Awkward romance

Все, что хотел сказать Нил — это «Он не мой парень». Но на самом деле он смог лишь визгливо выдавить: — О-о-о-он не-не-не мой па-па-парень! — Вау. Заикаешься так, словно подразумеваешь обратное, — проницательно подметила Никки и тряхнула волосами, открывая для себя Нила с угла тридцати градусов наклона головы. — Нет! — Ну нет так нет. Я тебе верю, — тут же теряя интерес, пожала плечами Никки и, схватив яростно царапавшегося утконоса, будто это был милый котенок, уволокла его за ближайшие палатки. Только его кряканье и услышал Нил — перед тем, как утконос замолчал. Возможно, навсегда. А Харрисон, наоборот, начал говорить. — Почему ты не признаешься друзьям, что мы встречаемся? Ладони у Нила вспотели. Вот что, что он мог ему ответить? Что ему было стыдно перед друзьями? Или больше неловко, чем стыдно? Что он и себе-то с трудом признавался в своей гомо- или бисексуальности? Сколько ночей провел Нил, ходя по их с Максом палатке, пытаясь убедить себя, что однополые отношения — это нормально. Это ведь было доказано наукой, верно? Нил был... Был ученым, но еще он был тем, кого звали «задротом». Нил был изгоем, а еще он был достаточно умен, чтобы оценить нынешнюю обстановку в стране. После того, как к власти пришел оранжевый президент, чье имя Нил даже произносить отказывался из-за брезгливости, вектор развития Соединенных Штатов постепенно сменился с «либерального» на «пиздец», а Нил... Нил хотел свободной жизни. Нил хотел, чтобы ему давали доступ к исследованиям, Нил хотел получить громкое имя, открыть что-то невероятное, сконструировать что-то доселе невиданное. Поэтому никто не должен был знать, что этот Харрисон, вечно улыбающийся Харрисон, Харрисон, который был полной противоположностью Нила, его привлекал. Нил не хотел лишиться путевки в жизнь в шестнадцать, когда один снимок новенького пизденыша из «лагеря фотографии», как называл это пародийное убожество Дэвид, мог всю эту жизнь Нилу испортить. На самом деле, Харрисону куда чаще хотелось дать в его наигранно-милую рожу, чем поцеловать, но любая попытка избить его заканчивалась так или иначе тем, что Нил сам же ему и оказывал первую помощь. Ибо отказываясь подпускать абсолютно некомпетентных в этом вопросе вожатых к своему... К своему Харрисону. Он не был его парнем. Он был его Харрисоном. — Знаешь, ты для разнообразия мог бы держать меня за руку, — пробормотал тихо Харрисон, когда они сидели на лагерном костре. Нил испуганно вжал голову в плечи и прошипел: — Замолчи! Кажется, никто не услышал: все были слишком заняты тем, чтобы слушать песни Дэвида. Ну или, как в случае с Максом и Гвен, не слушать. А Харрисон, несмотря на явное нежелание Нила, взял его за руку. Черт, его ладонь была такая... Такая теплая, мягкая, и Нилу было так странно осознавать, что он хотел бы держать Харрисона за руку почаще... Да и вообще касаться его кожи. У Харрисона была такая приятная кожа, а Нил бесился каждый раз, когда понимал это. Потому что каждый раз он вспоминал о том, что это был Харрисон. Чертов Харрисон. Харрисон, который, блять, месяц назад зажал Нила около вожатского домика. Можно подумать, Нилу до того было мало забот. — Ты какого хрена творишь?! — Быть может, — со своей вечно лукавой улыбкой на губах протянул Харрисон, — я смогу провернуть самый лучший свой фокус. Заставить тебя перестать от себя бегать, ведь, знаешь, твои полные ненависти и любви взгляды — прекрасная подпитка для моих волше-е-ебных, — протянул он, — способностей. Нил попытался его оттолкнуть, но вместо этого поцеловал. Сам. Случайно. Его уши, наверное, не просто запылали тогда, но и сгорели нахрен; целовать Харрисона оказалось так... Приятно. Не сравнить с теми девчонками из цветочных скаутов. А еще Нилу хотелось провалиться сквозь землю, ведь он предал главный свой постулат: всю жизнь с пренебрежением насмехаться над теми людьми, которые на полном серьезе верили в магию. Харрисон не просто верил в магию — он это мракобесие еще и распространял. Это была одна из причин, почему Нил, охренев, на следующий день принял от него букет великолепных лесных цветов, но ими же и отхлестал Харрисона по морде. — Ты же знаешь, что они все из Красной книги, да? — процедил Нил, рассматривая растения в своих руках. Харрисон потер чуть покрасневшую щеку. — Прямо как твое сердце? — Неловкая метафора. — Самое то для неловких отношений. — У нас не отношения! — отрезал Нил, закипая. Чертов Харрисон был прав. Он нравился Нилу. Он дико нравился Нилу, и Нилу хотелось удавиться со стыда. А еще, конечно, и из-за того, что это могло негативно сказаться на его будущем. И ведь Харрисона нельзя было назвать по-настоящему милым или красивым, но... Нилу хотелось обнимать его, прижиматься к его щеке, целовать, держать за руки и просто быть счастливым вместе с ним. Нил ненавидел себя, ненавидел общество, из-за которого был вынужден ненавидеть себя, и ненавидел Харрисона, из-за которого ненавидел общество, из-за которого был вынужден ненавидеть себя. Да, он ненавидел Харрисона так же сильно, как и любил. А еще Харрисон, блять, был прав, а Нила бесило, когда Харрисон был прав. Этот псевдоволшебник должен, просто обязан был быть во всем неправым! Иначе у Нила начинали шарики за ролики заходить. Нил находил миллион причин, чтобы не быть с Харрисоном, но каждую из них перевешивал всего один-единственный аргумент: это же был Харрисон. От Харрисона было невозможно отвязаться. С каждым неловким, будто бы насильным поцелуем за палатками, с каждым утренним объятием под едкие комментарии Макса, с каждым взглядом Харрисона на Нила, полного как хитрости, так и чего-то нежного, теплого, Нил проигрывал этот бой. Хуже все стало в тот вечер, когда Нил напился пунша, который тайком стащил у Гвен, и выложил Харрисону все как на духу. И про бессонные ночи, и про дрочку под хихиканье Макса, и про все попытки рационально объяснить себе понятие любви. Харрисон дал себя поцеловать Нилу, пока того все еще разрывало на эмоциональную и логическую стороны, и Нил знал, что тот поцелуй был плох. С привкусом алкоголя, неумелый, с кучей подростковых слюней и попыток облапать Харрисона под желтой рубашкой. А потом Харрисон выдал фразу в своем стиле: — Любовь не объяснить наукой, глупый Нил. Любовь — это магия твоего сердца, и так уж получилось, что я всегда буду управлять магией вокруг тебя. На миг его улыбка стала даже слишком зловещей, но Нил был слишком пьян, чтобы это заметить, а потому только шмыгнул носом. В голове крутились цифры, слова, мысли и желания, и собрать их по пьяни было так сложно!.. А главное — их вовсе и не нужно было собирать. — Ну так... Мы встречаемся? — Встречаемся, — снова вспотели ладони Нила, и он неловко обнял себя руками. Потом так же неловко обнял Харрисона. Утром он, конечно, сказал «нет». Но это было уже настолько привычно для Харрисона, что он этого и не заметил.