Лес

Туман стоял стеной. Лишь понизу лениво растекался по мерзлой земле, лизал торчащие корни, словно пытаясь доглодать то, что осталось от ветра, снега и дождей. Он казался таким обычным, просто чуть более плотным, чем тот, что бывает по утрам ранней осенью. Молочно-белый, живой, клубящийся. Он гасил все звуки вокруг, даже ломкий хруст веточек под ногами и высохшей за знойное лето травы. Сергей прищурил глаза, присел на корточки перед этой стеной, вглядываясь в землю, ища одному ему известные следы. Он был здесь месяц назад, любой след от протектора или подошвы ботинок должен был давно исчезнуть, но Сергею, Сергу, как звали его с детства сначала отец, а потом и пацаны со двора, было все равно на такие следы. Он стянул перчатку с руки, приложил ладонь к земле на секунду, а потом принялся расчищать землю. В свете еле-еле пробивающихся сквозь слой облаков и тумана солнечных лучей тускло блеснула шляпка гвоздя, и Серг по-детски хмыкнул. Раскидал пожухлую листву, расширяя площадку, и поднялся, отряхиваясь. Оглянулся и вернулся к урчащему за спиной джипу из тех, которые «танки грязи не боятся». Этого монстра давно уже нужно было списать на пенсию, но Серг своего «дедушку» уважал, нежно любил и предпочитал всем другим своим машинам. Разумеется, в городе он ездил на более маневренной «Тойоте», ну так и здесь не город. Зато здесь его «Индеец» был к месту. Потрепанный, с кое-где облупившейся краской не бросающейся в глаза расцветки. Серг проверил крепления багажника на крыше, устроился в салоне, повел плечами и тронул машину с места, поджав губы. Немного отъехал назад, настолько, насколько позволяла небольшая полянка, долго маневрировал, пока сияющая шляпка гвоздя не оказалась на одной линии с той, что была нанесена черной краской на капоте, и утопил педаль газа. Мотор послушно взревел, и машину бросило вперед. В туман он врезался с маху. Раздался звук корежащегося металла защитной сетки на бампере и сразу следом пришло ощущение падения. Серг зашипел сквозь зубы, но только сильнее сжал пальцами руль, глядя строго вперед, стараясь не замечать, как туман, обтекающий машину, превращается во что-то другое, стоит только уйти из пределов прямой видимости. Краем глаза поймал быстро сменяющиеся цифры температуры и еле успел перекрыть доступ поступающему извне воздуху. Опять забыл… и теперь салон наполнял хоть и не сильный, но все равно тошнотворный запах кислятины. Серг выматерился вслух, но воздух в легких стоило поберечь: дышать этим смрадом не было никакого желания, а до границы еще километр. Ерунда для машины, но не в таком тумане, в котором не видно ничего, даже земли. Джип шел плавно, как по асфальту, не подпрыгивал на кочках, не заваливался в ямки, и от этого ощущения были еще более неприятными. Серг сбросил скорость, когда молочно-белое ничто впереди стало чуть более проницаемым. Прокатившись еще пару метров, он нажал на тормоз. Машина вышла за границу тумана только наполовину, задние двери и вся половина все еще оставались в его власти, но дальше выезжать нельзя. Только пешочком. Хорошо, что идти недалеко. Серг заглушил мотор, вытащил ключи и выбрался из салона. Размял затекшую от напряжения шею, морщась. Стареет… В каштановой шевелюре седых волос не прибавилось, морщинки пока тоже были исключительно мимические, но ощущение в теле было совсем другим. Оправданием могло послужить разве то, что пересечение Границы никогда не было легким делом. Это уже не говоря о страхе, тщательно скрываемом даже от самого себя, что в этот раз просто не получится. Что не пустят. Что все закончилось. Кости потом он, конечно, соберет, но вряд ли они ему уже понадобятся. Но он здесь, значит, снова получилось. Серг потер запястье там, где уже привычно начал нагреваться тонкий кожаный браслет, и принялся выгружать из машины вещи. Большой рюкзак оттянул плечи, спортивная сумка – руку. Захлопнуть дверь, закрыть замок, ключи убрать во внутренний карман куртки и застегнуть «молнию». Уже оказавшись перед машиной, Серг обернулся назад, глядя на туман. Здесь он был другим. Не молочно-белым, а скорее, серым, с темными пятнами, возникающими и тут же тающими то тут, то там. Запаха не было, температура тоже была привычной, и не понижалась со скоростью света, как в «оке бури». Первый раз, когда Серг увидел, как температура упала почти на десять градусов всего за сто метров пути, он почти испугался. Потом привык. Но в дрожь бросало иногда все равно. А ведь ему еще назад возвращаться, если задуманное не удастся… …Идти по лесу было странно и хорошо. Этот лес был другим. Не таким, как дома. Он сравнивал, даже в тайгу ездил, по буреломам таскался, все пытался такое же ощущение поймать. Бесполезно. Этот лес был черным. Высоким, древним. Изначальным. Ни одного лиственного дерева, одни хвойники вокруг. Потемневшие от старости, но не высохшие, скрипящие от порывов ветра, стремящиеся своими верхушками-пиками к небу, на котором никогда не было солнца. Облаков, собственно, тоже не было, оно было просто таким… серо-голубым. Серг шел осторожно, глядя под ноги и по сторонам, ища приметы, которые помогут не заблудиться. Хотя здесь заблудиться он не боялся. Он вообще этот изначальный лес чувствовал почти… домом? Спокойно, тихо, и ты – всего лишь букашка, снующая между вековых деревьев-исполинов. Птиц почти не слышно, только едва заметный переливчатый свист доносится откуда-то издалека. Трещат ветки, слышно чье-то уханье. Зверье здесь водится, но человека не боится. И человек зверья не боится тоже. Они как в параллельных вселенных, не пересекаются. Серг поправил рюкзак, переложил сумку в другую руку, вздохнул и вдруг улыбнулся, почувствовав запах дыма. Показавшийся таким уютным и домашним в этом лесу. Значит, совсем чуть осталось. Дом сквозь стволы деревьев прорисовывался постепенно, хоть и сливался почти с окружающим его лесом. Крепкий, небольшой, с внезапными для этого леса черепичной крышей и стеклами в окнах. Широкое крыльцо под навесом, без ступенек, и распахнутая дверь. Серг аж выдохнул облегченно. Приходить, когда хозяина нет дома, он не любил. В этот раз ему, похоже, повезло. Ну или ждал. - Ромка, - позвал негромко, добравшись до дома и опустив сумку на порог. – Мне, между прочим, помощь нужна. Я этого монстра сам не сниму. - Врать ты так и не научился. Затылка мягко коснулись, а потом потянули рюкзак с плеч. Серг вздрогнул от этого прикосновения и послушно опустил руки, помогая. Развернулся, подхватил рюкзак за вторую лямку, помог устроить у стены и только потом вскинул глаза. Окинул привычно проверяющим взглядом и улыбнулся, поднимая бровь: - Ну и куда ты все хорошеешь? - Ой, да пошел бы ты… - Ромка щелкнул его по носу, бесцеремонно отодвинул с дороги и прошел в дом, скинув у второй двери обувь. За спиной мотнулся светлый хвост, небрежно собранный из длинных волос, и Серг нахмурился, успев заметить еще одну вплетенную в прядь черную хрустальную бусину. Этих «фенечек» на нем было столько, что Джек Воробей бы позавидовал, но Серг бы с удовольствием снял бы каждую и выкинул подальше. До комнаты рюкзак он дотянул. Сумку решил занести второй ходкой. И, только закрыв за собой дверь, облегченно выдохнул. Окинул таким же проверяющим взглядом скудную обстановку, вспомнил, что опять забыл дома рамку для картины, и досадливо цыкнул. - Как добрался? Ромка уже что-то помешивал на печке, в которой весело трещали сухие дрова. Варево булькало и, судя по запаху, совсем скоро Серг получит свой любимый чай на земляничном листе. - Как обычно, - Серг пожал плечами, скинул куртку, оставшись в одной тонкой водолазке. Жарковато для августа, но он не в городе. И вообще в другой реальности. – Устал только, как собака. Ромка обжег его взглядом сквозь сетку рассыпавшихся волос и снова отвернулся к печке. И Серг не выдержал. Губы зудеть начали еще в лесу, ладони занемели у порога. Так что он еще долго продержался. И сейчас шагнул к Ромке, потянул за плечо, разворачивая к себе, взял лицо и накрыл губами губы. Голодно, жарко, безжалостно и больно. Разомкнул языком, проник в рот и сам застонал, стиснул пальцами волосы и тонкую рубашку на шнуровке. Пил вкус и запах, шалея от ощущения, простого ощущения Ромки так близко. Полыхнуло под сомкнутыми веками, на губах словно молнии заплясали, собрались, стеклись в шар где-то в солнечном сплетении. И взорвались, стоило Ромке податься вперед. - Твою мать, Ромка… - Серг оторвался от него, когда дыхание закончилось совсем. Прижался лбом ко лбу, ловя такой же шальной взгляд потемневших голубых глаз. – Ну твою же мать… - Не трогай мою мать, - тот усмехнулся, несильно ударил кончиками пальцев по его припухшим губам и отвернулся к печке. – И вообще руки мой, сейчас чай пить будем. Сергей медленно выдохнул, зажмурился, тряхнул головой и покорно поплелся к рукомойнику. Губы теперь зудели еще больше, и он с силой прикусил нижнюю в попытке немного унять этот зуд. Не особо вышло, но стало чуть полегче. Он добрался до рукомойника, но передумал и развернулся к оставленным вещам. Лучше сейчас все выложить, все равно руки потом мыть придется. Рюкзак со всякими хозяйственными принадлежностями типа запаса гвоздей, мотка веревки и прочего он оставил на потом, а вот лежащее в сумке могло пригодиться уже сейчас. Связку свечей, масло для керосинки, несколько упаковок спичек он сам разложил по шкафчикам, в другой шкафчик отправились мука, соль с сахаром, приправы, растительное масло, а вот сгущенку он выложил на стол. Кинув взгляд на бело-голубую баночку, Ромка облизнулся, и Сергей немедленно отвел взгляд, сосредоточив внимание на простых действиях. Достать консервный нож, открыть крышку, выудить ложку и поставить все это на середину. Рядом легла плитка шоколада и оладьи, которые он прихватил с собой в контейнере. Те, конечно, остыли давно и немного помялись, но во вкусе не потеряли, да и Ромке все равно. Он ест не оладьи со сгущенкой, а сгущенку с оладьями. Закончив с сумкой, Серг оттащил ее подальше, вымыл руки и устроился на грубой деревянной табуретке. После офисных кресел заднице было непривычно, но комфорт – это последнее, что сейчас было нужно Сергу. И поэтому, как только на таком же грубо сколоченном «на века» столе оказались две кружки с чаем, он обнял некрасивую, самодельно слепленную из глины кружку и выбросил из головы тот, другой мир. Севший напротив Ромка зашуршал фольгой от шоколадки, на такое же неказистое глиняное блюдце налил сгущенки и отправил первый оладик в плаванье в «молочную» реку. Серг спрятал улыбку за своей кружкой, а потом обжигающая ароматная жидкость оказалась на языке и оставшиеся мысли вымело из головы. Хорошо было просто молчать. Смотреть как ест Ромка, пить горячий земляничный отвар, слушать, как трещат поленья и забывать о той, другой реальности, позволяя этой захватить себя. …Рюкзак они разбирали вместе. Ромка фыркал, принимая новые комплекты белья, носков и маек, но исправно все складывал на полку в большой комнате. Джинсы нашли приют где-то там же, как и большое банное полотенце, которое, как надеялся Серг, Ромка обновит сегодня вечером. Хозяйственное мыло, салфетки, таблетки «на все случаи жизни»… Глядя на импровизированную аптечку, Ромка только морщился, но Серг упорно игнорировал его безмолвное неудовольствие. Да, он Фома неверующий и параноик, так что пусть лучше останется, чем понадобится, а не будет. Чему Ромка искренне обрадовался – так это целой коробке с «набором художника и писателя». Ручки, карандаши как простые, так и цветные, блокноты, альбомы, тетради, несколько листов свернутого в рулоны ватмана, краски – во всем этом богатстве разве что мольберта не хватало или пишущей машинки, но Ромка и без того был счастлив, как ребенок. Разбирая свое сокровище, он только тихо восторженно попискивал, а Серг откровенно им любовался. Худым, поджарым, сильным и гибким телом; правильным, немного резким и все равно почему-то очень красивым лицом с россыпью едва заметных на светлой коже веснушек; копной спутанных золотистых, немного выгоревших волос. Ромка был одного с ним возраста, но до сих пор выглядел мальчишкой. Правда, стоило встретиться взглядом с его глазами… Древними, мудрыми, такими же изначальными как этот лес, потусторонними, как весь этот мир – и мороз продирал по спине. Но Сергу было все равно. У него был иммунитет. И память, которая не позволяла забыть ни юркого мальчишку, постоянно влипавшего в неприятности, ни сумасшедшего подростка, который одной своей улыбкой сводил с ума всех девчонок в школе. Почувствовав легкий шлепок по руке, Серг сморгнул и смущенно улыбнулся. Снова залип и его снова на этом поймали, подумаешь. Первый раз что ли… - К реке? - Пока он предавался размышлениям, Ромка уже прибрал свои сокровища и теперь смотрел на него, ожидая ответа. - Я бы лучше в баню, - Сергей повел плечами и поднялся с пола, охнув, когда затекшее тело огрызнулось болью. – Всю дорогу мечтал. Ромка тряхнул светлой копной. - Без проблем, но к вечеру. Все равно пока истопится, можно два раза искупаться. Серг согласно кивнул. Воду натаскали быстро, благо, что ручеек был совсем не далеко. Затопили и рванули к реке, оставив прогорать поленья. Надо будет только периодически проверять да подбрасывать. В воду ворвались шумно, как дети. И заметались по реке, играя в салочки. Словно им снова по десять, а вокруг обычная деревня «у бабушки», а не древний лес, который, впрочем, на их забавы взирал, как казалось, снисходительно и не особо обращая внимание на поднятый галдеж. На берег выбрались, уже когда губы посинели. Выползли, распластались на траве, дыша тяжело. Холодная вода взбодрила, смыла все наросшее, налипшее в городе, и отпустила с пустой головой. И если бы не поднявшийся ветер – все было бы совсем хорошо, но лес зашумел, и Ромка торопливо сдернул Серга домой, пророча дождь. Дома Серг первым делом пошел проверять баню, а Ромка занялся ужином. После водных процедур есть хотелось немилосердно, а в баню голодными идти нельзя, так что уже через сорок минут на столе стояло большое глиняное блюдо с обычным жареным мясом, в глубокой тарелке лежала картошка в мундирах, а в корзинке под холщовым полотенцем дожидался своего часа ароматный ржаной хлеб. Серг первым потянулся именно к нему. Во-первых, Ромка пек его сам, а во-вторых, он невероятно соскучился по темной, почти черной краюшке и непередаваемому вкусу. Ему даже мясо было не особо нужно. Только хлеб и холодный, такой же ароматный квас. Ромка только хмыкал, глядя на него, но Сергу было плевать на то, какое у него сейчас выражение морды лица. Впрочем, и до мяса, и до картошки он тоже добрался. Простая, незатейливая, где-то даже грубоватая еда сейчас была вкуснее любых ресторанных изысков и еще одной ниточкой, которая привязывала его к этому дому и лесу. К Ромке. Посуду мыли вместе. В баню собирались тоже вместе. Полотенце, белье, мыло было уже там, так нелюбимый Ромкой гребень тоже. Свежий веник пах одуряюще. И кожу, казалось, вспарывал, доставая до самых костей. Серг вскидывался, получая новый удар, сдавленно охал, вжимался лицом в деревянную полку, накаленную от жара, дышал открытым ртом, чувствуя, как гулко стучит заполошное сердце, отвыкшее за прошедшее время. Сил, казалось, совсем не осталось, но стоило им поменяться, как откуда что взялось. Обнаженное сухое тело Ромки Серг не жалел, охаживая спину, плечи, округлую задницу и ноги. Возбуждение зрело медленно, пока еще даже не на физическом уровне, но с каждым вдохом нарастало, накатывало. Пока мылись, окатывая друг друга водой. Пока он сушил волосы Ромки, уже в доме расчесывал, расплетал колтуны, разделял на пряди, пропуская сквозь пальцы, и заплетал нехитрую косу. В неровном свете толстой свечи, разгонявшем глубокие тени по углам, бережно вплетал нити с нанизанными на них черными бусинами, и шалел все больше. Тело отдохнуло от бани, но обычной расслабленности как не было, так и нет. Снова начали зудеть губы и неметь ладони, а уж постепенно растущего бугра под свободными штанами он даже и не пытался скрыть. В доме кроватей отродясь не водилось, на полу был уложен широкий матрас, набитый пухом и какой-то сухой ароматной травой. Никаких простыней, только очень большое покрывало, сшитое из кусочков меха, служащее и простыней, и одеялом. Серг опустился на него, борясь с желанием вытянуться, потереться щекой о мягкий мех. И без того возросшая за последние несколько минут чувственность заставляла кусать губы и сжиматься кулаки. Снующий по дому Ромка только косился в ответ на его тяжелое дыхание и голодный взгляд. А потом вдруг подошел и плавно опустился на колени между его раздвинутых бедер. Смотря сверху вниз, провел ладонью по волосам, улыбнулся, и Серг с силой обнял его, потянувшись вверх, навстречу поцелую. Отвел от лица выпавшие пряди и потянул к себе, опрокидывая спиной на мех, накрывая собой. Соскучился… Как же он соскучился по Ромке. По этому телу, по губам, по сильным пальцам, по тому, какие следы они оставляли на нем. Не умел он нежно с ним, не получалось. Первые минуты пальцы не слушались, становились словно деревянными, губы немели. Это потом, через долгие мгновения отпускало, накрывало. Только все равно не было нежности, только осторожность, поначалу почти пугливая, неумолимая. Серг с мужиками не спал, только с Ромкой, а тот был нетерпеливым, таким же голодным. И глаза его не томной поволокой затягивались, как у женщин, а почти звериной страстью, острой, колючей, подгоняющей. Когда нет терпения и сил на то, чтобы изучить все тело до каждой родинки, до каждого волоска. И поцелуи у них после долгой разлуки такие же – болезненные, немного грубые, собственнические и жадные. Нет и никогда не было борьбы «кто сверху»: оба сверху и то, кто под кем не имеет значения. Ромка жадный, быстрый, Серг это знает и ограничивается лишь парой глубоких поцелуев да меткой на шее там, под волосами. Собственный член стоит так, что аж больно, и масло на нем кажется обжигающе холодным. Ромка стонет болезненно, протяжно, но не сжимается, позволяет войти с третьего пробного толчка. Подготовку он не любит, терпит только по необходимости и требованию самого Серга, и то – максимум на пару минут и два пальца, только чтобы размять немного вход. Ему нравится так, чувствовать, как раздвигаются мышцы, пропуская внутрь чужую плоть, как сдается тело под напором. Да, больно, очень больно, но так правильней, правдивей. Серг двигается в нем медленно, все еще осторожно, хоть и глубоко, всматривается в лицо, в закушенные губы и излом бровей. Вслушивается в прерывистое дыхание. И отпускает себя, только услышав тихий, еле заметный стон. Ромка на меховом покрывале красивый. Светлая коса змеится, тонкие, но сильные пальцы стискивают, собирают мех с каждым толчком все сильнее. Испарина выступает мелкими капельками, и Серг тянется их собрать губами. Все еще не нежность, просто желание, которое можно удовлетворить. На пути губ попадается твердый комочек соска, и Серг накрывает его ртом, играет языком, слушая, как срывается Ромка на скулеж. Соски у него чувствительные до безобразия, и Серг иногда мечтает о том, чтобы заставить Ромку кончить только от такой вот ласки. Пригладить, смять губами, потянуть, подуть и потереться шершавой от микроскопической щетины щекой. Никто из них не читал Камасутру, тонкости мужского секса они познавали вместе, через боль, неудачи, неловкость, и тем ценнее и ярче были и эти стоны, и захлестывающее удовольствие. Ромка никогда не разрешал помочь себе и не касался себя сам. Принимал жадно, раздвигал бедра, просил еще и глубже, царапал плечи и руки, стонал так непристойно и возбуждающе, что удержаться было практически невозможно, но у Серга получалось. Он остро чувствовал грань Ромки и срывался, втрахивая его в покрывало, почти не выходя, заставлял выть и метаться. И прижимал запястья к полу, враз лишая контроля и свободы. Ромка срывался в оргазм, такой яркий, болезненный, тягучий и долгий, что накрыть могло от одного только его лица и выгибающегося тела. Серг кончал почти сразу следом. Оставаясь внутри, освобождался в глубине любимого тела, пятная, оставляя в нем свой след. Никаких резинок, никакой химии. Им обоим было нужно. И даже Ромке. Почему-то. Еще не отошедший от своего удовольствия, мягкий, податливый, расхристанный и затраханный - он только жмурился, собирая с бедер вытекшее семя и слизывая с пальцев. Наверное, вот от этого должно быть стыдно, но Серга словно в кипяток опускали от этого зрелища. Утянув Ромку в долгий, почти томный поцелуй, он вытянулся рядом, приводя дыхание в порядок. Тело еще не успокоилось, еще гудела кровь в венах от не улегшегося возбуждения, так что все равно будет не до сна. Ромка рядом шумно выдохнул, прижался к боку, по-звериному повел носом по коже от плеча к шее. Оставил след зубов на подбородке, усмехнулся сдавленному шипению. Серг только глаза прикрыл. Быстро сегодня Ромка… Хотя он всегда восстанавливался быстро. Серг на второй заход и в юности раскачивался долго, а теперь уже тем более. Правда, с Ромкой всегда было по-другому. Сергей провел ладонью по спине прижавшегося к нему мужчины, пальцем прошелся меж половинок. Вздрогнул, почувствовав теплую вязкость, и дыхание невольно просело, стоило только подумать о том, что еще немного – и придет его черед. А он тоже соскучился. И по Ромке, и по тому ощущению, когда кому-то принадлежишь, когда кто-то заявляет на тебя права. Равный. Сильный. Твой. На живот он перевернулся сам. Собственный член только-только начал наливаться, но это не проблема. Ромка тут же прижался к спине, потерся всем телом, устроив свой ствол между ягодиц Серга. Дыша тяжело, быстро, как хищник, он прихватывал зубами и губами кожу плеч и спины, пятнал шею укусами и поцелуями, и Серг только вздрагивал, жмурясь. Он никогда мазохистом не был, боль не любил, но от того, что делал с ним Ромка, член только становился крепче, а под зажмуренными веками расходились круги. Он выгнулся, когда Ромка в ход пустил язык. Бесстыдный, любопытный, острый язык, который был способен добраться до самого потаенного уголка тела. Это вот - нежность Ромки, дикая, звериная, порочная. Когда влажные дорожки вдоль позвоночника, по бедрам и ниже. Серг ласкал женщин так, знал, какое удовольствие это может подарить, но только с Ромкой понимал, что это на самом деле. Доверие абсолютное и безграничное. И такая же безграничная власть. На входящий в него член он насадился сам. Тело отозвалось болью, но сдавленный всхлип Ромки был лучшим обезболивающим. Как и кончики его волос, ласкающие спину и бока. От одного этого ощущения Серга крутило в водовороте чувств и ощущений, сминая, ломая привычный мир. Он сам не заметил, как пустил в себя до самого конца, как начал двигаться навстречу, как сорвался с губ первый стон и первая мольба еще, быстрее и сильнее. Он потерялся в чужом ритме и напоре, в ощущении беспомощности и болезненной нежности так сильно, что собственный оргазм оказался неожиданностью. Просто в один миг тело словно в пружину скрутило и отпустило, запустив под кожу тысячу крохотных молний. Серг вскрикнул, застонал мучительно, уже краем сознания чувствуя, как Ромкина рука обнимает член, собирая белесые потеки в ладонь. Кажется, он понял. Просто это напоминает Ромке его любимую сгущенку. Когда он попытался рассмеяться своей догадке, Ромка кончил. *** Дождь все-таки пошел. С ветром, но без грозы и молнии – он шуршал листвой, барабанил в окна, словно прося его впустить внутрь, бессильно злился и успокаиваться не собирался. Свеча давно догорела, как и дрова в печке. В дом прокралась прохлада, подосланная дождем, но под меховым одеялом было тепло, лениво и слишком уютно. Серг лежал на тонком подобии подушки, прижимаясь грудью к спине Ромки и, уткнувшись носом в волосы на его затылке, прислушивался к шороху дождя за окном. Ромка тихо сопел, а вот Сергу не спалось. Он принял решение еще неделю назад, но примет ли его Рома-Ромка? Ромка Евсеев, когда-то сосед по подъезду, а теперь – Шаман Границы. Если подумать – в Ромке всегда чувствовалась эта изначальность. И немного странным он был всегда, даже когда в семнадцать они вместе тырили из гаражей старые покрышки , чтобы потом загнать их по дешевке и купить по вискарику. Виски был откровенно дерьмовым, но в семнадцать кому какая разница, если есть градус и в голову дает хорошо? Рома-Ромашка… Его так и звали во дворе, Ромашкой. И взрослые, и дети. А Ромка только щурил свои невозможные глаза и усмехался уголками губ. Они вместе поступили в институт, вместе строили планы. А потом, на втором курсе, у Ромки заболел дед. И Ромка вдруг сорвался. Не объясняя, забрал документы и свалил. Это потом Сергей узнал, что Ромка всегда знал, кем станет. И что дед его – вовсе не дед ему, а Шаман Границы, помогший когда-то Ромкиным родителям завести ребенка и потребовавший за это себе в помощь второго, которого на тот момент еще даже в планах не было. Сказки, да и только, вот только Сергей не раз был свидетелем, как иногда по ночам накрывало Ромку видениями, пока он еще обычным был. Словно и родился Ромка сразу предназначенным. Вот только списывал это все на свой пьяный бред. Ромки не было год, а потом он объявился. И какой-то другой совсем уже. Инфернальный, с этой вот вековой мудростью в глазах. Желанный до ломоты в теле. И Сергей, никогда мужиками не увлекавшийся, пропал. С ума сходил, пил, морды бил, в неприятности ввязывался, женился даже, приходил и уходил, орал на Ромку и шел мириться, а в один прекрасный день просто приполз к нему и рухнул перед ним на колени прямо на пороге. Сил больше не было ни на что, и признания свои выливал он уже только потому, что держать в себе не мог. В тот день Ромка его поцеловал. И стало вдруг ясно, что ему тоже страшно, и что силы у него тоже на исходе. Их тянуло друг к другу так, что сохли губы и пальцы колотило от мелкой дрожи, стоило только рядом оказаться. Первые два месяца они дальше поцелуев и не заходили, но от поцелуев тех кончали исправно. Пока не стало этого слишком мало. Так что таинства мужского секса они познавали вместе. Где со смущенным румянцем, где со смехом и взаимными шутками. Читали, смотрели, сами с собой экспериментировали. А потом оказались в одной постели после двух бутылок вина и все знания снесло ко всем чертям. Сергей помнил, как Ромке было больно, но как упрямо он хотел не выпускать его из себя. И как правильно и хорошо все это было на самом деле. А потом Ромка ушел. Окончательно ушел, когда умер дед. Сергей сначала не поверил ни одному его слову, ибо ну какой шаман, какая граница? А когда жить без Ромки стало совсем невозможно – плюнул и поехал к нему. И тогда своими глазами увидел и туман, и Изначальный лес. Но главным было даже не это. Ромка снова был рядом. Ромка, который ждал его у границы, который провел его через туман и дальше, показав дорогу. Ромка, которого он просто любил. Со всеми его ритуалами и прочими мистическими вещами. Количеству амулетов и оберегов, которые он обычно носил, практически не снимая, могла позавидовать самая сильная ведьма. Да даже на самом Серге кожаных браслетов, сделанных Ромкой, было три. Один – ключ от Границы, дающий доступ через дверь-туман. Второй – от внимания этого мира, третий – тот, по которому Ромка всегда мог его здесь найти. Это было Ромкиной жизнью, в которой Серг был гостем. Но просто приходить в гости он больше не хотел. …- Я хочу остаться здесь, с тобой, - утром, после завтрака, Серг стоял у окна, глядя невидящими глазами за окно и чутко прислушиваясь к шороху за спиной. Ромка молол в порошок какие-то сухие травы, и по дому плыл непривычный аромат. Шорох и скрип на мгновение затихли, но спустя уже несколько секунд возобновились. - Если Лес примет тебя. Серг серьезно кивнул. Да. Лес. Он закрыл глаза, медленно выдыхая. Не то, чтобы он не был к этому готов. Они никогда не разговаривали с Ромкой об этом, но что-то такого он и ждал. Если он, Серг, собирается остаться здесь, то придется договариваться с Лесом. Браслет от Границы он оставил прямо там, на узком подоконнике. Тот, что мог помочь Ромке найти его – на столе. Последний, тот, что защищал его в Лесу, он повесил на ручку входной двери. - Серый… - едва слышно позвал его Ромка из-за спины, едва он вышел на порог. Сергей обернулся и только вскинул бровь, глядя на нож в ладони Ромы. – Возьми. С металлом в Лес нельзя, но с таким можно. «Такой» - это костяной. И прежде Серг у Ромки подобных не видел. Старый, с потрескавшейся рукояткой, потемневшим щербатым лезвием. Но чем-то таким веяло от него. Чем-то, что вошло в Серга, как только он взял его в руку. Уверенность. Покой. - Будь осторожен, - Рома коснулся его запястья и отступил. Сергей кивнул и спустился с крыльца. В Лесу царил полумрак. Он стелился между черными стволами, словно обнимал голые торчащие ветви. Ни хвои, ни листвы, просто палки. Без браслета Лес был другим. Или это был другой Лес. Не тот, к которому он привык, и даже не тот, что встречал его у границы. Кажущийся мертвым, но заполненный звуками. Шорохами, скрипами, хрустом. Под призрачным ветром деревья едва качались, бросая странные, изломанные тени на землю, не укрытую ничем. Ни сухой травинки, ни листьев, только голая черная земля и белесая дымка, изменчивая, страшная. Здесь не работали молитвы. Обереги жизни вне Леса – бесполезные безделушки. Серг никогда не жаловался на воображение, и тут оно развернулось вовсю. И напрасно было уверять себя, что это всего лишь его собственные страхи. А чем дальше он уходил, тем сильнее страх сдавливал сердце. Он слишком чужой здесь. В этом живом-мертвом лесу, в котором даже птицы звучали странно, ломко. Ни знакомого чириканья, ни трелей. Он шел, он просто шел куда-то, прислушиваясь, вздрагивая, почему-то боясь оглядываться назад, и судорожно сжимая нож в руке. Это Лес Ромки. Тот, в котором он пропадал по несколько дней, творя свои ритуалы и разговаривая с духами. Где-то в этом Лесу были Ворота, соединяющие мир живых и мир мертвых. Но Сергу нужно было найти его сердце. Он не знал, что это за место, как оно выглядит, но почему-то был уверен, что поймет. Ясный, отчетливый хруст, такой, которой бывает от ветки, попавшей под чью-то ногу, заставил его замереть, судорожно прислушиваясь. До сих пор звуки Леса он слышал вдалеке, и сейчас все волоски на теле встали дыбом. Он сухо сглотнул, не решаясь обернуться, а потом вдруг сорвался и побежал. Просто вперед, только бы уйти от навалившегося ощущения Взгляда. Тяжелого, пронизывающего взгляда, грозящего смертью. И, стоило ему сорваться с места, как лес заполнил волчий вой. Яростный, бешено-веселый, полный ликования от начавшейся охоты вой. Серг застонал сквозь зубы и метнулся туда, где между стволов наметился просвет. Зацепился за торчащий сучок и вылетел на поляну. Растерянно замер, судорожно оглядываясь, и вдруг рухнул на колени, когда от страха ослабели ноги. Дерево было большим и черным. Скрученным вокруг себя, с торчащими в разные стороны толстыми сучьями и выступившими на поверхность земли корнями с уродливыми узлами на них. Мертвое. Страшное. Пахнущее кровью от концентрических кругов, которыми была покрыта все земля вокруг него. Сердце Леса. За спиной снова раздался хруст, и Серг обернулся. Несколько секунд смотрел на большого черного волка с оскалившейся пастью и медленно, словно вес был неподъемным, поднял руку с ножом на уровень груди. Стиснул пальцы, и узор рукоятки ножа впился в ладонь, возвращая память. Тут же плеснуло злостью, и когда волк вдруг прыгнул, тело само увернулось. Клыки клацнули совсем рядом с плечом, и Серг коротко взмахнул. Нож лишь задел могучую лапу волка, но Лес сотряс вой сотен волчьих глоток. Серг ощерился. Страх перед Лесом отступил, в конце концов, волк был живым. От него шло тепло, он пах псиной, и вовсе не был похож на потусторонний дух. «Если Лес примет тебя». Что он должен сделать? Убить волка? Принести жертву кровавому дереву? Чему поверит Лес? Серг медленно выдохнул и… отпустил себя, позволяя Лесу войти в свою душу и голову. Не только Лес должен принять его. Но и он – Лес. А волк, тем временем, пошел вокруг, скалясь, глядя внимательно, примериваясь. Пригнул голову, напрягся, и тут Серг опустился на одно колено, положив на землю между ними нож острием к себе. Вскинул голову, ловя взгляд волка, чтобы в очередной раз убедиться, что не ошибся, что понял правильно появившееся вдруг внутри знание. - Я обычный человек, - произнес он севшим от волнения голосом, каждую секунду ожидая, что волк нападет. Но тот выпрямился, словно странное поведение человека сбило его с толку. Или заставило прислушаться. И Серг продолжил. - Я обычный человек, но здесь живет тот, кого я люблю. Твой Шаман. И я хочу остаться рядом с ним. Если ты позволишь. Коротко и просто, но он просто не знал, что еще можно сказать. Если его сейчас убьют… Волк сделал шаг вперед, и Серг замер, глядя в его изначальные глаза. Это – сердце Леса. Дерево позади него, волк перед ним – это и есть Лес. Он не знал, откуда пришло это понимание, но оно просто было. Волк подошел к ножу, провел носом по лезвию, глухо зарычал, вскинув лобастую голову, и Серг зажмурился. Запястье обожгло яростной болью, и он закричал. Распахнул глаза и прижал к груди руку с четырьмя следами от волчьего укуса. Кровь текла на одежду, землю, которая ее жадно впитывала. Только волка больше не было. Впереди перед ним был лишь черный полумрак леса. Но чем больше крови уходило в землю, тем светлее он становился. Чернота стволов деревьев выцветала, окрашивалась в коричневый, на сучках начали появляться листья, а воздух – заполнять птичьи песни. Лес менялся на глазах, становился живым, но что-то внутри знало: это не так. Лес на самом деле остался таким же. Просто Серг тоже теперь был его частью. Он неуклюже поднялся, когда понял, что пора возвращаться. Подобрал нож и, все так же прижимая руку к груди, побрел в сторону дома. Теперь он чувствовал запах дыма, сушеной травы. Ромки. Словно тот тоже стал его частью, только теперь не для красивого слова, а по-настоящему. Серг улыбнулся, когда тот вышел на крыльцо, встречая. Подошел, вытянулся перед ним, заглядывая в любимое лицо с еще неисчезнувшей печатью тревоги. - Ты ведь знаешь, что это значит, да? – он протянул Ромке пораненную руку, следы укусов на которой уже затянулись. - А ты? – Ромка с серьезным видом провел по припухшей коже вокруг. – Они не исчезнут. И будут ныть. Всегда. - Привыкну, - отмахнулся Серг. – Лес меня принял. - Принял, - Ромка смотрел на него без улыбки. – Только домой тебе теперь путь заказан. - Домой? Куда домой? Мой дом теперь здесь, рядом с тобой. И тут Ромка фыркнул. - А вот пафоса в тебе ничуть не уменьшилось. - Это не пафос, это констатация факта, - Серг поймал его взгляд. – Ромашка… Лес меня принял, а ты? - А у меня выбора нет, - тот сверкнул улыбкой и тут же снова стал серьезным. Подался вперед, обнял. – Серый… ты же всю свою жизнь похерил. - Дурак ты. Я ее вернул. Знаешь, почему? Потому что люблю тебя, придурка. - А вот сейчас было обидно, - Ромка уткнулся лбом в его плечо. И только сейчас, обняв его в ответ, Серг понял, насколько тот был напряжен все это время. ВСЕ время. С самого первого прихода сюда его, Серга. - Ромк… а ты ведь рад. - Что, так заметно? - Еще как, - Серг стиснул его с силой, потерся скулой о его висок. – Ну, что у нас на обед? - То, что ты приготовишь, - Ромка в ответ обжег усмешкой его шею и отстранился. – Все, Серый, ты больше не гость. Так что все обязанности пополам. - Так и знал, - Серг не мог перестать улыбаться. Слишком счастлив был. И даже когда вечером, после обеда, прогулки-экскурсии по Лесу и ужина, он со вздохом вытянулся на меховом покрывале – все еще улыбался. Он изменил все. Все, что было до – осталось там, за Границей. Жена, фирма, деньги, интернет и суета мегаполиса. Но в том, что он не пожалеет ни секунды о сделанном выборе – не сомневался ничуть. Рука ныла, но уже привычно, где-то на краю сознания. Лес шумел, и чем дальше – тем лучше он его чувствовал. И этот Лес стал его Лесом. Не сумрачным и призрачным Лесом Ромки, а каким-то его собственным. С ветром, птичьими трелями, хрустом веток под волчьими лапами. А еще… Еще у него был Ромка. Серг перевернулся на бок, глядя на деловито ходящего по дому Ромку. Улыбнулся, когда тот недовольно поморщился от попавшей в нос прядки. И принял в объятия, когда Рома, убедившись, что все в порядке, устроился наконец рядом. Целовал долго, не торопясь, со вкусом. Откровенно наслаждаясь тем, что теперь ему больше некуда спешить, что не нужно возвращаться. И можно осыпать короткими поцелуями любимое лицо, и прикусывать губы, и пробовать их на вкус. Медленно, размеренно любить его, пофыркивая в ответ на недовольное ворчание и требования ускориться. Собирать стоны с искусанных губ, и обнимать всю ночь, прижимая к себе. Укрытый меховым одеялом, в кольце теплых сильных рук Серг спал, забывая свою прошлую жизнь. Словно кто-то, взяв ластик, слой за слоем, день за днем стирал ее из его памяти, позволив начать ее с чистого листа. Следы укусов сочились кровью, но Серг не чувствовал боли. И утром открыл глаза уже другой Сергей. Страж Изначального Леса.