Ева

      Просыпаться совершенно не хотелось. Голова гудела, будто кто-то молотом по ней прошёлся, а во рту было сухо, как в самый жаркий день у реки.       Моё сознание было чётким, ясным… Я понимала, что выжить с дырой в голове невозможно, но продолжала дышать, слышать, чувствовать.       Попыталась пошевелить пальцами на руках. Вместо результата — острая боль в висках и в сердце. Знакомое стрекотание над головой, и хочется только отмахнуться и перевернуться на бок, чтобы не мешали. Открываю глаза с трудом, щурясь от слишком яркого света. Всё размыто, нечётко и непонятно. Где я? Что я?       — Исаак, — шепчу и хочу погладить ящера по голове, но сил нет.       Ящер наклоняется ко мне, быстро дышит и закрывает собой свет подвесной лампы. Такая висит у нас на чердаке. Металлический запах дурманит и оседает на языке. Запах крови и трагедии.       Подо мной мягкий матрац и куча различных одеял. Мои хорошие… не бросили…       — Что произошло? — знаю, что ответа не будет, но все же.       Другая тень нависла надо мной. Авраам, он тоже здесь. И от этого почему-то горько. Почему не ушли? Зачем заботятся обо мне?       Живот скручивает от острой боли, и меня рвёт желчью и кровью на пол. И немного становится легче. Один из ящеров помогает мне сесть и вытереть губы какой-то грязной тряпицей. Не чётко, но мне удаётся рассмотреть на морде Авраама потемневшую кровь. Моя ли?       — Всё хорошо, милый, — шепчу я, мягко поглаживая ящера по мягкой шее и вытирая дорожки слез, — почему ты плачешь?       Авраам отводит взгляд и скулит. Ему больно.       — Где Рафаэль?       И тишина служит мне ответом. Бегло осматриваю комнатушку: дверь выбита, книги разбросаны по всему полу, вместе с посудой и консервами, будто что-то искали. Сумка с украденным мною добром лежит у входа, как и огромный меч, больше напоминающий какой-то тесак.       — Красная королева? — не верю своим глазам. Неро все же смог собрать её?       Мне хочется подойти ближе, потрогать, почувствовать кожей холодную сталь оружия.       — Как? Почему она здесь? — смотрю на демонов ошарашено и испуганно.       Авраам сутулится, закрывая голову руками, Исаак горько вздыхает и пододвигает лапой до боли знакомый широкоствольный револьвер. Синяя роза — мой приговор.       — Ты убил его, — едва узнаю свой голос, настолько он тих и жалостлив, — убил, — мотаю головой, цепляясь мутным взглядом за окровавленные пряди, а затем смеюсь. Громко, горько и безумно. Жизнь за жизнь. И есть ли во всем этом смысл?       Утро выдалось холодным. Я то просыпалась, то проваливалась в забвение. Мне ничего не снилось, но казалось, что я слышала музыку, ту прекрасную рождественскую песнь Кириэ. Отдалённо так, глухо. И пахло цветами. Чувствовала я себя намного лучше, даже смогла немного прибраться в комнате и вымыть ящеров холодной водой. Что угодно, лишь бы не думать.       До клинка я добралась вечером, и это не Красная королева, а прототип. Хороший, качественный, но прототип. Только Синяя роза была настоящей и до дрожи прекрасной. Она легко лежала в руке, не оттягивала и не тянула вниз, как первый её экземпляр, а звуки выстрелов были просто песней. И я влюбилась. Вот так просто.       Мне даже хотелось отдать дань другу и проститься, но могилы Неро я так и не нашла. Он не умер, и это раздражало.       — Поздравляю, сученышь, — найти его дом не было проблемой, как и заглянуть в открытое окно на втором этаже.       Неро спал. На первом этаже копошилась Кириэ, напевая какую-то назойливую мелодию. На её лице умиротворенная улыбка, а в глазах бесконечная любовь к миру и названному брату.       Рафаэль тоже был здесь, прятался в щелях между домами и следил за парнем, который якобы должен быть мёртв. Демон спикировал мне на плечи, только увидев меня, и быстро-быстро застрекотал что-то на своём.       — Я тоже скучала по тебе, — чешу демона под подбородком, а на душе становится легче, — Мы уходим сегодня вечером.       Рафаэль легко помог подняться мне на крышу, когда его вытолкнул барьер, издав гулкий звук. Проникнув в комнату, я улеглась на кровать, ближе к Неро, закинув за голову руки.       — Спишь, да? — негромко произношу я, — Ага, и шея болит? — его шея покрыта толстым слоем бинтов, пропитанных каким-то пахучим лечебным раствором, — А у меня душа не спокойна, — грустно.       Беру его руку и кладу себе на грудь. У него горячие руки, впрочем как и сердце, что бьётся сильно-сильно. Как при лихорадке. Приподнимаюсь, внимательно всматриваясь в спокойное лицо парня. Его бледные ресницы подрагивают, а дыхание ещё спокойное.       — Не верится, что мы теперь по разные баррикады, — горько улыбаюсь и позволяю себя ещё одну оплошность: наклоняюсь ближе и целую.       Тихий вскрик заставляет меня отпрянуть. Кириэ стоит на проходе, сжимая пальцами ручки резного подноса, на котором стоит тазик с горячей водой. Прижимаю палец к губам, прося тем самым её молчать.       Ухожу так же через окно, не оборачиваясь и зная, что больше мне здесь нет места.