***
Сначала Сакура думала, что всё это не взаправду. Она слышала достаточно легенд, чтобы быть уверенной: их выдумывают обычные люди. Нужно развлечься — вот тебе одна сказка, требуется реклама — вот другая. Уже прошли те времена, когда любая странность приписывалась духам и богам; в нынешний век всё можно легко объяснить. Только вот в её случае на ум не приходило ничего, кроме старой сказки, услышанной в детстве от мамы. В ней видная красавица полюбила художника и тоже начала видеть мир в чёрно-белых тонах. Мудрец объяснил ей: она встретила человека, предназначенного ей самой судьбой, и для исцеления необходимо добиться от него взаимности. Многие сложности пришлось преодолеть красавице, прежде чем она — как и полагается в сказке — стала жить с художником долго и счастливо. Она тогда ещё долго жалела девушку: должно быть, несладко ей пришлось с таким недугом! Теперь же Сакура понимала её как никогда. Вон, и художник тоже есть — на современный лад, конечно. И очень уж хотелось ей верить, что Нозаки её родственная душа. Началось это не сразу. Сперва исчезла привычная яркость, и Сакура решила, что это от недосыпа. Перед глазами её плясали кисти, тануки и целая вереница Мамико в разнообразных позах, и было совсем не до того, что её ярко-красные бантики как-то слишком внезапно потрепались. Школьная форма тоже. Да и вообще все выглядели какими-то потрёпанными и будто затёртыми ластиком, но бессонные ночи легко становились оправданием всему происходящему. По-настоящему страшно стало, когда Сэо неожиданно поседела. И вот теперь она склонилась над страницами, которым, кажется, всё нет конца, и работает, работает, работает. Заглушает отчаяние непривычно крепким зелёным (на самом деле серым) чаем и быстро пляшет кистью по рисункам. В то мгновение, когда в её горле уже появился неприятный ком, а глаза застлала мокрая плёнка, Нозаки задумчиво произносит, даже не поворачиваясь к ней: — Сакура, как думаешь, Мамико больше пойдёт жёлтое или голубое платье? Она сглатывает и старается ничем не выдать своего состояния. Голос её спокоен, но с языка срывается совсем не то, что она хотела. — Прости, Нозаки. Я это не смогу увидеть. Она закрывает рот руками и ставит на сером столе серую же кляксу, но уже поздно. Нозаки разворачивается и пристально смотрит на неё; Сакура прячет лицо, чтобы он не застал её плачущей. — Это ещё почему? Сакура, ты что, даже не собираешься смотреть новый том сёдзе-ежемесячника? На его обложке ведь как раз и будет Мамико! Или…боже, — он всплескивает руками. — Тиё, ты что, больше не собираешься быть моей бетой? Ей ужасно хочется рассмеяться, замахать руками и уверить, что ему не следовало и допускать эту мысль. Сослаться на то, что она уже видела Мамико во всевозможных образах и втайне радоваться, видя искреннюю радость Нозаки. Да, он определённо будет счастлив, если почувствует, что его работу все ещё ценят. Что эта работа будет жить и дальше — а значит, его смысл жизни никуда не исчезнет. Ей хочется увидеть его детскую, наивную радость — пусть даже это будет стоить всех красок мира. — Прости, но я не могу сказать, — вместо этого быстро говорит она, наспех вытирая почти белые слёзы. — Я на сегодня всё закончила, так что пойду, хорошо? Не дожидаясь ответа, она хватает сумку и выбегает из комнаты. Нозаки растерянно смотрит ей вслед, хмыкает и возвращается к страницам. Этой ночью Сакура спит беспокойно. Во сне она окутана листами бумаги — они запачканы чем-то чёрными и пребольно режут нежную кожу. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это страницы манги. На одной из них почему-то нарисован Нозаки; листок этот тянется к её глазам и царапает краешком уже веко. Одет он в свою любимую безвкусную, но такую милую синюю футболку.***
— Как-то так, — обеспокоенно заканчивает Нозаки. — Всю голову уже себе сломал: она обычно так старается остаться допоздна, а тут прямо наутёк пустилась. Я что, такой страшный, если так воодушевлённо говорю о манге? — Вообще да, — замечает Микорин. Нозаки хмурится. — Но с ней, наверное, что-то другое. Погоди-ка, можешь повторить её слова? — «Я не смогу этого увидеть». — Может, проблемы со зрением? Или какая-нибудь внезапная поездка, — Микосиба отгибает два пальца. — А может, вообще родственную душу встретила, кто её знает. Я поговорю с ней, может, мне расскажет… — Родственную душу? Кажется, это было в какой-то манге, — задумчиво произносит Нозаки. — Разве это всё не выдумки? — Ещё чего! — обижается Микосиба так, будто оскорбили конкретно его половинку. — Просто довольно редко бывает. Обычно люди как-то сами понимают, что встретили того, кого надо, а вот некоторым, — тактично отводит глаза он, — надо бы и посигналить. Вот, мол, оно, твоё счастье, не проворонь и не сдавайся, а то весь мир так чёрно-белым и останется. Любовь зла, знаешь ли… Слава богам, хотя бы экспертное мнение не приходится объяснять дважды. — Ты думаешь, Сакура в кого-то влюблена? — недоверчиво переспрашивает Нозаки. — К-конечно, — Микорин отводит глаза и немного краснеет. — Она рассказывала мне об этом, — поясняет он, будто без этого было бы не ясно. — Ну и в кого? — Нозаки идёт напролом. — Так я тебе и скажу! — теперь он уже вспыхивает до кончиков ушей. — Она же моя подруга, а я чужие тайны не выдаю! — гордо произносит он и загадочно замолкает на весь оставшийся вечер.***
Вскоре оказывается, что все его приближённые знают, кто нравится Сакуре. Ей стоило бы гордиться такими прекрасными друзьями: ни один из них ни на секунду не подумал выдать имя или даже его первую букву. Даже Сэо, его последняя надежда, наотрез отказалась что-либо говорить. Нозаки злится и до боли сжимает мозолистые пальцы: неужели он, знаток всех отношений в их школе, упустил такой удобный генератор идей для «Давайте влюбляться!»? Ещё больше злится он, когда понимает: Сакура доверилась всем, кроме него. А ведь бета — правая рука мангаки, самый близкий человек! Кому, как не ему, доверять ей своё девичье сердце? Разве не хочет она, чтобы их манга хорошо продавалась, чтобы… …чтобы они могли и дальше работать вместе? Нозаки закрывает глаза и откидывается на спинку стула, едва не роняя его. Если у Сакуры появится парень, сможет ли она дальше уделять время манге? Будет ли она дальше мотаться с ним по магазинам, чтобы найти ту самую одежду Мамико, работающей в кафе? Будет ли пробовать все его кулинарные изыски? Да и будет ли заходить вообще? Он должен бы потребовать, чтобы она продолжала делать это — как хороший мангака, который заботится о качестве своей работы, конечно. Нозаки хочется сделать это немедленно, потому что есть что-то ещё, что заставляет его хотеть немедленно ухватиться за красные-красные, как его щёки сейчас, бантики и вцепиться в них намертво, так, чтобы в красный окрасились и кончики пальцев. Хотя манга загоняет его в рамки чёрно-белой палитры, в его воображении Мамико всегда цветная. Не кислотно-кричаще-цветная, а цветная естественно — так, как будто всегда расцвечивает жизни всех героев манги и делает всех их (да, даже врагов) чуть более счастливыми. Мамико на его любовно вырисованных страницах испытывает всю гамму эмоций — от отравляющих душу до окрыляющих её — но никогда она не бывает бесцветно-отчаявшейся. Да, представить Мамико чёрно-белой решительно невозможно. Тиё — тоже.***
В мире манги, в котором отныне живёт Сакура, один только Нозаки остаётся точно таким же. Бледная кожа, тушечно-чёрные волосы — он и сам будто сошёл со страниц своего произведения. Сакуре больно смотреть на него, и вовсе не от щупалец чувств, противно шевелящихся под рёбрами, а скорее от стыда и ненависти к себе. Либо белое, либо чёрное, решает она. Либо она делает последнюю попытку сказать, что она фанатка не только манги, но и самого Нозаки, либо перестаёт работать на него. Тиё косится на чёрные же сливы в бэнто перед собой, и ей очень хочется выбросить их подальше и выбрать последний вариант. — Пирожок? — раздаётся где-то наверху, и перед сливами действительно появляется небольшой пирожок. Сакуре кажется, что он целиком сгорел. — Ты серьёзно? — вырывается у неё. — Как хочешь. Приходи сегодня. Она оборачивается, но главный герой её собственной манги уже исчезает из поля зрения, оставив за собой лишь белый рисовый пирожок. Сегодня он выступает для неё личным аналогом красной нити судьбы.***
Мир со страниц ежемесячников начинает становиться привычным, и Сакура клишированно мнётся, не решаясь вставить ключ в зияюще-чёрную замочную скважину. Характерный щелчок — и в тёмном проходе появляется столь же чёрная фигура Нозаки. Сакура вглядывается в неё и не может понять ни очертаний, ни намерений Умэтаро. Да и не особенно уже хочет. В до боли знакомой комнатушке она старается не думать ни о чём. Ноги уже практически привычно подгибаются рядом со столиком с размётанными по нему черновиками, но вместо спасительной работы Сакура врезается куда-то в локоть Нозаки. — Не сейчас. Сюда. Диван, на котором обычно посапывает Маю, оказывается усыпан подушками и укрыт смешным цветочным пледом. Сакура моргает и обнаруживает себя в самом центре подушечного мира, самая тёплая подушка в котором, безусловно, — сидящий позади неё в этой же груде Нозаки. — Что с тобой? — У меня весь мир чёрно-белый, — неожиданно честно признаётся Сакура. Уже всё равно, не так ли? — Это я уже знаю. Интернет — великая вещь, — задумчиво произносит Нозаки. — Дальше. Я не могу смотреть, как ты ходишь в таком состоянии, Сакура. Но очень хочу посмотреть на того, кто тебя до него довёл. Микосиба мне немного рассказал, но почему-то он решил, что это секрет. И он мне не доверяет, — Нозаки опускает глаза и едва не утыкается носом в макушку Сакуры. — Микосиба большой молодец, — констатирует макушка. Нозаки поправляет ей плед так, будто он может отогреть непривычно холодный и отстранённый взгляд Сакуры. — Не знаю, кого ты там так сильно любишь, но этому человеку может позавидовать даже Сузуки. — Зато Мамико бы мне точно не позавидовала. У Сакуры непривычно ледяные руки, и у Нозаки бегут мурашки по спине, когда она случайно касается ими его пальцев. Он путается и в мыслях, и в догадках ещё больше, но понимает пока только одно: ему хочется непременно сделать так, чтобы Сакура чувствовала себя максимально комфортно. Отогреть, напоить тёплым чаем, закутать сразу во все одеяла мира…нет, кажется, даже этого будет недостаточно. В конце концов, Сакура ведь привносит краски не только в его мангу, но и в его жизнь. — Я…хочу всегда быть рядом с тобой, Тиё. И не хочу, чтобы тебе хоть когда-нибудь было грустно или плохо. — Ты точно нигде не прячешь камеры? У Нозаки кровь стынет в жилах. Что же он такого натворил, что Сакура ему не верит до такой степени? — Вообще-то обидно. На самом деле, я даже думаю, что влюблён в тебя. — Ты точно нигде не прячешь камеры? Смысл его слов доходит до Тиё через несколько секунд — когда он обхватывает её так крепко, что та не успевает и пискнуть. Белая кожа его шеи, в которую Сакура доверчиво утыкается и тут же отдёргивается назад. Чёрные глаза, которые пристально смотрят прямо в её. Прикосновение сначала кончиков носов, а затем и губ. Когда она закрывает глаза, мир становится абсолютно чёрным. Когда открывает их — он обретает свои краски в двойном объёме. Некоторое время они сидят молча. Голова у Сакуры кружится от обилия цветов и снаружи, и внутри. — Думаешь, это было бы отличным завершением какой-нибудь главы? — Определённо, — улыбается Сакура. К её стыду, это действительно первое, что приходит ей в голову. — Не пойдёшь дорисовывать? — только и спрашивает она. — Этот момент я теперь на всю жизнь запомню, — коротко отвечает Нозаки.