***
Мурашки по коже, но не от меня, Хотя я был тоже там, но без внимания. С матом летели все мои цветы Был понедельник… Как-то так получилось, что они стали видеться почти каждый день. Мин Юнджи приходила в скейт-парк под вечер, сидела на бордюрах, перилах, рампах, неизменно курила свои Мальборо и смотрела в телефон. Почему-то пристрастилась к вишневым леденцам с ментолом, от которых у Хосока болел живот, а еще к его скейту, который каждый раз ловко отжимала, вставала уверенно и наматывала круги по парку, корча забавные рожицы и дразня Хосока, мол поймай да отними. Она садится на доску и скатывается на ней с рампы, визжит от восторга и в очередной раз сдирает многострадальные острые коленки. Юбка задирается, да так, что не смотреть уже невозможно. У Юнджи трусики черные в белый горошек, и Хосок хочет ударить себя по лицу за то, что считает это чертовски горячим. Через неделю Мин Юнджи уже сидела на коленях Хосока, чем вгоняла того в неистовое смущение и краску. Он сам не понял, как так получилось, но сидел и не шевелился, даже боясь притронуться к ней. Ее айфон словно прирос к ее руке, она его почти не выпускала. Бегает глазками по светящемуся экрану, изредка улыбается кротко, заправляет прядь коротких волос за ухо, и Хосок замечает у мочки маленькую черную звездочку. — Это татуировка у тебя тут? — Спрашивает. Не может не спросить. Юнджи улыбается и касается места за ушком. — Набила ее год назад. Красивая, правда? — Она поворачивается и смотрит ему прямо в глаза, а у него сердце ёкает, и пульс учащается. И правда, красивая. До безумия. Особенно, когда вот так смеется глазами, словно только для него одного. В тот вечер он долго набирается храбрости и все же вызывается проводить Юнджи до дома, на что та фыркает забавно, головой мотает снисходительно и просто уходит, небрежно махнув рукой на прощанье. И Хосок стоит, прибитый к полу, не в силах пойти за ней, настоять на своем. Отпускает в очередной раз. А на следующий день ее забирает на машине тот красавчик. Хосоку скейт надоедает, и он забрасывает его под кровать. Выбирает вместо него конспекты по истории и засиживается каждый раз до глубокой ночи, то и дело пропуская приемы пищи. Первого сентября он не идет на общий сбор. Заскакивает только в деканат узнать точную дату пересдачи и шустро смывается, избегая встречи с одногруппниками и преподавателями. Он долго мнется и топчется на пороге цветочного магазина, но все же заходит и покупает скромный букет белых лилий. Хосок не знает, почему именно лилии, а не те же пресловутые розы. Любая девушка ведь будет рада розам. Да только Мин Юнджи не любая девушка. Хосок сам не понимает, зачем вырядился, даже рубашку откопал белую и худо бедно погладил, зачем стоит у ворот школы, в которой учится Юнджи. На что он вообще рассчитывает? В толпе виднеется до боли знакомая угольная макушка. В волосах блестят две милые заколочки-бантики, на губах розовый блеск, легкая белая блузочка с кружевным воротом красиво подчеркивает небольшую грудь, сверху форменный школьный пиджак, та самая юбка свободно сидит на бедрах, и Хосок с удивлением про себя отмечает, что ее нормальная длина чуть выше колена. Черные капроновые колготки прячут синяки, а на ногах вместо привычных конверсов красуются бархатные криперы. Мин Юнджи шла и смеялась, болтая с какой-то девочкой с длинными вьющимися волосами. Вероятно, одноклассницей. Хосок просто стоял и пялился на нее влюбленными глазами и сжимал в руке букет. Их взгляды вдруг пересеклись, и Юнджи замолчала на полуслове и остановилась. И снова он чувствует себя невероятным кретином и сквозь землю провалиться хочет. Юнджи почему-то вспыхивает, на неимоверной скорости пересекает школьный двор, хватает Хосока за шкирку и тащит куда-то прочь, злобно сверкая глазками. Тот только ойкнуть успевает, и чуть не выронив лилии из рук, плетется за этой малышкой, удивляясь ее железной хватке. Она толкает его в какой-то скверик за школой и припечатывает к кирпичной стене. — Какого хрена ты тут делаешь? — Шипит она, и Хосок узнает свою привычную Мин Юнджи. Поправочка, не свою. — Хотел поздравить с началом нового учебного года. — Хосок улыбается лучезарно и протягивает ей лилии. Она замирает на секунду, а потом резко хватает букет и кидает его в стену. Несчастные цветы падают на землю, а лепестки разлетаются в разные стороны. — В жопу себе засунь свои поздравления! — Выкрикивает она, сильно зажмурившись, а затем разворачивается и убегает из скверика. Хосок стоит, опустив голову, и грустно улыбается. Вот так и строй из себя джентльмена, все равно не оценит. Хотя у нее уже есть один, причем настоящий такой, а не жалкая пародия в виде Хосока. И этот настоящий как обычно приезжает на своей отвратительно восхитительной иномарке к воротам школы, дарит Юнджи огроменный букет стоимостью наверно как вся хосокова квартира, а та вешается ему на шею и визжит радостно, прижимая цветы к груди. И что она в нем нашла? Хотя нет, что он то в ней нашел? Он проходит мимо них, смотря под ноги, но даже не видя Юнджи понимает, что та на него не смотрит. Или просто делает вид, что ей все равно. Хосоку эгоистично хочется верить во второе, так как вариант с Юнджи, полностью поглощенной своим принцем и не удостоившей Хосока даже крупицей своего внимания, его не устраивал. Он идет домой самой длинной дорогой и включает грустный плейлист, который заслушивает до дыр каждую осень. Стало ощутимо прохладнее, листья на деревьях кое-где уже начали желтеть. У Хосока ком встает поперек горла, и он снова чувствует опустошенность. Он часто сталкивался с депрессивными эпизодами, но все всегда обострялось с наступлением осени. Поэтому он так не хотел, чтобы заканчивалось лето, в это время у него можно сказать своеобразная ремиссия, и все переживается легче, и словно жить начинаешь и снова чувствовать что-то, как раньше. Хосок знает, что с первым дождем он снова провалится в эту бездонную яму. Он вдруг задумывается о том, как же сильно Мин Юнджи идет белый цвет и какая она ужасно миленькая с этими заколками в волосах. И что несмотря на всю свою внешнюю крутость и холодность, она может быть мягкой и совсем не колючей. Жаль только, что не с ним. И смутить ее тоже очень легко. Он слабо улыбается своему открытию. Он лезет в контакты и пялится на ее номер, но нажать на кнопку вызова так и не решается. Она сейчас наверное с ним, он красивый и статный. А щуплый скейтер с депрессивным расстройством ей не нужен. Хосок добирается до дома, долго стоит под душем, затем снова садится за историю. Страдания страданиями, а пересдача по расписанию.***
Ты так и не видела, как я люблю тебя. Или со мной что-то не то… Ты была влюблена тупо в свои дела. Долгие корпения над конспектами не проходят зря, Хосок успешно сдает историю на твердое «хорошо» и чувствует облегчение. Сегодня светит солнце, и несмотря на середину сентября, достаточно тепло и сухо. Ясное небо притягивает своей насыщенной синевой, и у Хосока впервые так спокойно и легко на душе. Он возвращается из университета, быстро вытаскивает уже знатно запылившийся скейт из-под кровати и мчится сломя голову в скейт-парк. Где-то в глубине души надеется, что там будет и она. В своей школьной юбке, задранной чуть ли не под грудь, с заклеенными острыми коленками, к которым так сильно хочется прикоснуться губами, в конверсах с дерзким «Fuck off» на носках и с дымящейся Мальборо Голд, зажатой меж длинных пальцев. Но ее там не оказывается, и Хосок закусывает губу и снимает с себя кожаную куртку, взятую специально для нее. Но он никогда в этом не признается. Бросив ее на перила, он встает на скейт и снова становится с ним одним целым на два часа. В наушниках играет панк-рок, и Хосок улыбается, ведь все трюки получаются, как надо, да и настроение неплохое, и в голове приятно пусто. Солнце уже не слепит, лишь мягко обволакивает золотом лучей, небо розовеет, наливается персиковым, оранжевым и лиловым, и Хосок понимает, что дело движется к вечеру. Он останавливается на верхушке рампы и решает полюбоваться закатом. Все же, это его любимое время суток. Но вместо заходящего солнца он смотрит на вороньи волосы, которые будто сияют, и его сердце начинает предательски громко стучать. Да так, что заглушает голос вокалиста Green Day в наушниках. Юнджи сидит на перилах рядом с его курткой, привычно свесив ноги. Никакой школьной юбки и колготок в сетку на ней не оказывается, вместо этого черное платье-майка с логотипом AC/DC на груди и грубый кожаный браслет на тонком запястье. Остались только полюбившиеся Хосоком конверсы. Она выпускала табачный дым из легких и смотрела выжидающе, стуча ноготками по металлу перил. Мол часики то тикают, долго еще там стоять собрался? И Хосок срывается с места, плюет на то, как он может выглядеть со стороны. Чувствовать себя кретином рядом с Мин Юнджи стало уже как-то слишком привычным делом. Он вскакивает перед ней, держа скейт в правой руке, а она вся какая-то странная до жути, открытая слишком, без вечного холода в глазах. И будто всем своим существом кричит, мол придурок ты, Чон Хосок, возьми и сделай уже что-нибудь. Но Хосок одергивает себя, вспоминая красавчика с обложки журнала, успокаивается и просто садится с ней рядом на перила. Она раздраженно вздыхает, тушит бычок о подошву кед и достает телефон, вновь утыкаясь в него. Хосок чувствует себя виноватым и начинает разговор первым, как бы извиняясь. Она односложно отвечает, и он нутром чует, что где-то облажался, причем по крупному. Он решает замолчать и уставиться тоже куда-нибудь, например, в закат. Но руку жжет от того, что Юнджи сидит слишком близко и невесомо касается своей кожей его. Они молчат какое-то время, а потом она, словно никакой напряженности между ними нет и не было, начинает рассказывать про приближающийся тест по литературе и про химичку дуру, которая оставила ее после занятий на прошлой неделе. Хосок просто слушает и смотрит, как она увлекается рассказом, как много жестикулирует руками и забавно морщит носик. Хосоку хочется ее поцеловать. Сильно-сильно, невыносимо почти. И когда она замолкает, он, сам от себя не ожидая, быстро сокращает между ними расстояние и трепетно касается ее губ своими. Всего на мгновение. Они сухие и теплые, как сегодняшний день. Юнджи издает какой-то странный тихий писк, вспыхивает, а в алых отблесках заходящего солнца ее лицо выглядит еще краснее, и утыкается в свои ладони, пытаясь спрятаться. У Хосока сердце щемит от такой милоты, но потом он осознает, что только что сделал, и его охватывает паника. Он только открывает рот, но Юнджи тут же его перебивает, не давая и слова вставить. — Даже не смей извиняться за поцелуй, иначе мне придется пристрелить тебя по-настоящему, — сказала Юнджи, надув румяные щечки. Она была дико смущена, смотрела куда-то в сторону, но в этих глазах плескалось счастье. Или Хосоку просто хотелось так думать. Он замирает, полностью застигнутый врасплох ее словами и уже вообще перестает что-либо понимать. Юнджи двигается к нему еще ближе и берет его за руку, а затем закрывает глаза и чуть приоткрывает пухлые губы. Хосок больше не паникует, но все равно робеет, как маленький мальчик, а она пихает его легонько своей острой голой коленкой, мол ну целуй уже! И он целует. Уже чуть более уверенно, сминает ее губы своими. Она жмется теснее и кладет его руку себе на талию, а сама обнимает за шею. У Хосока внутри все взрывается просто, и не объяснишь никому, что невозможно унять дрожь в пальцах, когда под ними горячее тело Мин Юнджи. Ее жар чувствуется даже через одежду, и ее потряхивает слегка, когда Хосок прикусывает ее нижнюю губу. Они как-то чрезмерно увлекаются друг другом, Юнджи перебирается к Хосоку на колени, и в ход начинают идти языки. Она кладет его руку себе на грудь, и он чувствует отсутствие белья и маленький твердый сосочек под ладонью. Не сдерживается, слегка сжимает, и Юнджи тихо стонет ему в губы. Хосок отрывается от нее первым, чтобы перевести дыхание, и как-то случайно замечает, что солнце уже село, и что они все еще на скейт-площадке, а у Юнджи руки ледяные, и дрожит она явно не от его прикосновений. По крайней мере, не только от них. Он целомудренно целует ее в висок, берет свою куртку с перил и накидывает ей на плечи. Как хотел сделать еще тогда, в самый первый день. Она все еще сидит на нем, положив голову ему на грудь, улыбается припухшими губами и махает ногой, ибо привычка. А он прижимает ее к себе бережно, как самое драгоценное. Никаких айфонов, никаких Мальборо Голд. Ее руки обнимают Хосока, и он впервые за последние три года ощущает такое умиротворение. — Знаешь, какие мои любимые цветы? — Вдруг спрашивает она. Хосок мычит вопросительно. — Лилии. Услышанное как хлесткая пощечина. Он распахивает глаза и хмурит брови в неверии, возмущается до глубины души. — Но почему же ты… — Договорить не успевает, ведь Юнджи снова обгоняет его. — Так жестоко расправилась с ними первого сентября? Да потому что их подарил придурок, который сначала кинул меня на неделю, а потом заявился ко мне в школу без предупреждения, да еще и с моими любимыми цветами, — пробурчала Мин. Хосоку захотелось себе врезать. Картинка начала складываться, и он понял, что и правда повел себя глупо. Но ведь на то были веские причины, разве нет? — А как же тот высокий красавчик? Я думал, что он тебе интересен больше. Настала очередь удивляться Юнджи. Она поднялась с его груди и заглянула ему в глаза. — Только не говори мне, что ты это про Тэхенни-оппу… — Хосок смотрит на нее предельно серьезно и даже с ноткой обиды, и она вдруг начинает громко хохотать, хватаясь за живот. В уголках глаз даже слезы собираются, и она смахивает их наманикюренным пальчиком. Хосок просто пялится непонимающе, чем смешит ее еще больше. Чуть успокоившись, она глубоко дышит, пытаясь перевести дух. — Все-таки я не ошиблась, ты и правда придурок, Чон Хосок. Тэхен-оппа мой старший брат. Хосок коченеет и уставляется нечитаемым взглядом куда-то перед собой. Затем квадратно улыбается, а руки как никогда чешутся дать себе знатную оплеуху. Юнджи снова смеется и треплет его каштановые волосы, что действует на Хосока как лекарство от всех болезней. — Тогда я и правда заслужил, — честно отвечает он и смиренно кивает. Юнджи, наконец, разрешает проводить себя до дома и даже не противится сцепленным всю дорогу рукам, а потом сама тянется за поцелуем, вставая на цыпочки. Хосок запрещает ей отдавать ему его куртку, в глубине души надеется, что она пропитается запахом ее духов, а Юнджи снова краснеет, что смущает ее еще больше. Она жмурится и наигранно хнычет, потому что образ крутой Мин Юнджи строился слишком долго, а Хосок парирует, что влюблен в нее любую, и снова целует. Этой осенью Хосок не заслушивает до дыр грустный плейлист, он слушает смех Мин Юнджи. Он не лежит в кровати все выходные, он ходит с Мин Юнджи в кино. Этой осенью Хосок отпускает маму, но берет за руку Мин Юнджи. Этой осенью он не упадет в бездну, ведь его есть кому удержать. Вот оно что значит любовь.