Долг и любовь

3 Многое из того, что Зигмунду рассказывали о доже Антонио другие союзники, настораживало. Раньше Венедик всегда оставался в стороне, если на континенте вспыхивали войны. В прошлую войну Турции с Балтрейном – Луччио тогда был еще советником при прежнем доже – венецианцы предоставили туркам деньги, но лишь в кредит. И Венедик тогда торговал и с Турцией, и с Балтрейном, «деньги ведь не пахнут». Злые языки утверждали даже, что в первый раз Луччио победил на выборах не совсем честно. Почему именно нечестно, никто однозначно не мог сказать. То ли кого-то подкупил, то ли кого-то соблазнил, то ли узнал о чьих-то скелетах в шкафу и этим воспользовался… а может, и всё вместе! - Душа его величества Яноша, наверное, покоя на том свете не знает от того, от каких людей мы принимаем помощь… - шепотом говорил князь Ионице, когда оставался наедине с Зигмундом в гостевых покоях, и оглядывался: как бы слуги не услышали и не рассказали Мустафе-паше. Неловко так говорить о дружелюбных хозяевах. – Вы слышали, что говорят о ее величестве Айше? Ее мать или была убита, или пропала без вести, и госпожа регент в этом замешана. И вы заметили, какими глазами она смотрит на султана Беязида? Будто он ей не дядя, а возлюбленный. Просто срам! У нас никто не позволил бы кровным родственникам так глядеть друг на друга. А султан Измаил… все знают, что он убил родного отца, и всем всё равно! А этот венецианский лис… да те деньги, которые он нам обещает дать в долг, добыты явно нечестно. - Я всё понимаю, Карел. Но мы оказались между молотом и наковальней, и лучше уж венецианский лис, чем балтрейнские волки. Зигмунду было жаль советника. Карел в свои сорок – совсем седой, спина гнется от забот и тягот, головная боль его донимает, а как бы не донимала, если у него пятеро детей выжили из десяти, и тем, кто выжил, нужно что-то дать, как-то помочь. * На совете союзников во дворце Зигмунд чуть не отказался от союза, услышав рассуждения дожа Луччио о том, как турецкие дипломаты могли бы ослабить могущество Балтрейна. - Сейчас империя удерживает власть над когда-то завоеванными королевствами и княжествами, но ведь во многих из них остались в живых потомки прежних династий. Венедик может поддержать их деньгами, а совет стратократии – прислать доверенных людей, пообещать, что независимость новых государств признают все державы Румелианы, - говорил дож. - Это будет благородный поступок, - одобрил Махмуд-паша, но с сомнением добавил: - Но ведь, насколько нам известно, законные претенденты на престол выжили не во всех завоеванных государствах. В королевстве Сюд имперцы убили не только семью правителя, но и двоюродных, и даже троюродных родственников. Дож не смутился. - Никто не помешает нам распустить слух, что кто-то из кровной родни монарха был спасен и воспитан в чужой стране, и лишь недавно узнал о своем происхождении. Так даже будет лучше. Мы дадим власть человеку, верному только нам. - Для вас нет ничего святого, мессир! – невольно воскликнул Зигмунд, сжав кулаки. - В политике святого нет и быть не может, ваше величество… - спокойно ответил Луччио.- Разве вам не приходилось принимать жестокие решения, посылать людей на казнь, уступать неприятным вам людям, чтобы выиграть потом? Вы знаете всё это не хуже меня. Хотя… в королевстве, не имеющем связи со всем остальным миром, просторов для маневра, увы, намного меньше. - Вы правы. Но если Альянс придет к решению вроде того, которое мы сейчас обсуждаем, придется потрудиться, чтобы настоящее происхождение возможного союзного монарха осталось в тайне. Люди не должны сомневаться в законности королевской власти. О, как Зигмунду хотелось сказать, что он не будет иметь дела с бесчестными людьми, сказать дожу в лицо всё, что думает о его беспринципности… Но золотые цепи сковывали его по рукам и ногам, всё новые и новые звенья прибавлялись день за днем. Выгодный договор о торговле удобрениями. Договор на поставку редких видов рыбы, которые водятся только в Северном море. Поставки леса. Всё это - деньги, на которые можно прокормить и обогреть не одну семью. Дети князей уже в этом году смогут отправиться учиться в университеты Венедика, а если нынешняя кампания окажется успешной, молодежь из Урадо примут наставники в Турции и Коре ди Румелиана. Ради всего этого стоило забыть о собственной неприязни к дожу и некоторым из его союзников. Хотя, только ли неприязнь? Самое страшное, что с каждым днем, с каждым новым разговором, Зигмунд чувствовал себя так, будто по капельке принимал яд, который сливался с его кровью и тек по жилам. Он боялся дать название этому ощущению, боялся – оно окажется именно тем, о чем он слышал из древних баллад и читал в книгах, но никогда не ждал увидеть в жизни. * …На светском вечере дож Антонио расслабленно сидел в кресле с бокалом вина. Это была та самая «Девичья слеза» - и правда, напиток, достойный богов. Устроившись в кресле напротив, Зигмунд слушал, как дож строит планы на будущее, говорит о том, о чем многие в Урадо до сих пор не отваживались мечтать. - Талантливые юноши и девушки – это наше будущее, мы с вами это прекрасно понимаем, ваше величество. Представьте себе, сколько они увидят, сколько узнают! Признаться, я даже завидую тому восторгу, который испытывает новичок, впервые увидев шедевры знаменитых мастеров, прочитав стихи великих поэтов. У нас, в Венедике, с искусством знакомятся еще в детстве, и оно становится привычным, как вода и воздух. Темно-золотой отблеск свечей на вьющихся локонах, задумчивый взгляд, чуть заметный взмах ресниц, обволакивающий голос. И даже зная, на что на самом деле способен этот человек, невозможно было опомниться, забыть об очаровании голоса и слов. Слушать рассказы о совершенно другой жизни, где нет снега и льда, нет холода и голода, и верить обещанию: «Если вы однажды приедете в Венедик, мы с вами поедем в бухту, куда на рассвете приплывают дельфины». Зигмунд больше молчал, только время от времени вставляя пару слов. Он был будто околдован. Хотя некоторые сплетни услышать уже успел. При дворе Великого паши рассказывали о некоей шпионке из ордена Рот Орм, которую послали выведать секреты Луччио, тогда еще советника. Но женщина – казалось бы, не наивная девчонка, опытный боец, верная своим товарищам – пала жертвой обаяния молодого Лиса. Она не только не выполнила задание, а еще и выдала ему планы ордена, касающиеся Венедика. Кто ее убил, венецианцы, или свои же – неизвестно. Говорили еще, что финикийский министр Константин долгое время был любовником дожа, прощал измены, верил обещаниям… из-за этой наивной веры и погиб. И многое, многое говорили, и неважно, насколько были правдивы отдельные подробности, главным и верным оставалось одно: с Лисом Сентро всегда следует держать ухо востро и каждый договор перечитывать с десяток раз, прежде чем подписать. А уж влюбиться в такого человека – всё равно, что по своей воле выпить смертельный яд.