Крепко спи, ничего не бойся

      Кошмары — липкие и скользкие твари, продирающиеся в сознание непрошенными гостями. Они оплетают руки, ноги, зажимают щупальцами горло и забиваются в рот и нос, мешая дышать. Остаётся только хрипеть, раздирать обломанными ногтями шею и молить о том, чтобы всё закончилось. Потому что едкий огонь уже подползает ближе, обжигает ступни, облизывая их между пальцами. И Зуко явственно ощущает запах поджаренного мяса.              Он резко открывает глаза, чувствуя прохладу на щеке, подскакивает и тяжело дышит, пытаясь вырваться из удушливых объятий кошмара, испуганно и даже затравленно глядя на встревоженного Сокку. Все остальные спят. Дом, их старый дом на Угольном острове, где Зуко когда-то чувствовал себя самым счастливым ребёнком, превратился в молчаливый памятник, напоминающий об уродстве их семьи.              Зуко не ощущает себя здесь уютно, он спалил бы этот дом дотла, и сделает это, когда они покинут его. Ни к чему им памятники, весь мир и без того в курсе, насколько они омерзительны.              — Плохие сны? — Сокка сидит на краю кровати и смотрит на него все так же обеспокоенно.              Зуко ненавидит себя ещё больше. Потому что он слабый даже здесь, среди кучки детей, которые начали свой путь считанные месяцы назад, когда у Зуко, кажется, целая жизнь за плечами. Жизнь, смерть и раздавленное достоинство.              Господи, он помогает Аватару. Какой же абсурд. Насколько далеко он способен зайти, доказывая отцу его неправоту? Или доказывая, что он ещё более худший сын, чем Озай думает?              — Что-то вроде того, — дёргает головой Зуко и снова падает на подушку, глядя в потолок.              — Ты кричал, — негромко говорит Сокка.              — Удивительно, что вы все не прибежали посмотреть на это, — Зуко огрызается, отворачивается и впивается зубами в угол подушки. Нестерпимо стыдно за свою слабость перед чёртовыми кошмарами, раздирающими его по ночам.              Сокка поднимается, смотрит ещё несколько секунд и не говорит, что Зуко кричит почти каждую ночь. Все привыкли, но все беспокоятся.              Уже у самой двери он останавливается, глядит на обнажённую спину, не прикрытую простынёй, и совсем тихо добавляет:              — Наша мама всегда говорила, что бояться надо не снов, а реальности.              — Она была права, — отвечает Зуко и жмурится, потому что, чёрт его дери, он должен научиться держать язык за зубами.              Они оба вспоминают, что мертва мать Сокки и Катары вовсе не из-за кошмаров, а потому что люди Огня — безжалостные твари, уверенные, что весь мир принадлежит им.              Сокка не обижается, прикрывает дверь и возвращается в свою комнату.              Наверное, их почти можно назвать нормальными подростками. Детьми, которые приехали погостить к приятелю и теперь вовсю веселятся на пляже, наматывая круги по солёным волнам и задыхаясь от смеха, когда Сокка в очередной раз ныряет и ударяется головой о дно. У него уже третья шишка на лбу, но такая же широкая улыбка и светлый взгляд, обращённый на остальных.              Зуко отчаянно завидует. Он так не может. Не умеет быть нормальным ребёнком, который просто радуется солнечному дню. Он постоянно думает о том, что через пару недель они могут убить его отца или сами исчезнут из этого мира. Он ожесточённо тренируется, прерываясь только на сон и еду, но даже это у него получается слишком плохо.              Ложка с карри дрожит в пальцах, и Зуко ловит на себе сразу несколько взглядов и тут же отворачивается. Он и так знает, что недостаточно хорош.              — Тебе надо отдохнуть, — Аанг сидит рядом и пытается заглянуть ему в глаза, но Зуко не позволяет.              — Он прав, — Катара кивает и, конечно, поддерживает. Зуко хрипло усмехается. Но молча доедает свою порцию и борется с желанием сжечь тарелку вместо того, чтобы её помыть. Жжёт он огромный валун за домом, который откуда-то притащила Тоф.              Как же он всё это ненавидит. Дом, совместные ужины, чужое беспокойство. Непривычное отторгает и заставляет отстраняться ещё больше, но внутри что-то отчаянно сопротивляется и не даёт Зуко вновь выбрать путь одиночки.              — У тебя ведь была девушка, да? — Сокка мастер задавать неуместные вопросы в неуместное время. Зуко вздрагивает и прикрывает глаза, выдыхая сквозь зубы.               — Да, я говорил, — о Мэй не хочется вспоминать. Зуко знает, что сделал ей снова неоправданно больно. Он такой эгоист на самом деле, сплошное недоразумение, которое никогда не заслужит ни Мэй, ни её прощения. Когда она спасла их при побеге из тюрьмы, Зуко казалось, что у него сердце вдребезги бьётся, потому что он знает — Мэй не останется без наказания. Повёрнутая на контроле и власти Азула в лучшем случае её не убьёт.              И Зуко до сих пор не знает, не убила ли.              — Почему ты не взял её с собой? — Сокка подбирается ближе и садится совсем рядом.              Они сидят на тускло освещённом пляже, а за их спинами мигает огнями старый дом, в котором все готовятся ко сну и новому дню. До прибытия кометы Созина всего несколько дней, и у Зуко каждый нерв в теле напряжён. Иногда ему кажется, что он сходит с ума от этого.              Просто. Пусть. Всё. Закончится.              Его сердце отбивает это, и Зуко позорно признаётся сам себе, что он ждёт не удачного финала, не утопического конца и мира во всём мире, потому что так никогда не бывает. Иногда он думает, что так устал от собственных внутренних терзаний, что ему просто нужен конец ради конца. Обрыв. Чтобы вздохнуть и прыгнуть туда, забывая обо всём.               — Это было слишком опасно, — Зуко отвечает лишь через несколько минут, потому что вновь вспоминает лицо Мэй на крыше. Лезвия её ножей блестят в ярком солнечном свете, а сама она, словно убийственная бабочка, порхает среди стражников.              Он думал, что брать её с собой — опасно, но оказалось, что оставить её на той стороне — ещё хуже.              Азула лишена сантиментов и ностальгических воспоминаний о прошлом.              — Ты думал, что она не согласится? — Сокку хочется ударить. Как при всей его ребячливости и несерьёзности он может быть таким проницательным? Зуко морщится.              — Даже если бы согласилась, я не мог подвергнуть её такой опасности. Я не был уверен, что вы примете помощь от меня.              — И ты не уверен, что мы победим сейчас, — Сокка смотрит ему прямо в лицо, и Зуко чудится, что он немного разочарован. Поэтому молчит, смотрит на подбегающие волны и изо всех сил делает вид, что не слышит.              — Тебе надо поспать, — Сокка тихо вздыхает, а потом тянет за плечо ближе к себе и заставляет опуститься головой на собственные колени, прижимая голову Зуко теснее и не давая шанса воспротивиться. Зуко удивлённо моргает, позволяет откинуть с лица порядком отросшие волосы и уточняет:              — Это тоже делала твоя мама?              — Нет, так делала Катара, — Сокка не смотрит на него, но пальцами почти невесомо гладит по голове, перебирая пряди волос. — Тебе надо меньше думать.              Зуко не согласен, но молчит. И даже прикрывает глаза, потому что ему неожиданно становится почти спокойно: на этом прогретом за день песке, с плеском волн в ушах и мягкими прикосновениями к затылку. Что это: магия, доступная только племени Воды, или же просто усталость? Он не знает и, наверное, не хочет знать.              — Я знаю, ты сомневаешься и боишься. Мы все сомневаемся и боимся, но даже если у нас не получится, то это будет лучше, чем если бы мы не попробовали. У нас всегда есть надежда, это много значит.              — Знаешь, у твоей сестры лучше получается произносить подобные речи.              Сокка тихо смеётся, несильно дёргает Зуко за волосы и сам откидывается спиной на песок, глядя в тёмное небо в крапинку из звёзд, таких близких сейчас, что хоть руками хватай и неси дарить Суюки.              Зуко думает, что их семья — это те ещё уродцы, желающие власти, живущие и питающиеся ненавистью и стремящиеся к уничтожению друг друга. Чем он отличается от отца, желающего избавиться от него? Или от Азулы, уверенной в собственной правоте настолько, что это сводит её с ума? Тем, что не убивает их? Что позволяет им дальше жить? Но тогда почему он чувствует себя полным ничтожеством, когда видит насмешливый взгляд Озая из-за решётки?              Они все одинаковые. Может быть, его мать потому и сбежала, потому что не могла жить среди одинаково отвратительных людей, пожирающих друг друга, как змеи в стеклянном аквариуме.              Живые трупы, мёртвые души.              Сухие оболочки, за которыми только абсолютная пустота.              Зуко отчаянно желает не верить в это, но кошмары терзают с новой силой и уверяют в обратном. Огонь вновь лижет пятки, подпаливая плоть, и забивается гниющим запахом в ноздри. У Зуко совсем нет сил сопротивляться, но он встаёт с постели, накидывает плащ и идёт вперёд по коридору, проникая в чужие покои и садится на кровать безмятежно спящего Сокки, обнявшего подушку и спокойно смотрящего свои счастливые сны.              Но он сразу открывает глаза, стоит постели немного покачнуться под чужим весом. Вскакивает и облегчённо выдыхает, видя Зуко.              Тоже вырос, стал чутким и готовым к сражению в любую секунду. Интересно, думает Зуко, через сколько лет вырастет поколение детей, которые не будут просыпаться посреди ночи от шороха, выбрасывая вперёд руку с оружием?              — Ты чего? — спрашивает Сокка, потирая сонные глаза, и смотрит теперь удивлённо.              Наверное, это чуть-чуть ностальгия о жизни, которой никогда и не существовало. Зуко знает, что теперь у него совсем нет шанса почувствовать себя тем, кем он никогда не являлся — обычным. Парнем, который пригласил приятелей к себе поесть мясо на костре и окунуться в солёные морские волны, а вечером, сидя у не потухшего костра, рассказать байки, услышанные ещё от родителей или подслушанные у горожан.              У Зуко за плечами океан сомнений, а на плечах — страна, нуждающаяся в справедливом правителе. И Зуко тонет в собственной луже, продолжая ненавидеть себя за очередную слабость. Казалось, его мятежное сердце должно успокоиться, но с каждым днём становится нестерпимее.              — Скажи, что я лучше, — тихо, едва слышно просит Зуко. Сокка непонимающе моргает. — Скажи, что я лучше своего отца.              Через несколько мгновений Зуко чувствует прохладные пальцы на своей щеке, а потом в волосах, и послушно опускается вниз, утыкаясь носом в одеяло на чужих коленях.              Мир очень удивительный. Ещё год назад он искал способ уничтожить Аватара, изо всех сил гнался за миражом, готовый убить каждого, кто перейдёт ему дорогу. Но находит неожиданное успокоение только сейчас, на коленях того, чью мать убили его же люди. Давно — да, не из-за его приказа, но из-за крови, текущей по его венам.              Сокка вздыхает, смотрит в большое окно на неугасающую огненную столицу и накидывает на Зуко край одеяла.              — Ты не лучше своего отца, Зуко. Ты — другой. Это важнее.