Малыш, мне кажется, что я иду ко дну

Москва ярко сияет ночными огнями. Люди не врут, говоря, что столица никогда не спит. Влюблённые парочки гуляют по Арбату и Тверской, пока Фёдор Смолов сидит в баре и пытается заглушить душевную боль очередной стопкой виски. Бармен, закончив делать коктейль для какой-то симпатичной блондинки, подходит к Феде и тихо произносит: — Поезжай домой, слышишь? Ты же, блять, убьёшь себя такими темпами. Сидишь тут безвылазно, вливаешь в себя яд и надеешься, что это что-то изменит. Федя ухмыляется и начинает смеяться. Это тот тип смеха, когда ты уже в отчаянии и глубокой депрессии, но ещё пытаешься держаться, как вдруг кто-то будто нажимает на твой рычаг контроля эмоций внутри и после этого тебя прорывает. — Дим, если я действительно однажды умру от этого, — поднимая стакан, говорит Смолов, — люди скажут, что справедливость восторжествовала. Ты ведь знаешь, что обо мне пишут, — на этих словах футболист подмигивает бармену, допивает оставшееся и закрывает глаза, положив голову на стойку. Он погружается в свои мысли и начинает слышать голоса. Снова. Так много голосов и ещё больше мелькающих заголовков в его измученном мозгу. «Мы из-за тебя чемпионат просрали, говнюк!» «Пидор кривоногий!» «Футбол не для педиков!» «Фёдор Смолов не вошёл в состав сборной России» «Горькие слёзы Виктории Лопырёвой: Фёдор Смолов нашёл...другого?» «Фёдор Смолов был замечен в далеко не дружеских объятиях Антона Миранчука» «Служебный роман: Смолов и Миранчук вместе?» Федя резко поднимает голову и потирает ладонями лицо, не в силах больше вынести этого. За ошибки нужно платить. Федина валюта — разум. Он уже не помнит, когда последний раз был по-настоящему счастлив и не слышал в голове всех тех гнилых слов, что люди кричат ему в спину каждый день наяву. Он теперь совсем один. Чемпионат закончился, и это значит, что Миранчука он больше не увидит. Не сейчас, когда на всех журналах одни и те же заголовки, ставящие под удар репутацию обоих. Хотя, по правде говоря, Смолова не особо волновало мнение обывателей на этот счёт. Какой вообще смысл в этой чертовой жизни, если ты должен врать о самом важном, если не можешь держать любимого человека за руку у всех на виду? Они часто ссорились из-за этого с Антоном, потому что последний продолжал встречаться с девушками для прикрытия, закрепив за собой титул бабника, в то время как Федя уже давно подал на развод с Лопырёвой. «Чего ты боишься?» «Мои родители — люди, выросшие в СССР, они старой закалки, а Лёша — гомофоб до мозга костей, и ты спрашиваешь, чего я, блять, боюсь?! Мы живём в России и тут терпеть не могут таких, как мы! Они хотят, чтобы мы загнулись от СПИДа и сдохли в какой-нибудь канаве, они хотят, чтобы мы умерли, умерли!» Глаза, полные слёз. Рыдания навзрыд. Дрожащее тело. Нежные успокаивающие объятия. «Тихо, тихо, тихо. Я с тобой, Тош, я с тобой» Антон часто плакал. Он твердил о ненависти со стороны общества, в то время как ненавидел себя сам ещё сильнее, чем абстрактные окружающие. В большинстве случаев Феде удавалось его успокоить и не дать начаться бушующему шторму в душе своего мальчика. Всё было неплохо. Пока жёлтая пресса не начала пестрить неоднозначными заголовками. «Нам нельзя было выходить вместе! Нельзя, понимаешь? Какого хуя ты вообще меня обнял тогда? Ебаный эгоист!» Собранный наспех чемодан. Громкий звук хлопающей двери. И ни одной записки на прощание. Всё так. Федя — эгоист. Импульсивный собственник, так непохожий на скрытного и скромного Антона. Но противоположности ведь притягиваются? Банальное утверждение, в которое очень хочется верить.

***

«Я не пью, я отмечаю каждый день, что по тебе скучаю.» «Я не грущу, шучу и праздную каждый день, что мы такие разные.»

***

Федя считал алкоголь такой же неприемлемой отравой для футболиста, как и допинг, пока его сердце не разбилось и он не понял простую истину — ты пьёшь не ради вкуса. Ты пьёшь, чтобы заглушить адскую боль внутри где-то в районе солнечного сплетения. Он перестал приходить на тренировки. Чемпионат мира уже не казался чем-то важным. Будто всё потеряло смысл без этого кареглазого шатена с идеально уложенной челкой. В какой-то момент Смолов всё же осознал, что футбол поможет ему забыться, а физические нагрузки будут так изматывать, что на сопливые страдания просто не останется сил. И вот он, забивает первый гол сборной России. Все радостно обнимают его, даже Антон, забывшийся в порыве чувств и потому впоследствии быстро отстраняющийся. Прикосновения Миранчука — то, чего так отчаянно жаждал Федя на протяжении всего чемпионата. После каждого гола или пенальти они невольно бежали навстречу друг другу, чтобы как можно скорее обняться и разделить счастье от победы вместе. После матча с Испанией, когда в раздевалке почти никого не осталось, Федя уже собрался в душ, как вдруг услышал тихий шум воды и понял, что там кто-то есть. С замершим сердцем он приоткрыл дверь и сквозь душевую кабину увидел очертания торса Антона. Смолов назвал бы это изнасилованием, ведь он был действительно слишком резким и грубым, порядком изголодавшись по телу Миранчука. Только младший так часто шептал «пожалуйста», что, без всяких сомнений, было ясно — ему хорошо. Ему приятно.

***

«Антон, это правда, что Вы встречаетесь с Фёдором Смоловым?» Смех. Рука, обвивающая талию очередной грудастой брюнетки. Счастливая улыбка. «Странно, что Вы задаете такой вопрос в присутствии моей девушки. Мы с ним даже не друзья. Всего лишь коллеги»

***

«А мне так нравится, как ты мне врешь, ведь правда режет хуже, чем кухонный нож.» «И я с широко закрытыми глазами за тобою следовал, как слепые за поводырями.»

***

Федя просит налить ещё один стакан, игнорируя все просьбы остановиться и доставая толстую пачку купюр, надеясь, что она сможет заткнуть надоедливого бармена. Выпивая всё залпом, он поднимается и, слегка пошатываясь, направляется к выходу. В глазах двоится, ноги подкашиваются, а руки бьёт мелкая дрожь. Смолов открывает дверь черной дорогой машины. Только он не пассажир на заднем сиденье. Он садится за руль. Вставляет ключ в замок зажигания и осознанно отправляется на верную гибель. «Возможно, они правы. Возможно, лучше правда умереть.»