом к плечу и просто посидеть рядом. Асахи никогда не говорит неловкое: «- Я соскучился», — но в загруженные дни так и думает об этом.       Он возвращается в комнату с двумя дымящимися кружками кофе и снова старается не дышать, вдруг получится слишком громко, вдруг разбудит, ведь Кисуми, крепко прижав сонно сопящего Цукуси к себе, беззаботно спит и сам? И кружки на стол ставит бесшумно, и шагает аккуратно, невесомо. Только на диван сесть всё равно опасается, замирает рядом. Это Цукуси необычно для младенца спит крепко, а вот у Кисуми сон чуткий — это он ещё с какой-то их детской ночёвки помнит. Асахи снова ловит себя на том, что знает о Кисуми так много всего этого неловкого. Знает, что, как и в детстве, тот спит, чуть приоткрыв рот, словно и во сне хочет начать разговор. В детстве только не было этой лёгкой тени замотавшей усталости, и так хочется смахнуть её собственной ладонью.       Асахи осторожно зарывается ладонью в светлые волосы, гладит, ерошит — мягкие такие. Кисуми во сне чуть морщит нос, и Асахи довольно ухмыляется. Нравится, значит — уж он его привычки все знает, пусть Кисуми и тот ещё хитрюга, попробуй его порой разгадай. И Асахи разгадывает:       — Не притворяйся, что спишь, — едва слышно шепчет он, и Кисуми медленно открывает глаза, а в них пляшут весёлые огоньки. Цукуси же молодчина, так и сопит усердно сонно, всё за ворот и держится.       — Ну вот, разгадал меня, — довольно бормочет Кисуми, словно этого и ждал. А, может, и правда ждал, потому что добавляет: — Знаю же, что ты мне рад.       — Всё ты знаешь, — цыкает сердито Асахи, ведь опять Кисуми загоняет его в неловкий угол и смотрит с откровенной пытливостью, что и сопротивляться нельзя, и Асахи сдаётся: — Рад.       Это Кисуми умеет говорить всё открыто и на одном дыхании, у него так не получается. Поэтому Асахи только снова ерошит ладонью мягкие вихры, зарывается в них пальцами, и Кисуми, как довольный кот, прикрывает глаза. Так и напрашивается, чтобы его и по щекам погладили, и за уши подергали. Да, по-детски, а Асахи же взрослый, поэтому самыми кончиками пальцев гладит его тёплые улыбающиеся губы, и Кисуми беспомощно жмурится. Может, этого он и не ждал, но… Он смешно морщит кончик носа. Ему ведь нравится!       А Асахи просто влюблён. И в то, как Кисуми аккуратно укачивает так не вовремя проснувшегося Цукуси — тоже.       И очень-очень рад.