***
— Объединение всех кланов страны Ксинг?! Ты полный жадина, Линг! — Кричит мне это в лицо Мей Чан. Она говорит со мной на ксингском языке, заливаясь чистыми слезами. Бровки дергаются от такого сомнительного решения. А из под маленького и миниатюрного носика, медленно подступала влага. Она была.. растрогана? Или же это были эмоции о моём "несправедливом" решении? Мне пришлось отстраниться. Я даже не понял, что ей не понравилось. Поднимая руку и прислоняя ладонь к затылку, поднял голову вверх. Мои глаза были не свойственно расширенные. "Грид-о" — Я уже и отвык думать на ксингском. Я так часто говорил на традиционном языке, что побоялся забыть свой родной. Этот гомункул, что был во мне полгода.. Мей права. Я действительно жадина. Я настолько жадный, что зная о философском камне, который подобрала Лан Фан, все равно не хотел отпускать Грида. "Мне не стать Императором Ксинга без ТЕБЯ!" Конечно я могу им стать и без него. Правда в том, что я специально не хотел отпускать его. Ох, проклятье! До последнего моего расщепления тела не хотел отпускать! — Мм, это всё его дурное влияние.. Грид и правда влиял на меня дурно. Я бы даже сказал, что его жадность усиливала мою жадность. Получая из этого двойную жадность. Куда более улучшенную, эффективную. Порой мне кажется, что в тот момент, когда я сказал, чего он действительно желал, Грид передал мне свою скупость к тем вещам, к которым его душа не лежала. Он передал мне желание денег. Он передал мне желание женщин. Он передал мне желание славы, земель. Грид исполнил свои желания, ему не зачем больше желать того, чего необходимо. Раньше он с лёгкостью говорил свою заученную фразу. Но через какое-то время его взгляды поменялись. "Я хочу вновь увидеть своих погибших друзей, я хочу денег, я хочу женщин.. Я хочу спасти мир" Последние слова, которые он тогда произнёс, вселили в меня сомнения. "Разве это тот гомункул, который всем видом выражает свою жадность?" "Или это то, что от него осталось?" Да, были моменты, когда он говорил мне.. то есть, твердил, что захватит мир и будет им править.. И опять же, это говорил не он, а его жадность. Я не считал Грида олицетворением греха. Было бы правильнее сказать, что я считал его как за своего защитника. Каждый раз, когда он покрывал моё тело своим щитом, то я чувствовал холодок, как от холодного оружия, что держит Лан Фан в своих ловких руках. Чувствовал максимальную защиту. Такую, которую не могли бы даже передать мои телохранители. Грид не имел взгляды на деньги. Это был взгляд скаредности. Грид не имел взгляд на женщин. Это был взгляд скупости. Грид не имел взгляд на славу и земли. Это был взгляд жадности. Грид был тот, кому категорически не хватало внимания. Он думал о внимании, мыслил о внимании. Я всё слышал, я всё видел. Я даже хотел помочь ему не чувствовать одиночество. Ему было мало меня. А у меня было мало предложений, чтобы говорить с ним. Я не знал о чем с ним можно было говорить. Возможно, это было и к лучшему. Иначе.. Боль от его лжи была бы намного сильная. Намного режущая. Немного предательская. Я бы расценил наши отношения с ним как стокгольмский синдром. Может, это бредовая ассоциация, но она имеет место быть. Я бы даже подставился на роль жертвы, что была заточёна в своём теле. И в какие-то моменты, синдром был ярким. А в какие-то — еле заметным. Мне бы даже не пришлось в него играть. Я сам бы попался в эту заманчивую игру. Да и чего говорить?.. Я жил полгода с этим стокгольмским синдромом!***
— Господин, как вы себя чувствуете? — Спрашивает меня уже повзрослевшая Лан Фан. Она стоит рядом, смотря на меня чертовски безразлично. Или мне так кажется? За маской ничего не понять. Мы стоим на площади Централа. Близ дня, когда солнце только-только выходит из восточного положения. Мы стоим на месте былого разрушения. На том месте, где я обрёл пустоту. Где я потерял Жадность. И нет, не чувство жадности, а именно Жадность. — Уже получше. — Это была углубленная депрессия. Она уже длится четвёртый год. И кто знает, сколько ещё она будет тянуться. "Пока не сойду с ума и не воспользуюсь философским камнем" — Эта мысль как-то утешала меня, но и в то же время, пугала, вселяя дикий страх. Я становлюсь невыносимым для других. Для самого же себя. — Мне хоть и не нравился Грид, но я ценю то, что он был для вас.. — Лан Фан резко замолчала. Она не знала, кем был Жадность для Линга Яо. Она не понимала, что сделал этот монстр с её господином. Не понимала, почему Император так себя ведёт. — Каждый раз замечала его слёзы на чёрных глазах. — Лан Фан преклоняла колени святой статуи Будде. Лан Фан держала рукописи, едва их не целуя. Лан Фан сидела в омуте пахучих палочек и умоляла о помощи. Она искала возможность убрать такое плохое настроение у своего юного Императора. — Господин не говорит. Господин молчит, не желая даже видеться со своей прислугой. Святынь, услышь меня. Лан Фан прижимает святые рукописи к груди и вдыхает туманный омут. — Никто не хочет видеть душевную боль нашего Императора Ксинга. Никто не хочет замечать печаль на его молодом лице. Никто не хочет знать, что господину плохо. Лан Фан молилась. Лан Фан просила. Лан Фан пыталась заплатить чем-то, чтобы всё наладилось. Вскоре, её пожелания сбылись, и Будда исполнила прихоть более тысячам людям. — Другом. — Окончил за неё. Да, пусть будет так. Грид и вправду был для меня другом. Жадным другом. Невыносимым для общества, другом. Хотя, кто здесь был невыносимым, так это я. Смотрю в небо, кристально чистое небо. Не щурюсь. Я давно уже не щурюсь. За исключением солнца или редкой улыбки. Мне правда становится хорошо. Если раньше я такого не чувствовал, то сейчас действительно хорошо. Будто происходит какое-то самоочищение. Лан Фан замечает мою улыбку. Это для неё становится спасением. Она смогла удовлетворить меня и изгнать из меня депрессию. На некоторое время.