Записки самоубийцы.

Холод морозной дорожкой пробежал от кончиков пальцев до корней волос, охлаждая беспорядочные путы мыслей в тяжелой голове. Капли дождя мирно настукивали мелодию ветра, обрушивая свое форте на тонкое стекло пустой девичьей комнаты. За окном царил мокрый октябрь. Он волей небес обрушивал на землю ледяную влагу вперемешку с белесыми пушистыми снежинками. Серое небо беспорядочно гремело, оглашая очередной выезд Зевса на прогулку*. Вместо привычного румянца щек, лицо за последнюю неделю ощутимо осунулось и опало, ярко выражая острые скулы и подбородок. Каштан волос потускнел, а мягкие пряди запутались и почерствели. Как почерствело и сердце зеленоглазой девушки. Огонь в груди угас и сейчас, грея ладони о кружку горького, жженого кофе, она невзрачно следила за бушующей непогодой за окном. Искры в глазах давно утратили былой свет, а жёсткая реальность больно колола выступающие под футболкой ребра. "Критический недовес, девушка. Вам срочно нужна реабилитация." - вспомнились утренние слова лечащего врача и горькая усмешка тронула пересохшие губы. При росте сто шестьдесят три сантиметра ее вес упал до отметки в тридцать восемь килограмм. Ее незримая мечта и дьявольское проклятье прошлого. Слишком ранимо щемило в груди сердце и раненной птицей рвалось наружу, а оскорбления дворовых мальчишек кровавыми буквами навечно запечатлелись в душе. Остановиться не было ни сил, ни желания, - пальцы до побеления сжали кружку с горячим напитком, - а единственный близкий человек почти год назад ушел, безоговорочно предав и растоптав ранимую душу. Она думала, что сумеет справить, но это оказалось ложью больного воображения и медленно затянувшаяся рана отразилась каменными глыбами в легких. Астма пришла неожиданно, ворвавшись в одно из летних вечеров, когда скользнув по клавишам рояля, тонкие пальцы сжали ситцевое, легкое платьице. Живот перестал просить еды еще на прошлой неделе. Вместо этого, пожирающий сам себя желудок с нарастающей болью молил о воде, закручиваясь в тонкую спиральную линию и выжимая из худого, костлявого тельца остатки жизненных сил. Кофе безоговорочным другом всегда находилось на пустых полках кухонного гарнитура, и словно агнец божий, выручал в критически острые моменты блуждающей грани. Близость конца не страшила, а мстительное, разъедающее внутренности желание мести змеиным шипением клокотало в груди, поднимаю жуткую голову кобры. Боль утраты будила настолько сильно, что за прошедшие девять месяцев не притупилась даже с помощью селфхарма**. Она почти кожей возжелала, чтобы человек, единожды предавший ее ощутил потерю и почувствовал угрызение совести. И пусть осознания заведомого провала охлаждало не хуже ведра ледяной воды, - вымученный бессонницей и голодом разум больше не различал красок этого мира. Воображаемый мирок за последнее время дал множество глубоких трещин, а розовые очки, подобно крылатому пегасу, унеслись на черных крыльях правды. Жизнь угасала, горестно передавая молодую душу в руки Смерти, молясь о ее покое. Желанные увлечения больше не приносили радости, а столь любимая музыка времен барокко - будоражила в груди забытые воспоминания. Комок лезвий и волос теснил яркие краски, а полы чёрного плаща самой тьмы обнимали острые плечи. Валерия прислонилась лбом к стеклу, прикрывая дрожащие ресницы. Необычное чувство решимости поселилось в ее груди еще с самого утра, а незавершенность земных дел больше не страшила. Ядовитой паучьей паутиной в мысли вплеталась уверенность, что без нее мир вздохнет с облегчением, а отрешенность близких и молчание телефонной трубки - придавало сил. Отчего-то хотелось плакать. Лить серебристые дорожки из глаз, горячо и праведно доказывая себе, что это не правильно. Что все это, - ошибочное представление жизни. Но голос разума со временем затихал, покоряясь воле посланца дьявола. "Для чего тогда жить? Чтобы умереть?" - тягучей карамелью пульсировали вальяжные мысли в висках, не давая ни на грамм усомниться в себе. Будто все то, что так упорно берегла девушка, сейчас и в эту самую секунду с треском провалилось, падая в бездну с отчаяньем. Крик клокотал в горле, едва слышно вырываясь с губ. Голос осип, а зараженный простудой слабый организм устал просить таблеток и лечения. На деревянном, побеленном белой потрескавшейся краской подоконники лежал перочинный ножик. Но одна единственная, оставшаяся в живых серебристая ниточка тянула ласковые руки к душе, в безрезультатных попытках стараясь согреть. Гроза за окном постепенно прекращалась, напоминая о себе лишь мирным постукиванием капель по стеклу. "Такому уроду как я, просто нет места в этом мире." - тьма заклокотала, обрезая потускневшую нить ножницами, окутывая тонкий, маленький и изящный образ в сети, без намёка на возврат. Пальцы сами потянулись к холодной стали ножика, а тонкие, негнущиеся ноги понесли изнеможённую девушку в ванную. Пульс в ушах едва мог позволить услышать шум воды, заполняющий чугунную старую ванну, а рокот счетчиков лишь устало напомнил о неуплате. При соприкосновение с водой серая вязаная кофта намокла, а руки задрожали от ледяного касания к телу. Холод, пробирая до костей немного отрезвил разум и будто бы в испуга передумать, рука держащая нож сама полоснула по венам, позволяя излиться красному багрянцу на пол. Алая ниточка жизни тускнела, пульсируя и вибрируя, не в силах больше оживить замирающий пульс. Пропуская последние удары жизни, сердце безвольно останавливало ход, не в силах повернуть время вспять, а ласковая махровая дорога света уже одарила душу мертвым покоем. Не застала Валерия слезы семьи на собственной могиле. Не видела рыдающую мать и не чувствовала, как больно рвется ее живое сердце на свободу, ломая изнутри ребра. Не могла она и подумать, как громко будет орать срывающийся голос ее любви и с какой силой вечно невозмутимая сестра будет стучать разбитыми костяшками пальцев по полу, забрызгивая кровью светлый ковер. А где-то там, на верху, вздыхая по очередной заблудшей душе, посланец бога вычеркивал из книги судеб живую историю будущего, где играя разноцветными красками, жизнь дарила ей её мечту.