***
— Я, мать твою, понял! Можешь свалить, — как бы тонко намекает Бакуго. — Нет, — твёрдо отвечает второй, — ты мне действительно нравишься, мы оказались соулмейтами, так что. — Шото, вроде как, не говорил о своих суицидальных наклонностях. — Я думаю, что мы сможем быть нормальной парой, а… — А я, блять, думаю, что ты должен сдохнуть и не ебать мне мозг! — срывается на крик, а дверь, которую он зло пытался захлопнуть, — с петель. Тодороки успевает заморозить её и избежать удара. — Да поебать мне на твои цветочки, можешь смело уходить к своему Деку, а меня не трогать ближайшие двадцать три года! Шото отбитый, прям как эта дверь. Только человек с таким кратким описанием может лезть к взрывоопасному Бакуго. Он как бомба с таймером, тут вопрос времени. Теперь Тодороки полный придурок, и, кажется, такой же обмудок, если игнорирует «страдальческие» крики Кацуки. — Я не люблю Изуку, — выдаёт двуликий. — Мне похуй. — Мы должны попробовать, Бакуго. — Ты не представляешь, но мне похуй. — На этом этапе пора оставить все как есть и правда уйти к Мидории. — Ах, да… — пауза. — Ты, сука, какого хуя делаешь в моей комнате?! Выметайся! — удар должен пройтись по нижней челюсти, но Тодороки ловко отходит в бок. — Кацуки, — довольно решительно, — я возьму победу и ты влюбишься в меня. Кажется, взорвалось, где-то внутри Бакуго. — Черта с два, я вырву этот кусок кожи и выкину в ближайший мусорный бак, вырежу сердце и все, что может поддаться тебе. Но я не проиграю. Что-то ломается. Тодороки не надеялся на статус признанного соулмейта, даже в самых откровенных мечтах. Но блять. Никак не думал занять место недобитой псины, которая тыкается в ноги и мешает пройти. И теперь перед ней ставят табличку: «Выход там». Псина, наверняка, слепая, раз все еще здесь, и толчок ногой в направлении двери как горохом об стену — б е с п о л е з н о.***
Из двадцати трёх лет прошло только две недели каникул, проведённых с семьёй. Бакуго молится на террористический акт, землетрясение, пожар, апокалипсис, блять. Все, чтобы не видеть морду Шото Тодороки и его верной подружки Деку, а ещё тех шавок, что зависают с ними. Пусть они, блять, все в одном котле варятся. Тодороки отказался от своей тяги к суициду и избегал встречи с Кацуки. Или просто был занят чем-то посерьёзнее, нежели его неудачная роль хорошего парня. Наверняка, отдыхал с отцом на каком-то сверх дорогом курорте и забыл о своих чувствах к мудаку-Кацуки. И да, хер с ним, пусть вместе со своим папочкой на лайнере утонут, или где они там. Бакуго царапает самого себя. Чуть ли не сдирает кожу с правого предплечья. Заливает кровью прогнившую розу, ему нравится. То же самое хочется повторить с левой ключицей Шото, где есть такой же цветок, наверняка, такой же вялый и опавший. Кацуки улыбается. Взрыв проходится по предплечью, где остаётся мясо и кровь. Много крови. Действие, сопровождаемое адским криком, не стоит кого-то с именем Ш о т о. Он не понял, что на этот раз — боль или ненависть Весьма суицидально.***
— Смотри, Шото Тодороки, я выиграл, — с печалью.