О том, как люди (не) меняются

      Джун Мацуду никак нельзя отнести к разряду послушных девочек. Она ругается, дерётся, закидывает ноги на стол, а на любые мужские поползновения в свою сторону реагирует, как на объявление войны. Парни фыркают, кривятся и постепенно бросают попытки разглядеть в ней девушку, переходя на более лёгкие цели. И только Ханамия знает, что она бывает другой. Нежная, податливая, она ночами изгибается в его руках и просит брать её жёстче. Скрывает свою мазохистскую натуру под толстым слоем агрессии. Но Макото совсем не против. Осознание того, что она принадлежит только ему, греет душу, заставляет в школе расслаблено откидываться на спинку стула и довольно усмехаться, наблюдая жадным взглядом за каждым её движением. Ей он, конечно, ни за что в жизни в своих чувствах не признается. И не только ей, но и самому себе. В мыслях у Ханамии — ураган из слов. Но вместо наведения порядка он упрямо продолжает составлять одно и то же предложение: «Я смог подчинить её и буду использовать, пока она мне не надоест». И он ни за что не допустит варианта, что это именно она его подчинила, то ли своим холодным взглядом, то ли очередным стоном, сорвавшимся с припухших губ. И может всё так бы и продолжалось, если бы Ханамия не допустил ошибку, которую простила бы не каждая девушка, а она — тем более. — Ты мне противна, Мацуда. Слова, ударившие её наотмашь. Но она слишком привыкла наносить ответный удар. — Я ненавижу тебя, Макото Ханамия. И его почему-то задевают эти слова, оставляя горький осадок где-то внутри. После этого всё изменилось и возвращаться в прежнее русло не собиралось.       Джун больше не грубит, не дерётся и даже не усмехается. Ханамия убеждает себя в том, что ему абсолютно на неё плевать, но ночами, закрывая глаза, он всё ещё видит её, пока в ушах бешено стучит кровь и повторяется его имя её голосом. Это продолжается долгих три месяца, в течение которых в каждом из них что-то ломается. Он на время забывает обо всём, погружаясь в игру, но после проигрыша вспоминает с новой силой. Она ни на минуту не забывает, всё больше хмурясь, хотя казалось, что хуже уже некуда. Они меняются (не)безвозвратно, продолжая зачем-то повторять перед зеркалом, что ненавидят друг друга. Это как ежедневная мантра, девиз на день, который нужно постараться не забыть. Никто уже не вспоминает о той ссоре, никто уже не помнит, кому что было сказано. А они сами даже не уверены, что помнят, с чего всё началось. С того дня в голове у каждого только по одной фразе. «Ты мне противна». «Я тебя ненавижу». И эта ненависть кажется обоюдной, но всё равно больно жжёт душу и одному, и второму, заставляя отворачиваться, не встречаться глазами. Но терпение у всех рано или поздно заканчивается и появляется желание либо вернуться, либо начать всё заново. У Джун это всё сначала смешалось в кучу, из которой ничего адекватного извлечь нельзя было. Но время, как известно, лечит. Восстанавливает, наводит порядок. Макото остаётся лишь подавиться собственной слюной, когда Мацуда перешагнула порог класса в новом для себя и других образе. Не в штанах, не в привычной огромной толстовке, не растрёпанная. Аккуратная, улыбающаяся…нежная? Ханамия поспешно отвернулся и раздражённо стиснул зубы. Ему наплевать на всяких мелких мошек, ошивающихся вокруг. Главное, чтобы вели себя тихо.       Мацуда чувствовала внутри себя что-то странное, лёгкое. Может, там просто чего-то не хватало. Зайдя в кабинет, Джун кинула быстрый взгляд на некогда любимого баскетболиста. И ничего не почувствовала. Или просто не захотела чувствовать. Её тут же окружили и завалили вопросами по типу: «Что случилось?». Какой-то умник уточнил, кто она такая. Мацуда, неожиданно для себя, улыбалась и спокойно отвечала. Услышав в толпе тихое «повзрослела», она вцепилась в это слово, как утопающий в спасательный круг. И это было именно то, что нужно. Чуть позже на физкультуре Джун вновь удивила их, явившись в весьма открытой для неё форме. И Макото просто не мог не услышать довольное хмыканье Казуи. — Эй, милашка Мацуда. С такими ногами грех носить что-то длиннее школьной юбки.

***

— Казуя, ты какой-то слишком высокий, — Мацуда смущённо отводит взгляд в сторону и пытается волосами скрыть покрасневшие щёки. — А ты привыкла к кому-то более низкому? — Хара усмехнулся и чуть наклонился, стараясь быть ближе к девушке. — Тогда тебя нужно приучить к иному положению вещей, милашка Мацуда. Джун закусывает нижнюю губу уже на слове «приучить», что не укрывается от парня. — Ты ведь не против? — продолжает он, приподнимая её за подбородок и касается губами уха. — Джун. Она уже чувствует тугой узел внизу живота, а Казуя замечает изменения в её тёмных глазах. Он слегка прикусывает мочку её уха и тут же придерживает обмякшую Джун за талию. Хара думает, что на сегодня хватит, но замирает из-за тихого полустона: — К-казуя… От этого возбуждающего голоса и из-за её обжигающего дыхания на его шее, баскетболисту окончательно сносит крышу. Он резко прижимает её своим телом к стене, тут же подхватывая и заставляя ногами обвить его торс. Казуя целует Джун жадно, будто от это зависит жизнь их обоих. И чёрт знает, далеко бы это зашло, если бы не взбешённый Ханамия, выскочивший из-за угла. Они не замечали его ровно до того момента, как он грубо оттолкнул их друг от друга, подхватывая едва не упавшую девушку на руки. На пару секунд капитан баскетбольной команды отвлекается, всматриваясь в её испуганные глаза, приоткрытые губы и засос на шее. Макото мысленно материт тяжёлого форварда, ибо он потерял их из виду всего на пару минут, а чёртов Казуя уже успел оставить на ней метку. — Эй, Ханамия, какие-то проблемы? Если не заметил, то ты помешал нам, — голос звучит недовольно, что неудивительно, и Хара делает шаг вперёд, протягивая руки и намереваясь забрать девушку. Та всё ещё напуганная, переводит взгляд с одного парня на другого под их тяжёлое молчание. Наконец до неё доходит, у кого на руках она сидит и что вообще происходит. Джун дёргается в сторону, но Макото будто тисками сжимает её талию и бедро. Мацуда жалобно смотрит на Казую. Тот опять делает шаг вперёд, оказываясь почти перед противником. Единственно, что разделяло двух взбешённых парней — хрупкая женская фигурка, до смерти перепуганная. Ханамия опустил девушку и (не)осторожно оттолкнул в сторону. Усмехнулся. — Если ты хочешь воспользоваться моей девушкой, Хара, то тебе стоит подать заявку заранее. Вдруг на этот день у меня уже будут на неё планы. Первый удар пришёлся в челюсть. Джун от неожиданности вскрикнула, но ни шага не сделала. Зато его сделал быстро выпрямившийся Макото.       Парней вскоре разняли и, выпытав у Мацуды искажённую и смягчённую правду, опустили. Девушка тут же схватила Казую и потащила его к выходу, едва не забыв и свои, и его вещи. Парень улыбался, хоть лицо, как и волосы, были в крови, а из разбитой губы от каждого слова/движения начинала идти кровь. Не рискнув вести баскетболиста в медпункт, куда уже повели недовольного Макото, Мацуда потащила его к себе домой. Жила она, к слову, совсем не далеко. А баскетболист послушно шёл за ней, сжимая маленькую ладошку c длинными изящными пальцами и думал о том, что теперь он её ни за что не отпустит.       Уже у девушки дома он поймёт, что именно этого ему не хватало. Небольшой кухни, синей кружки с чаем и тёплой улыбки Джун. Сколько бы Ханамия не проводил времени с девушкой раньше, он никогда не видел эту улыбку. Ни Джун, ни Казуя не думают о том, что будет завтра, потому что они наслаждаются моментом.       Мацуда не противится, когда Хара тянет её за руку и усаживает себе на колени. Девушка знает, что всё происходит слишком быстро, знает, что сначала должны быть многочисленные свидания, встречи. Но ей кажется, что он — именно тот, кого она так долго ждала. От одного его взгляда у неё подгибаются колени, от поцелуя кружится голова. Внезапно Джун вспоминает о Ханамии, но несильный укус возвращает её к реальности.       Макото Ханамия — это её прошлое. Прошлое, которое она ненавидела и, возможно, всё ещё будет ненавидеть. Но без этого прошлого у неё не было бы такого настоящего.