Бумажные кораблики.

Зима съедает все заживо, чтобы дать миру возможность переродиться. Это могла бы быть наша вторая снежная смерть… И я хватаю первую попавшуюся простыню из шкафа и иду к стульям, стоящим друг от друга на расстоянии двух вытянутых рук профессионального пловца. Слышал, что руки у пловцов длиннее, чем у обычных людей. Просто издержки профессии. Я наступаю на пять корабликов сразу, и стопу неприятно щекочет. Смотрю вниз: море корабликов продолжает жить, хотя и заросло тонким слоем пыли. За окном наша первая зима. Я говорю: - Так холодно, но почему-то вспоминается время, когда я был совсем ребенком. Она набирает в грудь побольше воздуха и говорит: - Неприятно… Она говорит, что не чувствует себя в безопасности, и рассказывает о том, как в детстве часто сооружала крепость из одеял, где чувствовала себя как у костра – уютно, словно мишка в пещере. А сама во время рассказа продолжает делать кораблики, и пальцы ее словно парят над очередным листом бумаги. И совсем неважно, что рассказ ее длится целую вечность и у меня уже закрываются глаза от усталости. Она все равно не замечает и продолжает говорить. И голос ее – метроном, размеренный такой, обычный и монотонный. Именно под него я в очередной раз проваливаюсь в сон: пока еще мне не снятся кошмары, я просто счастлив быть в другом мире и верить в лучшее. Я живу с девушкой, которой ни черта не интересны люди и которая делает кораблики из бумаги. Говорю ей как-то: - Хочешь собственный флот и уплыть в страну сказок? Она едва заметно хмурится, и на ее лице отражаются следы мыслительного процесса. Впрочем, безуспешно. И она пропускает мои слова мимо ушей. Затем говорит: - Но бумага в воде промокает… Вы знали, что люди с синдромом Аспергера невосприимчивы к юмору? Если бы я мог, я бы увез это ангельское создание в страну сказок, и были бы у нас тысячи кораблей – и не бумажных, нет, а самых настоящих, тех, что стоят в портах больших городов, и тех, что шарового цвета. А может, тех, что имеют нежные женские имена, и тех, чьи моторы мурчат, словно котята, нашедшие убежище в ласке теплых пальцев. Весна. Мир воскресает, и жизнь растекается ледяными ручьями по грязной земле. Наша квартира буквально тонет в бумажных корабликах. Они – капли в бушующем море. Когда перестало хватать места в шкафах, они заполонили полки для книг. Когда перестало хватать места на полках, они распространились по полу. И каждый раз, когда открываю дверь в квартиру, я смотрю под ноги: как бы не раздавить очередную поделку. И каждый раз, когда все же наступаю на очередной кораблик, я поднимаю его, пальцами исправляю поломку – и снова кораблик плывет в море своих бумажных союзников. Вы знали, что люди с синдромом Аспергера могут заниматься своим хобби месяцами напролет? Очередное утро, и на этот раз за окном лето. Погода – расцвет надежды и глоток свежести; застывший момент в череде безбожно быстро летящих секунд; стоп-кадр, готовый к препарированию – запомни каждый пиксель изображения, что сейчас отражен на твоей сетчатке. Говорю ей: - Посмотри, как красиво. На миг отрывается от очередного кораблика, мельком глядит в сторону окна. Холодно отвечает: - Да. И снова пальцы погружаются в лист бумаги. Равнодушие к красоте – гибель души, но я все равно верю, что день сегодня будет чудесный. Несмотря на противную резь безнадежности в животе. Несмотря на тоску по простому человеческому общению. Несмотря на желание хотя бы раз увидеть нечто живое в ее взгляде. Но нет, у нее глаза мертвого ворона, и пора уже перестать надеяться увидеть в них проблеск жизни. Вы знали, что люди с синдромом Аспергера совсем не эмпаты, совсем далеки от мира чувственного? Она мало ходит и мало ест: когда поднимается на ноги – с грохотом валится на пол, утопая в бескрайнем бумажном безумии; когда ест – неизбежно пачкает одежду и стол. Говорю: - Иногда бывает тяжело, милая. Она говорит: - Да, - и снова берется за свое оригами. Говорю тихо, почти про себя: - Мне иногда бывает тяжело, милая. Вы знали, что люди с синдромом Аспергера зачастую бывают неуклюжи? Осенью снова холодает, и даже теплый чай у камина не спасает от заморозков где-то в глубине сердца. И имя этому холоду – чертово одиночество. Все пространство между нами – сплошь стена, которую вижу лишь я один. Этот лед растапливается только благодаря одной ее фразе. Она говорит: - Я говорю с тобой, потому что ты близок мне. Вы знали, что люди с синдромом Аспергера иногда общаются только с определенными людьми? И все равно она так далека от меня, что даже расстояние от Земли до Солнца кажется каким-то жалким миллиметром. И хотя «мужики не плачут», я утешаю себя тем, что это лишь тонкая самоирония, но никак не слезы, нет. И я заставляю себя верить, что дальше будет легче, нужно просто подождать до завтра. Забавный факт: «завтра» не существует, но некоторые одаренные придурки так цепляются за это нереальное, что даже больно от жалости при взгляде в зеркало. Она словно призрак, и хотя эмоции у нее будто отсутствуют – каменная стена кажется более чувствительной, - в один день она говорит: - Мне страшно. Говорит: - Сделай, пожалуйста, что-нибудь. Она даже перестала делать свои кораблики. Глаза мертвого ворона даже приобрели оттенок беспокойства. К несчастью, на этот раз тяжело нам обоим. Метастазы, как видно на рентгене, расцветают в ее теле цветами неописуемой формы. И есть в них что-то прекрасное. Если, конечно, не думать о том, как жутко бледнеют ее губы с каждым днем; не думать о том, что ее тело осталось совершенно без волос – будто живой покойник; не думать о том, что осталась всего пара дней… Спрашиваю у себя: неужели это и есть мое «завтра»? Говорю: - Да, сейчас. Добавляю: - Скоро это закончится. Она кивает: думает, я говорю о страхе. Тоже киваю: я говорил в том числе и о нем. И вот за окном наша вторая зима, что хуже всех зим вместе взятых. Зима съедает все заживо, чтобы дать миру возможность переродиться. Это могла бы быть наша вторая снежная смерть… И я хватаю первую попавшуюся простыню из шкафа и иду к стульям, стоящим друг от друга на расстоянии двух вытянутых рук профессионального пловца. Слышал, что руки у пловцов длиннее, чем у обычных людей. Просто издержки профессии. Я наступаю на пять корабликов сразу, и стопу неприятно щекочет. Смотрю вниз: море корабликов продолжает жить, хотя и заросло тонким слоем пыли. Протягиваю простыню над стульями, закрепляю ее чем-то, что под руку попалось. Делаю еще шаг – и очередные кораблики мнутся под моими пальцами ног. Хватаюсь за одеяло, протягиваю его под простыней, и получается задняя стенка постельно-стульной крепости. Смотрю в ее сторону: датчики жизнеобеспечения возле кровати показывают ритм ее маленького сердечка. Глаза мертвого ворона отталкивают, но я подхожу к ней ближе. Говорю: - Готово. Ты уверена? Она едва заметно кивает, и крохотный огонек жизни в ее глазах расцветает, словно цветы метастазов на ее рентгене. Снимаю ее медицинскую маску, отключаю все датчики – и аппарат в тревоге пищит. Подхватываю ее на руки, прохожу по корабликам до сооруженной крепости. Пролезаю вниз и закрываюсь простыней от окружающего мира. Сажусь рядом с ней, и она слабо хватается за мое предплечье, положив голову мне на грудь. - У тебя есть бумага? – хрипит она. Закусываю губу, чувствуя всем телом дрожь ее тела. Говорю: - Да. Протягиваю ей книгу, что завалялась под одним из стульев. Она открывает ее на первой странице, вырывает ее и слабыми движениями складывает очередной кораблик. Она говорит: - Спасибо. Говорит: - Когда я была маленькой, часто делала такие крепости из одеял… И неважно, что эта история длится целую вечность. Я прижимаю ее к себе крепче, ощущая последние секунды ее жизни в своих руках. Говорю: - Может, все-таки сделаем флот и уплывем в страну сказок? Она замирает, откладывает кораблик. Смотрит мне прямо в глаза и хмурится. - Но бумага в воде… Глаза мертвого ворона – глаза мертвой девушки с синдромом Аспергера: такие же холодные, мрачные и не знавшие глубин красоты. Говорю, едва ли надеясь, что она услышит: - Мы сделаем настоящие корабли, что стоят в портах больших городов... Говорю: - ... и пусть они будут шарового цвета или с нежными именами женщин... И прежде чем меня убьет волной паники и тоски, чуть ли не вою: - ... и пусть их моторы мурчат, словно котята... Пожалуйста, давай уплывем в страну сказок! И прежде чем моя душа разорвется, погибнет, замерзнет навсегда, я просто начинаю плакать.