- что делает большая любовь с маленькими мальчиками

Бессмертие — это такая непростительная трусость, особенно сильным по духу людям. Надменное одиночество гор дурманно манило Джемина прыгнуть вниз, чем выше он находился, тем больше его тянуло в мутную пропасть остриев гранитных скал, в объятие пшеничных колосьев, что ласково щекотали босые пяты, озаряя этот заключенный в тягучий смог мрака мир рассветом детской улыбки. Он на розовых кончиках пальцев мог ощутить пыль облаков, словно касаясь сладкой ваты в городском парке, когда ты, будучи забавным ребенком, затаив дыхание, чувствуешь, как волокна карамели медленно таят меж теплых подушечек, липучим сахаром стекают на рукава новенькой белой рубашки с маленьким кармашком на груди. Где-то там внизу ржавое авто стоит на перекрестке советских дорог, ожидая зеленого света на светофоре, там и маленькая школа в четыре классных комнат, а может и мама, что напевает под нос эстрадную песню, услышанную из лампового радиоприемника «Беларусь — 57» с каштановым музыкальным корпусом. Сердце мальчишки сжималось под натиском грудной клетки, пойманной сойкой, трепетало, норовя вырваться, разломать кости в бежевый порошок, он берет руку Джено, подходя ближе к краю не в силах что-либо сказать, лишь ощущать нутром. В их непослушных волосах запутаны звезды, а руки окроплены картами, однажды Нана пытался найти таинственный клад, опираясь только на тонкие пометки, что незамысловатым рисунком очерчиваются на спине у Дже, но понял, что он и так богаче и счастливее всех ребячливых людей на этом свете, понял, что главное его сокровище — мальчишка со смолистыми локонами, тогда-то он и целует улыбчиво юношу, с глазами тонкими шелками, мажет сочившиеся рубином губы куда-то в затылок. Ли дергает младшего за рукав, призывая вернуться домой, а душа Мина хочет рвануться в бушующую мглою омут неизвестности от падения, но это все лишь до тех пор, пока родные объятия возлюбленного не сковывают так горячо, с тихо шуршавшим бархатом любви и отводит от пленяющего раздумьями обрыва.  — Нам пора. — сипло шепчет Джено, ослабляя хватку, а вскоре совсем отпуская подростка.  — Попробуй сначала догнать! — сипло выкрикивает на, вырываясь вперед, словно изящная лань в исступленном скаку. Их голые щиколотки прутьями била сухая трава, оставляя прямые струны вишневых следов, медленно наливающихся кровью. Они топчут полевые ромашки, не замечая их под разодранной подошвой старых сандалий, доставшихся от повзрослевших братьев, что давно покинули отчий дом. Щеки Джемина алеют, словно спелые южные абрикосы с желтеющими медом пятнами на гладкой кожице, а вкус поначалу терпкий, вяжущий, так и Джено пробует их, сахарный, отдающий пряностью янтарных вечеров сок. Парочка спускается по горной речке, красуясь ободранными коленями с яркой окраской малиновых кустов, на плотной акварельной бумаге кожи, они знают, что получат от родителей за дырки в только зашитых носках, за ветки в небрежных колтунах локон, за красную смородину в карманах, коя перемололась в густую кашу, пачкая потертую ткань. Они еще беспечные дети, да к тому же влюбленные беспамятства друг в друга, только вот целовать Джемина в острый носик Ли не может, грозит это громоздким отцовским ремнем по молодой, еле натянутой на худое детское тельце, коже. Тогда шелковую дерму украсят ноющие от боли трещинки, что заживут нескоро, затянутся шрамами в память об опрометчивой ошибке всей его молодости. Зато живут мальчишки в соседних квартирах, на одном лестничном перелете встречаются с утра, а спину их грузно давят разноцветные ранцы, что бабушки купили на распродаже, и выбегают они так радостно перед сном в подъезд чтобы пожелать спокойной ночи, ведь если не услышать чужой охриплый голос перед сном, то считай, что не один из них не уснет, дожидаясь в пушистой кровати первые лучи солнца, в сонной голове устало рассуждая почему его друг не вышел на лестницу. Выходя на двор, Минни устало опирается головой о покатое плечо Джено, бурча себе под нос о том, что съел бы целую тысячу пломбиров, и половину, конечно же, отдал парнишке с солеными морщинками на веках. Пятиэтажные дома стояли в ровный ряд, в правильной, математически выстроенной перспективе, а крохотная детская площадка, состоящая из одной карусели, да пару скамейками, наполнена шумящими детьми. Марк, как всегда, стоит посередине толпы из любопытных детей, горделиво хвастаясь своими новенькими, блестящими вкладышами с невероятными западными супер героями, но главный спаситель в их невинных детских сердцах, конечно, — дедушка Ленин и его капиталистическая партия. А Донхек прыгает вокруг Минхена, пытаясь вырвать карточки из уже таких мужественных рук, передразнивая приезжего канадца с глупым, но новым для тонкого слуха акцентом, а кожа Хека переливается бронзовым слитком на догорающих августовских лучах солнца, градиент лазурно-синего неба акварелью расплывается персиковый закат. Нана шумно выдыхает через нос, сильнее прижимаясь к такому донельзя теплому телу Но, ведь под кромку воротника укромно заглядывает вечерняя студеная прохлада, все тело покрылось выпуклыми дорожками мурашек, а нос предательски покраснел, глубоко-карие радужки вычурно отражали ломанные линии созвездий так, что могло показаться, что у маленького мальчишки своя вселенная в глазах, что внутри милого, непропорционального подросткового тела, пустота, а глаза и частые песчинки родинок — оконца во внешний мир. Иногда Джено пытается заглянуть в них, узнать, что же таится внутри его любимого, а там лишь глушащая чернота. Через разломанные куски бетонных плит пробивалась чуждая городской среде сочная, охристая трава, а посреди тропинки робко стояла Ренджун, кажется, в новой клетчатой юбке, девчушка радостно подбегает к ним с озорной, как у любопытного младенца улыбкой.  — Джено, смотри какую юбку мне мама купила! Это турецкая ткань! Мама говорит, что она кое-как нашла ее при противном дефиците вещей, — Хуан кружилась из стороны в сторону, демонстрируя, как развиваются волнистые складки дорогой ткани на ветру, с глухим хлестом разрывая поверхность прозрачного, совсем не давящего воздуха. — Хочешь потрогать? — она доверчиво просовывает кусочек юбки меж фаланг пальцев соседа, покрываясь персиковой краской, когда Ли восхищенно вздыхает, приветливо приподнимая уголки нервных губ. Тогда-то Минни в первый раз заревновал его к другому человеку, собственнически отрывая его запястье от дурной девчонки, собирая в крепко стиснутый кулак режущую плоть гальку и кидает мелкие грани камней в Джун, чтобы та запомнила, как все сжимается внутри него от яростного прилива чувств, палящих плоть. Она убегает, давясь кислым соком лимонных слез, жалуясь маме, прижимаясь к ее юбке-карандаш, закрывающую острые колени, Нана же, смотря помутненными зрачками, выпаливает ему «спокойной ночи», и, кажется, обиделся так сильно, что сердце колотится так быстро, мучительно ранит грудь. Тогда-то они в первый и в последний раз засыпают порознь, всю папоротниковую ночь думая друг о друге.