В самом укромном и темном уголке прячутся страхи, готовые разорвать тебя на части; они шепчут, мечтают стать частью реальности, разбить, отравить твоё существование, превратить душу в груду осколков, раздирающих грудь изнутри. Признай, ты боишься. Признай, что ты слаб. Добро пожаловать домой — в твой самый настоящий кошмар.
Питер подрывается и сдирает маску с лица, глубоко вдыхая воздух. Это снова происходит, уже второй раз за день. Вокруг непроглядная тьма, очень холодно и сердце стучит слишком быстро, тело немеет и руки, синеватые от низкой температуры, слишком сильно дрожат. Он пытается вдохнуть, но давится болью и падает на бок, прижимаясь к ледяной крыше, сжимая тонкую ткань на груди и царапая руки в попытке отвлечься. Кислорода не хватает, нет сил дышать или жить. Каждый раз страшно, безумно страшно умереть, но разве он не хочет именно этого? В рюкзаке было успокоительное и что-то разгоняющее кровь, но он непозволительно далеко, а тело сводят новые спазмы при попытке двинуться. Питер слышит, как бежит по венам кровь, как громко бьется сердце, единственное, что отличает его от трупа, но больше ничего. Все же тишина иногда бывает чертовски громкой, давя на уши своим безмолвием. «Тише, это пройдёт. Ещё чуть-чуть», — думает Паркер, стараясь дышать ещё глубже, опаляя легкие холодным воздухом, которого критически не хватает. В памяти всплывают короткие отрывки того ужасного дня, и он пытается думать о другом, но волной накатывает паника, чёрные круги перед глазами сменяются поддатым мужчиной, прижимающим подростка к твёрдой стене, царапающей спину, и лезвием ножа на шее в перемешку со слезами и угрозами. — Давай, малыш, отсоси папочке, и он даст тебе конфетку, — и Питер повинуется, боясь смерти и даже не косясь на своё тело, ведь и так знает, что оно покрыто ранами, следами от сигарет и темно-красными разводами. Повинуется, сжимая зубы крепче, даже когда его грубо насилуют и облизывают шершавым языком, бегая по телу руками и приказывая молчать, и ведь дело даже не в страхе, просто не осталось сил на сопротивление, на крики, вообще ни на что, — ты был хорошим мальчиком, я бы остался ещё, но дела не ждут, — и суёт доллар туда же, где только что были жирные пальцы и мерзкий член этой твари. Ему пятнадцать. Ему только пятнадцать, а он каждый день рискует жизнью ради других, получая взамен издевательства в школе и вдобавок ещё это. Руки непроизвольно тянутся к шраму на предплечье, где нож прошёл насквозь, после попытки звать на помощь. Паучья регенерация всегда спасает его, заживляя раны, но, к сожалению, лишь на теле, оставляя кровоточить изрезанное сердце. Питера рвёт, и он падает обратно на спину пытаясь отдышаться. Черт. Паника отошла на второй план, отдавая подростка на растерзание самоненависти. «Грязный. Никчёмный. Слабый. Где была твоя хваленая сила, когда тебя насиловали? Ты трусливая продажная сучка». Убирая ледяные руки от лица, Питер устремил взгляд в ночное небо, уже представляя, как после окончания патруля зайдёт в свою комнату, достанет с верхней полки шкафа коробку с новым лезвием и снова будет занимать тем, что пару месяцев назад он считал безумием. Сумасшедший. Нервный смешок прошёлся по губам, уходя также внезапно, как и появился. Все ушло и стало пусто. Пустота в голове, в груди, во всем теле, будто все закончилось и никогда вновь не вернётся, но Питер все равно слышит стук своего сердца и становится, блядь, обидно, что вот он здесь и до сих пор жив. Было бы неплохо сейчас встать на самый край и прыгнуть вниз, отпуская измученную душу на свободу. Он представлял, как умрет, как будет легко и просто после смерти, ведь до мертвого уже не докопаешься, не изнасилуешь, не поломаешь на кусочки. Никому не будет дела до него, лишь тишина и спокойствие. Дерьмо. Зачем? Есть любящая тетушка Мэй, которая всегда готова помочь, Мистер Старк, Нед, Мишель — нужно жить ради них, а он планирует свои собственные похороны. Истеричный смех пронзает ночную тишину, точно в яблочко, заставляя даже ночных монстров, прячущихся под кроватями детей, поёжиться. Он абсолютно точно сходит с ума, и нет ему больше никаких оправданий. Рассматривая звезды сквозь свои пальцы, Питер задавался вопросом: «Что же будет дальше?». Сейчас на него нападают панические атаки и истерики, словно хищники, вонзая острые клыки в беззащитного ребёнка, а дальше только больше. Самобичевание, срывы, расстройства и смерть, в конце концов. Такая холодная, далекая, непозволительно родная, безумно хочется протянуть руку и коснуться её, прочувствовать это каждой своей косточкой и спустя столько лет наконец убедиться, что ты на верном пути, что больше не будет никаких ошибок и провалов, что ты справился. Нет, нахуй. Если его не убьют на «стажировке», то он точно сам заведёт себя в могилу. Безумно захотелось рыдать и оладьи дяди Бена. Глаза начали предательски щипать, будто готовясь превратить Квинс в очередное соленое море. Глубоко вдыхая ночной воздух и вытирая слезы, Паркер поднялся на ноги и достал телефон, чтобы написать отчёт своему куратору, а потом вернуться домой. Остальное придёт по ходу дела, так что беспокоиться не стоило, разве что о своём психическом состоянии, но для Питера это не так важно, он уже привык.***
Новые порезы на запястьях приятно покалывали, напоминая о себе именно в тот момент, когда его, избитого и жалкого, заперли в школьном шкафчике Флеш и его друзья. В памяти отчетливо прорисовывались моменты, как по пути домой Питер обещал не брать сегодня лезвие, клялся, что просто переоденется и ляжет в кровать, но… Везде есть это проклятое «но», превращающее сказку в жизнь с кучей промахов и неудач. Ежедневные «но», «но» и «но», а он, блять, не лошадь. Он — обыкновенный подросток, желающий заботы и хоть какой-то устойчивости в своём существовании Сейчас шёл урок испанского, так что за прогул должно достаться не сильно. Ударив дверцу последний раз, в надежде, что кто-нибудь услышит, он устало откинул голову назад. Заебало. Конечно, Человек-Паук смог бы в любую секунду просто выбить эту дверь и выбраться наружу, а Питер не сможет, потому что он слабый и бесхребетный ботаник, делающий доклады о бездомных и всегда выполняющий домашние задания. Оставалось надеяться, что очередная паническая атака не начнётся прямо здесь, потому что его положение только все ухудшит. — Чувак, ты как? — дверцы резко распахнулись, и Питер поморщился от яркого света, тут же узнавая голос своего друга. — Я в п-порядке, мне нужно срочно в туалет! — невпопад воскликнул подросток и убежал подальше от друга, искренне желая, чтобы тот не видел кучи дерьма, в которую вляпался Питер. Не нужно было вообще задумываться на счёт этого блядства. Теперь, накаркав, он сидит на мокром кафеле, упираясь затылком в деревянную дверь, закрывая рот ладонью, чтобы никто не услышал, как он громко дышит в попытке сбросить с себя эту дрянь, и не подумал, будто он тут трахается с кем попало, как последняя сука. Морщась от этого сравнения, Питер закрыл глаза и начал считать до десяти, а сразу может и до ста или тысячи. Паника накрыла все его планы медным тазом, давая знать о себе в самый неподходящий момент. Руки вновь тряслись с бешеной силой, а сердце, казалось, отыгрывало свою последнюю мелодию, напоминая Питеру о его слабости и беспомощности. Он молил всех изученных на уроках Богов прекратить это, помочь ему. Молил, где-то внутри понимая, что это не поможет. Ничто не поможет. Раз. Два. Три. Сейчас это все напоминало старый ужастик из девяностых, будто вот-вот из унитаза появится огромная лапа, которая схватит его и утащит в канализацию, чтобы съесть, после чего группа каких-нибудь подростков через пару лет начнёт давно заброшенное расследование по делу без вести пропавшего Питера Паркера и вляпаются по самое «не хочу», хотя это уже какой-то «Скуби Ду» получается. Где-то за окном кричали школьники, пиная пустые банки из-под пива, и каждый чертов звук бил по ушам, будто бы это происходило прямо у Питера под носом, а не на улице за толстым стеклом. Ну, это все-таки немного помогало отвлечься, как и… Четыре. Пять. Нет, не в коем случае и не при каких обстоятельствах. Пора уже завязывать с этой фишкой, именующейся самобичеванием. Если в интернете это выставляют чем-то крутым и эстетичным, то на деле это было совершенно не так, ведь это психическое, мать его, расстройство из той же категории, что и раздвоение личности, и шизофрения. Это как наркотик: один раз попробуешь — больше не сможешь остановиться. И сколько бы Питер не убеждал себя больше не подносить острие поближе к венам, он все равно делал это каждый день. Хотя, чем черт не шутит. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Многие представляют подобные панические атаки, как небольшую девчачью проблему, вроде неразделенной любви, да даже сам Паркер так считал, когда это произошло впервые. Будто бы это так просто. С течением времени понимаешь, что это не небольшое препятствие в жизни, которое можно забросить на самую верхнюю полку, собираясь разобраться с этим потом — нет, это вирус, пожирающий тебя изнутри. И перед глазами плывут чёрные круги, думаешь, что это конец, что ты не успел так много, чувствуешь боль, пронизывающую каждую клеточку твоего тела, чувствуешь усталость, злость и страх, и тебя отпускает. Медленно туман в голове расползается по темным углам, ожидая следующего затмения, чтобы напасть. И понимаешь, это не конец. И от этого еще страшнее. Десять.