Имитация настоящих реакций

- Каково это, чувствовать себя первым настоящим человеком за много лет? Запах нарциссизма наполняет воздух и до отказа забивает нос. Голос осипший, низкий, поддается не сразу, приходится прокашляться в кулак, и, возведя глаза к отражению в зеркальном потолке, Хэнк нехотя отвечает: - Затраханным? Звучит ни разу не ехидно или иронично, но Элайджа тихо посмеивается в ответ. Молодой голос переливается бархатным баритоном, старый скрипуче продолжает: - А что ты еще хотел от меня услышать? И вот уже взыграло напускное недовольство. Но холеная рука сама ложится на губы, приказывая замолчать, а потом ведет выше, зарываясь пальцами в серебристую седину. Сердце давно уже не то, чтобы бойко отбивать взволнованный ритм при настолько сентиментальном прикосновении. Глупому органу и так тяжело разгонять полную эндорфина и окситоцина кровь. Поэтому Хэнк бережет его, пьет магний (по наставлению Коннора, конечно же) и радуется жизни (все так же). Однако в какой-то момент эта радостная жизнь идет под откос, Андерсон даже может сказать, в какой. Когда подстреливают двинувшегося шестеренками Коннора. Когда чинить его вызывается не кто иной как Элайджа Камски. Когда на удивление теплые и живые пальцы ложатся на сутулые уставшие плечи, мягко, бережно, будто направляют. И голос, привычно тихий и вкрадчивый, остужает. Искусственный разум не может полностью имитировать настоящие реакции, вы так не думаете? И я давно не видел никого настоящего в своем доме... Руки цепляются за рубашку мертвой хваткой, но одновременно обманчиво ласково оттягивают воротничок. "Коннор, стреляй." Лейтенант Андерсон! Хэнк! "Она всего лишь машина." Хэнк... В голове голоса. Все мешается в хренову кашу. Манную, с хрЕновыми комочками. На самом деле голос только один, и едет крыша лишь от того, с каким многообразием интонаций он может говорить. За все время работы в DSPD можно повидать много психопатов, различных цветов и вкусов, и Хэнк не уверен, почему еще не держит в руках справку от мозгоправа на имя Элайджи Камски. Зато у него в руках мягкая бархатная кожа бедра, упругие мышцы, стоит только сжать, а перед глазами красивая картинка, красивый Элайджа, с чуть влажными растрепанными волосами в неаккуратном пучке. С длинными ему ведь больше идет, и когда успел собрать. Андерсон проводит рукой по убранным смоляным прядям, вспоминая, как они натягивались при каждом рывке навстречу. Предсказуемо и закономерно всплывают картинки о широком разлете плеч, как у хищной птицы, и подвижных острых лопатках... Хэнк. ... о россыпи родинок на внутренней стороне бедра, нелепых и неуместных, но на которые невольно заглядываешься, о знакомой ладони сначала на ягодице, потом внутри... Хэнк. Камски пришлось устроить целое порношоу, чтобы у Хэнка встал. И только после демонстративной, но бесполезной растяжки и неглубокого минета, появились надежды в виде капли предэякулянта. Суровой. Одной. Хэнк! Но, видит чертов бог, как загорелись глаза у Элайджи, с каким рвением и страстью он приник к потемневшей от пота футболке на груди. Ведь Хэнк даже не успел раздеться, а позже и не до этого было. Только приспустил штаны до щиколоток, грациозно не рухнув со стремных шелковых простыней в спальне. Едва живого Коннора, к слову, как неизменный элемент аутфита с Андерсона стащили еще в прихожей две Хлои. Как раз плюнуть. А Хэнк корячился. Надо было сразу позвонить. - Лейтенант, вернитесь на Землю, вы нужны этому городу. Фраза являет собой что-то смутно знакомое с налетом неуместности, запахом древних боевиков и страха летающих тварей. Кажется, все фразы Элайджи пустышки: наигранные, не несущие никакого смысла. Можно вдумываться и строить теории, но это занятие уже для полуживого мальчишки в подвале восхитительной виллы. Или где Камски держит своих очеловеченных кукол. - Я вообще-то по другому поводу пришел. - Если это и отмазка, то неправдоподобная и запоздалая. Облажался. - Попробуйте как-нибудь по нужному, поверьте, вам понравится. - Тело на Хэнке шевелится, подтягивается выше; острый нос слепо тыкается в заросшую бороду, а потом губы накрывает жаром. - Не сомневаюсь, - на этот раз время Элайджи затыкаться, когда на подбородок ложатся огрубевшие подушечки, - Но долг зовет, сам знаешь, - смешок. Вопреки словам, вставать не хочется, но Хэнк знает, задержись он еще на секунду, его с неприкрытым обожанием объездят и второй раз. Пальцы накрывает теплая влага, язык пересчитывает костяшки, одно глотательное движение и в горле застревает ленивое и невнятное «твою мать». Глаза Хэнк все же нехотя разлепляет, и лукавый взгляд в ответ ловит под колпак, снова заставляя, снова вглядываться, снова в... самодовольное выражение лица напротив, едва заметный из-за плеч изгиб поясницы, округлую ягодицу, переходящую в по-женски гладкое бедро и плавно двигающуюся руку между разошедшимися во мгновение коленями. В этом однозначно есть эстетика, мужская и женская красота, интригующее молчание и скрытая угроза, приторно сосущая под ложечкой. По Камски наверняка плакали и плачут множество людей, не исключает Хэнк и андроидов. Но Элайджа на вид привычным движением седлает старое разнежившееся тело и двигается, исходит в искреннем удовольствии и до закатывающихся глаз зацеловывает нередкие седые волоски на груди и паху. Хренов психопат, фетишист и... - Хэнк!