Призраки прошлого

      В последние три дня своих новогодних каникул Леви и Эрвин практически не вылезали из кровати. Парень постоянно ворчал на Смита за то, что тот опомнился под конец отпуска, хотя они могли разнообразить свой отдых намного раньше. Так или иначе, эти три дня, насколько бы сладкими не были, всё равно подошли к концу, и утро понедельника стало тяжёлым и суматошным. Леви завёл будильник на половину шестого, но в итоге они всё равно проспали. Эрен, поднятый в такую рань, носился по дому и лаял, думая, что началась какая-то игра. Леви пару раз споткнулся об него и чуть не выгнал из дома. Эрвин умудрился спалить весь завтрак, ибо слишком замечтался, уже построив планы на выходные. В итоге, из дома они вышли на полчаса позже, чем планировали.       «Впервые так не хочу идти на работу», — по дороге, глядя в окно автомобиля, подумал Леви. Раньше он не любил находиться дома и постоянно стремился к какой-либо деятельности, чтобы забыть о своём прошлом, а теперь… ему хотелось больше минут проводить рядом с Эрвином. И, желательно, в кровати.       Однако эти мечты пришлось отложить до выходных, а потом ещё до одних и ещё. Ибо работы после отпуска было навалом. Чтобы разгрести всё потребовалось не меньше месяца, и лишь к середине февраля детективы приступили к настоящему расследованию. Так, незаметно, за рабочими буднями и мимолётными выходными, пролетала зима. Приближалась весна, открывая новый этап в жизни Леви и Эрвина. Близился день годовщины их знакомства, а заодно дата смерти его жены и сына. Удивительно, но с Леви он впервые встретился именно в этот печальный день. Аккерман не знал об этом, поэтому решал, в каком бы ресторане отметить годовщину их встречи. Вместе с тем замечая, что чем ближе эта дата, тем мрачнее и неразговорчивее становился Эрвин. Хотя возможно, всё дело было в работе и расследовании, над которым он размышлял уже больше года, ещё до того, как Леви появился здесь.       — Снова это дело? — проговорил Аккерман, замечая в руках Смита знакомую папку. Эрвин, сидя вечером за своим столом, сверлил хмурым взглядом несколько фотографий молодых людей, погибших от сердечного приступа.       — Да, появилась ещё одна жертва, — тяжело вздохнул он. — На этот раз парень совсем молодой, ему не было и двадцати. Они умирают с завидной стабильностью раз в квартал, — угрюмо произнёс Смит и, закрыв папку, отложил её в сторону. Он поднялся на ноги и надел плащ. Леви это слегка удивило — обычно Смит не уходил раньше с работы, а сидел до последнего, раздумывая над очередным делом, в том числе и над этим.       — Едем домой? — осторожно спросил он. О своих планах на ресторан парень пока не говорил, опасаясь, что со своей загруженностью они могут и не успеть. Он был не против отметить и дома, но что-то настроение у его любовника совсем было мрачным. Эрвин замер и с некоторой виной покосился на напарника.       — Прости, не сегодня. Я приеду немного позже к тебе, есть кое-какие дела, — ответил он.       — И какие же? — ровно проговорил Аккерман, однако его голос прозвучал отчётливо натянуто. Какие ещё могут быть дела в годовщину их знакомства? Эрвин, вздрогнув, опустил голову и нахмурился. Поняв его без слов, Леви тоже помрачнел.       — Всё-таки тебе есть что скрывать от меня, — он тоже быстро оделся и выключил компьютер. — Можешь снять часы, если не хочешь, чтобы я следил за тобой. Просто пообещай вернуться, и всё, — торопливо произнёс полицейский и рванулся к выходу. В его голосе Эрвин уловил нотки отчаяния.       — Леви, подожди, — мужчина схватил его за предплечье и задержал. Парню пришлось остановиться, однако он не смотрел на любовника и пытался выровнять сбившееся дыхание. Его лицо было до предела отрешенным.       — Я не скрываю, я просто не хочу ранить тебя, — виновато сказал Эрвин, отпустив его руку. Леви, развернувшись к нему, наконец взглянул в глаза.       — Ранить меня? Что может ранить меня сильнее твоего ухода или смерти? Всё остальное — просто пустяки по-сравнению с этим. Незачем меня щадить, Эрвин. Но если не хочешь говорить — не говори. Я не обижусь на тебя.       — Сегодня… день смерти моей жены и сына, — через силу произнёс Смит, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Я каждый год хожу на их могилу и не хочу, чтобы сегодняшний день стал исключением.       Молодой человек, побледнев, снова окинул напарника осторожным взглядом, ощущая, как сжалось сердце. Эрвин пытался не ранить его, а получилось, что Леви ранил сильнее.       — Прости, я не знал, — проронил он, понимая, какую ошибку совершил, вынудив Смита вспомнить об этой боли. — Незачем было это скрывать, Эрвин. Я всё понимаю. Ты правда должен быть там, и я… я могу навестить их вместе с тобой? — неровно попросил Аккерман.       Теперь удивился Смит.       — Если ты волнуешься за меня…       — Нет, я правда хочу быть там, — прервал его Леви. — Не из чувства вины или чего-то подобного. Просто хочу разделить твои чувства. Хочу, чтобы тебе было не так больно.       Эрвин, внезапно улыбнувшись, кивнул головой.       — Почему-то я так и думал, что если расскажу тебе, ты предложишь поехать вместе, — он выключил свет, и они вместе отправились на кладбище.       Ровные ряды могил прерывались тропками и были разделены на несколько блоков. Кое-где у надгробных стояли цветы, некоторые были заросшими и заброшенными. Они прошли несколько рядов и свернули, подойдя почти к краю кладбища. Здесь, под раскидистым клёном покоились близкие Эрвина. Смит остановился, и Леви тоже вслед за ним. Около минуты они молча стояли перед надгробием, где было выбито два имени: Эрвин пожелал, чтобы память о его не родившемся сыне осталась хотя бы здесь. Голубые глаза были опустошены, и Леви, не говоря ни слова, просто подошёл ближе к камню, убрал с памятника кленовые листья, расчистил землю, выдернул все сорняки и пальцами освободил ростки будущих цветов.       — Ну вот, ты испачкался, — грустно улыбнувшись, Эрвин протянул ему свой носовой платок.       — Пустяки, — проворчал тот. — Надо было ещё захватить тряпку с водой, чтобы почистить надгробие, — пробормотал он. — Всё в порядке? — осторожно спросил полицейский, поглядывая на напарника: Эрвин показался ему очень потерянным и опустошенным.       — Да, я успокаиваюсь, когда прихожу сюда. Сначала мне было очень горько — сердце разрывалось от боли, когда я был здесь, а теперь не ощущаю ничего, кроме смирения. Да, наверное… только сейчас, спустя восемь лет я смог наконец смириться с этой потерей, — прошептал Эрвин и, подойдя ближе, прикоснулся к холодному камню надгробия.       — Леви, в следующем году я тоже приду сюда. А потом ещё через год и ещё. Но если ты против…       — Нисколько, — сразу ответил парень. — Я тебе уже говорил, что ты не должен жить прошлым, но и не должен забывать о нём. Это — часть твоей жизни, и я не смею забирать её у тебя.       — Спасибо, Леви, что понимаешь меня, — проговорил Эрвин и, больше не смотря на могилу, отправился к автомобилю. Напарник же бросил на неё прощальный взгляд.       «Прости, что отнял его у тебя. Но, думаю, ты бы и сама хотела, чтобы он продолжил жить», — мысленно произнёс он, следуя за Смитом.       Этот вечер был каким-то пустым, наполненным тяжелыми мыслями, которые ощущались даже в воздухе. Мужчины практически не говорили друг с другом: после ужина Смит ушёл гулять с Эреном и пропал на пару часов, а Леви от нечего делать снова начал убираться, хотя в доме и так было чисто. Парень не знал, что лучше — поговорить с Эрвином, или оставить в покое и дать немного отдохнуть. К тому же, он не мог найти правильных слов в такой ситуации — в утешении детектив не нуждается, в жалости — тем более. Весь год Эрвин держал себя в руках, а тут внезапно сорвался, и снова прошлое пытается утащить его за собой.       Ночью, лежа в кровати, Леви никак не мог уснуть. И не потому, что боялся снова увидеть кошмар, нет. Эрвин с Эреном вернулись с прогулки около двух часов назад, но мужчина до сих пор не ложился спать. Наверняка сидит в гостиной или на кухне, не чувствуя сонливости, а Леви безнадёжно ждёт его, не в состоянии даже сомкнуть глаз. В мучительном ожидании прошло ещё больше часа и, перевернувшись на другой бок, парень заметил, что уже час ночи. Поняв, что ожидание бесполезно, он поднялся на ноги и вышел из спальной. В гостиной горел свет, и Леви увидел там Смита. Он сидел на диване, держал в руке бокал. На столе перед ним стояла бутылка спиртного, купленного когда-то, а сам мужчина невидящим взглядом смотрел на огонь в камине.       — Не можешь уснуть? — тихо спросил Эрвин, когда Леви приблизился к нему и присел на боковину дивана.       — Ты тоже, — отметил Аккерман, ощущая нестерпимую пустоту в его глазах. Без сомнения — Эрвин снова думает о них. Смит слабо улыбнулся, поставил бокал на стол и налил себе ещё.       — Да, — согласился он, вновь пригубив напиток.       — Вспоминаешь о прошлом? — осторожно спросил Леви.       — Не о прошлом, скорее, грежу о будущем, — улыбка на лице Эрвина внезапно стала сильнее. — Моему сыну сейчас было бы почти восемь. Я задаюсь вопросом — каким бы он был? Озорным сорванцом, непоседой, с восторженным взглядом и незатухающей улыбкой, с кучей друзей, которого достать с улицы не так-то просто. Или наоборот — он был бы молчаливым умным мальчиком, который весь день проводит с книгой в руках, и которого нужно силой выталкивать на улицу, чтобы хоть погулял немного, — Эрвин тихо рассмеялся. — Был бы он высоким для своих лет, или не дотягивал. Цвет волос оказался бы у него светлым, как у меня, или тёмным, как у матери? Лишь в одном я уверен — его глаза были бы голубыми.       «Я не смогу сделать его счастливым, — эта мысль неожиданно так больно кольнула сердце, что перед глазами Леви потемнело, он покачнулся и был вынужден схватиться рукой за спинку дивана. — Он мечтает о ребёнке, я никогда не видел, чтобы его глаза были наполнены таким теплом, как сейчас. Да, когда он смотрит на меня, я тоже чувствую эту любовь в его взгляде, но сейчас она другая. Только настоящая семья может подарить ему полное счастье, а я — лишь половину…»       — Зачем же… — прошептал Леви, преодолевая давление в горле, — ты полюбил такого как я? Зачем? — спросил он самого себя, не подумав, что эти слова услышит и Эрвин. Взгляд Смита мгновенно похолодел, а улыбка исчезла с лица. Допив спиртное, мужчина резко поставил бокал на стол, отчего Леви вздрогнул. Не успел он посмотреть на напарника, как тот, схватив его за руку, опрокинул на диван и сдавил его шею со стороны затылка пальцами, прижимая голову к сиденью.       — Зачем?! — склонившись над парнем, выдохнул Эрвин. Леви ощущал, как от него пахнет алкоголем, а голос дрожит, то ли от ненависти, то ли от ярости. — Как будто я или кто-либо может ответить на этот вопрос, Леви! — взбудоражено воскликнул он. — Я и сам сотни раз спрашивал себя об этом — почему именно ты? Почему я не смог снова завести нормальную семью и продолжить свой род? Каждый раз, ложась с тобой в постель, я будто предаю её, а отправляясь на её могилу — предаю тебя. Я продолжаю любить её и не могу избавиться от этого чувства, но схожу по тебе с ума, не в силах разорвать нашу связь. Как я могу забыть об одном и полностью отдать себя другому? — опустошенно спросил он, а Леви ощутил, как его трясёт от отчаяния. Все переживания, что копились в нём целый год, сейчас выливались наружу.       — Я не знал, что тебе так больно, Эрвин… — прохрипел Леви, пытаясь поднять голову, но Смит лишь стиснул пальцы сильнее. Более того, развернув парня к себе, он навалился на него и ещё сильнее вжал в диван собой. Леви чуть не задохнулся, ибо его лицо оказалось прямо в подушке. Он почувствовал, как Смит стаскивает с него брюки, и сердце сковало холодом: неужели он посмеет это сделать в такой день?       — Эрвин, что ты… — с трудом развернув голову, Леви успел пересечься с его взглядом, и во второй раз почувствовал поток холода. Во взгляде Эрвина не было ни капли любви или страсти, и всё, что он делал, было продиктовано лишь отчаянием и болью. Ладонью он зажал Леви рот и грубо вторгся в его тело. Парень болезненно вздрогнул и обмяк под ним. Впервые он почувствовал, насколько секс может быть болезненным. На их первый раз это было ни капли не похоже: тогда, хоть Эрвин тоже набросился на него, была страсть, было желание и подсознательная нежность. А теперь… это было насилие, самое настоящее насилие.       «Он просто вымещает всю боль на мне», — Леви ощущал, что тело, сопротивляясь, приносит лишь ещё больше мучений. Противостоять Смиту, когда тот выходил из себя, он физически не мог, да и морально чувствовал себя полностью раздавленным. Поэтому, всё, что ему оставалось — это лишь смириться с болью, унижением и отчаянием. И вытерпеть это.       На следующее утро Эрвин очнулся лишь к полудню. Голова ужасно гудела, он едва мог вспомнить, что произошло вчера. Он лежал в гостиной, в камине даже угли не тлели, стол убран и чист, а от него самого пахло алкоголем. Брюки смяты, рубашка наполовину расстёгнута, а волосы растрёпаны до невозможного.       «Значит, я вчера пил… — прижимая ладонь ко лбу, Эрвин свесил ноги с дивана. — Но тогда где бутылка и бокал? Леви убрал?»       — Точно, Леви… — внезапно Смита осенило, и он в одно мгновение вспомнил всё. Вчера был день памяти его жены и сына, они вместе ходили на кладбище, потом он напился и… изнасиловал его. Надругался и над напарником, и над памятью своих близких.       — Что я наделал… — в отчаянии запустив пальцы в волосы, Эрвин до боли сжал свои светлые пряди. Зачем он это сделал? Зачем набросился на Леви и подавил его? Ведь он не испытывал ни желания, ни страсти. Просто не мог никуда сбежать от боли, что переполняла его. А Леви оказался рядом. Лишь попался под горячую руку. Лучше бы он не выходил из спальни и не пытался поговорить с ним…       Около получаса Эрвин просидел в гостиной, замученный совестью. Преодолев себя, он поднялся на ноги и направился в спальню. Однако ни там, ни на кухне Леви не было. Смит нашёл его на террасе — тот сидел перед мольбертом и рисовал. Погода сегодня была хорошей, поэтому парень открыл все окна и наслаждался свежим ветерком и тёплыми лучами солнца. Услышав, как к нему приближается Эрвин, он не вздрогнул, однако остановился, а его рука замерла напротив бумаги.       — Проснулся? — тихо спросил он, не отрывая взгляда от мольберта и чувствуя, как Эрвин остановился за его спиной. — Тебе повезло, что сегодня суббота, иначе бы на работе был бы вообще никакой.       — Леви… — едва слышно прошептал Эрвин и, подойдя к парню, опустился на колени, а голову положил на его бёдра. Вот теперь Леви вздрогнул и опустил ошеломленные глаза.       — Прости меня, — так же тихо продолжил Смит, цепляясь пальцами за его брюки. — Не понимаю, что на меня вчера нашло. Я будто сошёл с ума и причинил тебе столько боли…       — Да, ты действительно сошёл с ума, — Леви отложил карандаш и, запустив пальцы в его волосы, взъерошил их. — Хотя сейчас я понимаю, что это было ожидаемо. Ты поддаёшься страстям, Эрвин, очень сильно. В нашу первую ночь ты не смог контролировать себя из-за желания ко мне, а вчера тобой овладело отчаяние, которое перекрыло разум. Плюс я ещё подлил масла в огонь своим глупым вопросом.       — И всё равно это не отменяет моей вины, — Эрвин приподнял голову и посмотрел в его серые глаза, ожидая ответа. Леви, усмехнувшись, вновь взял в руки карандаш.       — А если не прощу, что ты сделаешь? Уйдёшь от меня? Тогда я снова перестану спать, и ты будешь винить себя ещё больше. Прекратишь прикасаться ко мне? Вновь доведёшь себя до срыва, набросишься и сделаешь только хуже. С какой стороны ни посмотри, не простить я тебя не могу, а ты не можешь уйти от меня. Здесь всё логично. Так что, да — прощаю. Надеюсь, ты снова станешь самим собой.       — Тебе было очень больно?       — Не знаю, наверное, — Леви пожал плечами. — Бёдра до сих пор болят, но вроде ничего серьёзного. Физическая боль для меня не так страшна, как осознание того, что мной воспользовались. К счастью, это был ты, так что… — он снова не договорил, сосредоточившись на работе.       — Что ты рисуешь? — Эрвин перевёл взгляд на мольберт, которому Леви уделял всё своё внимание. Голубые глаза широко распахнулись, когда мужчина увидел изображение. Это был всего лишь карандашный набросок, однако на бумаге отчётливо различались две фигуры: молодой женщины и ребёнка. Лицо и фигура девушки были хорошо прорисованы, и Эрвин узнал в ней свою жену, а вот контуры тела ребёнка были нечёткими, а вместо лица так вообще пустое пятно. Было видно, что это место несколько раз стирали — бумага потемнела, и на ней были заметны многочисленные оттиски затёртого карандаша.       — Вчера ты размышлял над тем, каким бы был твой сын. Я попытался изобразить, однако не вижу его, — признался художник.       — А откуда ты знаешь, как выглядела моя жена? — удивился Эрвин, поражаясь сходством.       — Твой отец показывал фотографии, — пробормотал тот, делая контур фигуры более чётким.       — Леви, — Смит неожиданно накрыл его ладонь и опустил пишущую руку. — Тебе не нужно это делать.       — Почему? — удивился тот. — Я хочу их рисовать. Тех, кого ты любил.       — Я знаю, это причиняет боль и тебе и мне. Лучше не стоит, — он снял лист с мольберта и сложил его пополам. — То, что было вчера — останется во вчерашнем дне, лучше не вспоминать об этом.       — Но это всё равно повторится. Через год или два, — проговорил Леви, поднимаясь на ноги. — Тебе нужно принять душ, — сморщился он, внезапно почувствовав запах Смита, — а я заварю тебе чай, — не дав Эрвину больше сказать ни слова, парень отправился на кухню. Набросок Эрвин разрывать не стал, а, сложив его несколько раз, спрятал в кармане своих брюк.