Сложно быть демиургом

Сложно быть демиургом. Две луны висят в небе бессмысленными бирюзовыми камнями в окружении блёсток-звёзд. Здесь всегда тихая безветренная ночь, деревья не сбрасывают листву, а трава сохраняет свежесть. Летающие в чистом небе пять островов выступают декорацией для двух создателей мира, скучающих студентов на практике. Мягкий свет падает на стол в накрытой беседке, освещая демиургу бумажные карты и листы с таблицами. Она долго что-то пишет, отвлекается, откладывает, оборачивается на дремлющего соседа и резко откидывает бумаги. Бумажная волокита касается не только смертных на далёкой планете Земля. У новых создателей тоже её выше крыши, и та заставляет потихоньку сходить с ума. Откуда Окта вообще понимает это выражение? Она не думала об этом, пока не запустила на планету «детей мира». Демиургов не одолевает скука, не тревожит печаль, не гложет ревность, но только пока они беспристрастны и абстрагированы. Самая большая опасность — уподобиться своим детям. Эмоции действуют, как самый худший яд и приставучий, медленный наркотик: поначалу мир наполняется красками, а потом хочется лезть в петлю. Демиург поднимает пустые глаза на луны. Для чего они созданы? Ни сказания, ни легенды, ни красивого образа рядом. Безмолвные камни. Скука. Мысли о лунах, что окутаны мифами и чаще женщины, нежели мужчины. Окта часто слушает байки гостя-студента про Земной мир. Он часто говорит о женщинах. Женщин обожествляют, носят на руках и умирают ради них. Тут же используют, контролируют и дарят, словно вещь. Манипулируют жалостью, порабощают, убивают. Женщины угнетают женщин из-за ядовитой культуры, пропитавшей насквозь. Их уверяют, что так лучше. Как человечество не треснуло, так себе противореча? Образы накладываются друг на друга, причудливыми узорами переплетаясь в голове. Решают секунды. Женщина бросается к бумагам, ловя момент озарения. Заметки, чертежи и эскизы. Десятки правок, с шумом, огнём и молниями под ясным небом. Громкие споры с собой и недобрый смех. В этом — вся Окта, весь её жар и страсть, темная сторона, скрытая за работой. Синее пламя поднимается с гамака, обеспокоенно глядя на соседний остров. Что происходит? Копаться в чужих бумагах глупо и нетактично, но юному лежебоке равнодушны морали. Перелетает с уютного гамака к острову Окты, просматривает листы, исписанные каллиграфическим почерком. Ужасается. Легко касаясь плеч, спрашивает о самочувствии и цели, а получает шипение и огненный буран. Вспыхивает чистая энергия старых звёзд, но едва касается юного демиурга. Отряхивается, озадаченно качает головой. «К добру эта затея не приведет, точно тебе говорю», — растворяется в облаках. Окта вздыхает и, уходя в Сайномайн за энергией местного солнца, прокручивает в голове испуганный, обреченный взгляд Ненто. Может, он прав? Отряхивает плечо. Не стоит забывать, что демиурги непогрешимы, значит, любые её действия правильны и необсуждаемы. Напарник многое себе позволяет, но он обычно пассивнейший истукан, и вопрос, слушать ли замечания, не стоит ребром. Бранд в зените. Лучи света обтекают, лаская сверкающее энергией тело. Увы, демиург пришла не за солнечными ваннами. Поднимает руки к солнцу, сосредотачивается, читает стих. Совершенно бессмысленная часть, но она является ритуалом и дарит спокойствие. Ритуалы нужны всем: от нищих до богов, — создавать иллюзию контроля над происходящим. Клубок энергии неба, мира, солнца и чужих душ ютится под несуществующим пиджаком. Воровато оглядывается, и, насвистывая блюзовый мотив, уходит в город. Даже высшим созданиям иногда нужно прогуливаться по улочкам. Как человек с амнезией — каждый раз будто первый. Выложенная детьми мира брусчатка мелодично постукивает под колесами повозок. Бирюзовый гладкий камень облицовывает стены зданий. По миру ходят озабоченные дети, считающие себя взрослыми. Мир, созданный руками демиурга, внезапно снова чужд и нов. Не сказка ли? Вчера ли она вырезала реки и озера под мерный стук молоточков, а что сегодня? На месте пустырей целые города. Безумие. Мастерская. Стол, переживший пожар, не запечатлел на себе его следов. Ночь, и луны снова бросают унылый свет на горы документации. Энергия, словно клубок нитей, путается и рвется, формируя образы прямиком из воспаленного сознания. Слой за слоем выстраивается силуэт. Бирюзовый свет ослепляет, затухают луны и всякий ветер на мгновение замирает, будто глядя на чудо создания. Изящные девушки, с которых еще не сошла звёздная пыль, предстают перед Октой. Покорно склоненные головы, чистое, незамутненное сознание. Демиург замер, внутренне трепеща, но сохраняя непоколебимый вид. Личные игрушки в первом и последнем совместном проекте. Заботливо стряхивает пыль, обходя кукол со всех сторон. Замутненные взгляды следят, будто молят о финальном штрихе — личности. Окта скалится, берет в руки финальный чертеж и сжигает его. Девушки трут глаза, и в их взглядах появляется осмысленность. *** Малая луна ушла с кроваво-красного неба, наступило частичное новолуние. Бирюзовый дух спрятался в пустоту ночного неба, держась за ушибленный бок, и горько плача. Её полупрозрачная юбка не скрывала синяков на ляжках и глубоких царапин на внутренней стороне бедра. Кристальные слезинки катились по опухшему лицу, и, падая, превращались в горный хрусталь. Горло обвивал плющ черных синяков и следов характерных укусов, едва прикрываемый черными прямыми волосами. Лиф платья плохо держался, его приходилось постоянно поддерживать. Стыд. Как же ей страшно, противно и безотрадно происходящее, и как коротки перерывы, периоды спокойствия! Существование Лавьеры — череда боли с короткими передышками, когда никто не может помочь. Сайномайн не знает её страданий, люди сочиняют красивые истории о любви и сестринстве, не ведая правды. Обессиленная, лежит в окружении звёзд и эха собственного дыхания. Глаза, как у забитой собаки, вечно мокрые при взгляде в небо. «За что меня так, создательница? Не была ли ты несправедлива, делая такую дисгармонию между нами, где одна счастлива и повелевает, а вторая — несчастна в подчинении и боли? Зачем ты вводишь в заблуждение детей мира, говоря, что у сестер любовь и гармония, делая нас олицетворениями любви, когда как на самом деле удел наш — слуги печали на попечении у Гуэрры? Посмотри на меня, каждый прожитый день с сестрой дает мне увечья, но я не могу перестать любить её! Снова и снова я возвращаюсь к ней, но не бабочкой к пауку, а смиреной молью. Неужели тебе так сладко наблюдать за чужим страданием, Мать? Так сладко, когда кого-то другого ломает на потеху женщина в доспехах солдата после войны? Ответь же мне, ибо я знаю, что ты слышишь всё и видишь всё, о создательница», — срываясь на хрип, с каждым словом слабее молит Лави. Она закрывает глаза, но слышит, как огненным жаром рядом возникла демиург. Знакомая улыбка, слышная даже так: легкий треск хвои и запах еловых веток как символ внутреннего превосходства Окты. «Покуда Сайномайн описывает круги вокруг главной звезды Бранд, покуда камень Вальд описывает круги вокруг планеты и субспутник Лавьера кружится вокруг Вальд, ваша связь будет нерушима. Не я создала правила, в которых одна из вас неминуемо несет долю мученика, сохраняя ткань мироздания. Советую добровольно взять эту роль тебе, Лави-Лави. Ты же не хочешь, чтоб Вальд страдала? Ты же не хочешь, чтоб все в этом мире порушилось к чертям собачьим?» — она умеет быть настойчивой. Лавьера поморщилась, но промолчала. В конце концов, судьба целого мира в её руках, стоит чем-то пожертвовать. Зато всем будет хорошо. Когда дух распахнул глаза, демиурга на месте уже не было. Она переместилась к Вальд, вливая той в голову всё новые и новые слабости и трагедии, чтоб отношения сестер стали более пикантными. Скоро будет их двойное полнолуние, что сулит новыми эпизодами страданий, насилия и семейных драм. Все, что так любит Окта.