Наваждение

      "18 сентября 2004 год.       Это было давно. Ровно настолько, насколько не смогу сейчас даже вспомнить. Нет, конечно кое-что я припоминаю. Что именно? А то, что тогда мне хватило мгновения. Для чего? Не знаю. Но это стало наваждением. Он стал наваждением. Он не был моей мечтой, болезнью, страданием. Нет. Он был именно наваждением.       Я не засыпала и не просыпалась с мыслью о нем. У меня не пузырились сопли вечерами. Я просто жила. И он жил. Во всем.       Во всех.       Помню, в тот миг я почувствовала себя несчастной принцессой из сказки, нашедшей своего принца. И на этом можно было ставить точку. Лишь нашедшей. Нет, не было тогда никаких "долго и счастливо". Был он, была я и огромная пропасть между нами. А может, то была и стена.       Да, пожалуй, именно стена.       Тебе интересно, что произошло? Можешь не отвечать, знаю, что нет. А я расскажу. Нет, не из-за вредности.       Хотя, почему нет? Именно из-за вредности.       Начну я, пожалуй, с самого своего рождения.       Ничего особо важного сообщить я не сообщу, но скажу лишь, что родилась я ребенком, как казалось моим родителям, уникальным.       Нет, я не заговорила в первые дни своей жизни, не летала и не бегала. "Ну и в чем же эта уникальность?", спросишь ты? Да ни в чем. Однако узнать мне об этом довелось лишь к десяти годам.       Что же в таком случае, смогло удивить моих родителей?       Химера.       Я не ругаюсь. Это действительно была Химера: голова льва, хвост змеи. С того самого дня, когда я родилась, мою шею клеймило нечто, повторяющее очертания Химеры.       Согласись, не каждый ребенок рождается с подобным. Это было не родимое пятно, не родинка в виде сердечка и даже не уникальная пигментация.       Это была самая настоящая магия.       Как я уже говорила, узнать мне об этом довелось лишь к десяти годам, когда в мой уютный родительский дом влетела пестрая сипуха со странного вида конвертом в клюве. Удивилась ли я? Мерлин, а ты бы не удивился? Нет? Странно.       Я скажу больше: удивляться мне в тот день пришлось не один раз. Сипуха, как прилетела, также неожиданно и улетела, оставив меня и моих родителей в полнейшем недоумении и в явном неверии в произошедшее. Странный конверт однако лежал на журнальном столике, а на нем большими буквами было выведено: "Мисс Гермионе Грейнджер".       "Открывать конверт или нет?" мне не пришлось долго думать. Конверт открылся сам, задымился и резко взлетел.       О том, что произошло после, мне вспоминать довольно забавно, но тогда смешного было мало. Из конверта полилась дивная музыка в сопровождении мелодичного кваканья, шипения и мычания, а после конверт заговорил. Крепкие нервы моего отца явно не выдержали этого и он попросту потерял сознание. А конверт сообщил мне, что я - волшебница и зачислена в некую магическую школу. Я не верила в происходящее, да и родители подобное осознать не могли. Но я смирилась. Приняла, как даное и смирилась.       По прибытии в Хогвартс (именно так называлась та самая школа) я узнала от сверстников, что никакая я не особенная. Каждый волшебник, подобно мне, носит на шее некое клеймо - знак истинного счастья, как принято было его называть. Хотя в какой-то мере, я и правда была уникальной, а точнее, все мы были уникальными. Знаков, подобных моему, существовало лишь по паре. Что это значило? Да ничего. Так мне казалось.       Я никогда не была сентиментальной, не верила в истинные чувства, описываемые в любовных романах, что читала моя милая мама. А на истории о, якобы, истинном счастье, лишь скептически улыбалась.       Мои недалекие одноклассницы часто заговаривали об этих глупостях. "В тот самый момент, как ты увидишь знак, истинный твоему, на шее другого, ты вмиг потеряешь себя и обретешь его". Бред? Полный. Смешно? Скорее идиотично.       Увы, но я оказалась, пожалуй, впервые в жизни не права.       Как я уже говорила, я не помню, когда это произошло. Было ли это во время прогулки или обед в Большом зале. Это и не важно. Важно только то, что в тот день я для себя умерла. Не в буквальном смысле, конечно. Я все также ела, спала, дышала. Я умерла, как личность, как индивидуальность, а в голову въелся один единственный образ. Его образ. Того, кого всю свою волшебную жизнь искренне презирала. Ах да, упомяну, что у нас это было вполне взаимно. Драко Малфой.       Он всегда заботился о своей внешности. Эдакий самовлюбленный циничный козел с ярким комплексом нарциссизма и легкой примесью педантичности. Кстати, последнее он в тот день как раз забыл на полке, ибо предстал передо мной в самой обычной маггловской майке. Был ли он красив? Смешно!       Да, был. Аристократически бледный, высокий, подтянутый с широкими плечами и сильной шеей. А на шее... "Химера".       Я застыла. Так глупо стояла и смотрела не в силах отвести от нее взгляда. И я начала тонуть. В болоте из собственных чувств, засасывающих меня живьем в глубокую бездну. Я падала. Падала-падала-падала. Умирала, мечтая оказаться на самом дне, но дна не было.       Запечатление. Прекрасно подходящее слово. Да, я запечатлелась на нем. А он. А что он?... - Эй, грязнокровка, - он заговорил холодно и холод в его голосе словно спасательная льдина подействовал на меня. Ухватившись за нее, я начала карабкаться. Выныривала из этой бездны, вдыхая так нужный в тот момент кислород.       Я ему не ответила. Мне достаточно было посмотреть ему в глаза и увидеть в них нескрываемую ярость и ненависть, чтобы полностью почувствовать под ногами потерянную опору и трусливо убежать.       А после случилось самое страшное. Я видела его везде и в каждом, ненавязчиво искала его глазами, но отрицала саму суть происходящего.       Он не знал обо мне. Он не знал о нас. Да и зачем? Мы были, есть и будем слишком разными. Он - аристократ, блюдящий порядки наследования, родовитый, чистокровный, и я - магглорожденная, грязнокровка.       Я всегда была отличницей, добивающейся всего кровью и потом, а он эдакий мажор и прирожденный гений.       Я изводила себя учебой, заучивала книги одна за одной. Я была первой. Все всегда говорили мне, что он - сзади.       Нет, он не был там - за мной. Это я всегда гналась за ним. Он был лучшим, при этом не делая ничего, а лишь, со свойственным ему скотенизмом, мерзко усмехаясь и шагая непринужденно впереди меня.       Ну а я бежала. Бежала-бежала-бежала, стирая ноги в кровь, но угнаться так и не могла."

***

      - Гермиона.       Мягкий голос пронесся по окутанной сумраком комнате. На стене заплясали отбрасываемые догорающей сальной свечей тени, а воздух наполнился терпким ароматом яблочного огненного виски. Аромат проникал в каждую ее клеточку, наполняя собой легкие и дурманя сознание. Она пьянела без вина, без огневиски. Она пьянела от него. А запах тем временем сладко смешивался с ее пряным - корицы - и успокаивающим - мяты. Он подошел к ней, сидящей за обложенным книгами столом, грациозно наклонился и прижался щетинистой щекой к ее - гладкой и нежной. - Уже почти полночь. Чем ты занимаешься? - бархат его голоса грел душу, ласкал уши и шерстяным пледом окутывал ее, согревая в эту дождливую ночь.       Она улыбалась, тянулась к нему, таяла подобно той свече, но совсем не догорала. Нет. Она пылала. Светилась подобно мириадам звезд. Нескончаемо светилась. - Я пишу, - промурлыкала она. "Что пишет и зачем?" она уточнять не стала. Ни к чему.       Он не спросил. Не поинтересовался. Ему это было не нужно, ведь он и сам прекрасно обо всем знал. - Не задерживайся. Я буду тебя ждать.       И он ушел. Ушел бесшумно и неспешно, провожаемый тихим и таким нежным "Драко".

***

      "Час за часом, день за днем, неделя за неделей. Мой мир перестал быть тем, каким я привыкла его видеть. Он был все тем же подонком, а я глупой девчонкой без мечты и без какой-либо надежды.       "Грязнокровка". Так он меня называл. Самое гнусное оскорбление стало для меня спасательным кругом. Я держалась за него, за этот круг. Он не давал мне права утонуть, как бы мне того не хотелось.       На уроках, в Большом зале, в редких прогулках по Хогсмиду. Казалось, что мое сердце опутали тонкой нитью, сжимая его так, что оно вот-вот лопнет. И меня тянули за эту нить. Тянули, а я подчинялась и шла. Всегда. Всегда оказываясь там, где находился он. И я снова падала. Умирала. Тонула, а в конце... "Грязнокровка".       Каждый раз. Каждый чертов раз.       И вот однажды случилось то, что случилось.       Это было зимой, кажется. Да, определенно была зима. Близилось Рождество, а за окном мягкой периной лежал пушистый белый снег. Школьный замок в такие дни выглядел действительно величественно. Башни покрывал тонкий слой льда, с окон свисали толстые сосульки, а с потолка Большого зала не переставая шел белоснежный снег, кружась и тая, так и не сумев осесть.       Я, как и вчера, как и позавчера, как и неделю, месяц назад коротала вечер в старой, но от того еще более царственной библиотеке школы. Книги меня притягивали, окутывая океанами информации. Что-то было нужным, что-то абсолютно бесполезным. Но я читала. Я забывалась в книгах.       Вечер этот был абсолютно обыденным и уж наверняка не предвещающим чего-то... Да нет, в принципе не предвещающим чего-то.       Из коридора замка доносился громкий хохот хулигана Пивза, явно учудившего нечто абсурдное, и теперь так заливисто веселившегося. Конечно, жертвам его недобрых потех было далеко не радостно, но разве это останавливало полтергейста? Нет, напротив - раззадоривало и подбивало для выдумки новых шуточек.       Честно признаться, все любили Пивза. Да и я не была исключением. Конечно, бранились на него, так неосторожно попадаясь на его уловки, но, однозначно, любили.       Дверь в библиотеку распахнулась и с коридора повеяло холодом. Гул голосов стал громче, но через пару секунд вновь утих, а у дверей послышался до дрожи знакомый голос.       По спине побежали мурашки, а зубы сковало болезненным спазмом. Помню, пыталась всеми силами не выдавать волнения. Мне даже казалось, что вполне убедительно получалось. С таким остервенением, как тогда, я книг еще не читала. Хотя и чтением это назвать нельзя. Мои глаза лишь расфокусировано бегали по строчкам, а расширившиеся зрачки не видели ничего.       А он все говорил. Говорил-говорил-говорил. Не со мной. Конечно же нет. Общался он в тот момент с...       Нет, не вспомню я кто это был. Да и не важно это. Важно было то, что говорил именно Он. Он, а не кто-то еще. Я слушала. Слушала и не понимала о чем он. Лишь наслаждалась бархатом. Холодное острое лезвие в тот миг и правда казалось мне мягким бархатом. И это лезвие убивало меня. Врезалось в сердце и... - ...вонь, а это - грязнокровка.       Что?       Да, услышала я тогда лишь: "Грязнокровка". И вновь вынырнула из забытия, приходя в себя. Он стоял в двух метрах от моего стола. Длинные тонкие пальцы закрывали его чуть горбатый нос, а тонкие губы были сжаты в презрительной улыбке. - Что? - повторила я в голос свой немой вопрос. - О, Мерлинова борода, она еще и глухая.       Он улыбался. Ядовито улыбался, а мне вдруг стало больно. Не от его слов, нет. Он то и не сказал ничего, а если и сказал, то я все равно не услышала.       Больно стало от этого безразличия, от его холодности, отчужденности. От его цинизма и сволочной натуры. Больно стало от того, что из всех людей, живших на земле, это оказался Он.       Бедная маленькая принцесса. Сказка была слишком жестокой, а принцесса слишком хрупкой.       Да, в тот раз я впервые расплакалась. "Как дура", хочешь сказать? Нет, как женщина. Как самая обычная женщина, которой просто больно. Которой обидно. Которой...       А он стоял и смотрел. Недоверчиво и как-то растерянно. Видимо, ожидая услышать колкость, которую я с такой легкостью рожала на языке и с не меньшей легкостью выдавала. Ответное оскорбление, без труда бросаемое в его адрес. Да чего угодно, но явно не слез.       А мне было все равно. Со слезами из головы выходили заботы, а сердце покидала печаль. Слезы смывали все тяготы, переживания.       А он все так же стоял. Просто стоял и все так же смотрел. Разочарован? Да, он явно разочаровался. - Теряешь сноровку, грязнокровка. Я думал ты способна на... - Уйди-и-и, - заскулила я. Именно заскулила. И вдруг мне захотелось лопнуть. "Пув!", и все. Словно воздушный шарик, который проткнули иголкой.       А он все также стоял. Не ушел и даже не пошевелился. А я начала успокаиваться. Опухшие глаза в тот момент казались мне двумя пельменями, а щеки, красные, как томаты, горели огнем. Я все еще глотала легкие всхлипы и жалкие стоны, но здраво мыслить уже точно могла.       И я посмотрела на него, мысленно произнеся: "Красивый". - Ты все?       Я молчала. Что именно "Я все" было и так ясно, но отвечать я не хотела. А он, видимо, начал терять самообладание, так как в следующий момент яростно схватил меня за закрытое воротом гольфа горло. - Что ты... - это все, что я смогла прокряхтеть. Его тонкие пальцы с силой сдавливали артерию и голова так предательски начала кружиться. Глаза вновь наполнились слезами. Но не теми, что были раньше. Нет, эти были, скорее, рефлексом.       Я не помню точно, что именно привело меня в чувство, но помню наверняка, что через пару секунд он лежал на холодном полу, оперевшись о поваленный шкаф и укрытый множеством книг. В моей руке оказалась палочка. Когда я ее достала и как - не вспомню, но сделала это абсолютно неосознанно. - Больной ублюдок, - ярость била во мне ключом. Я не смотрела на него, мне нельзя было на него смотреть. Эта ярость была нужна мне, она заставляла меня мыслить ясно, а он...       Да, он был слишком... Во всем он был слишком. - Поганая грязнокровка, - его рык ласкал уши, но то, второе слово. Я молила, чтобы он говорил его чаще. Только так я могла держаться. Но долго ли?       Он поднялся. Медленно, грациозно, по-львиному. Он не был той скользкой змеей, что символизировала его факультет. Он был самым настоящим львом. Взмахнул волшебной палочкой, возвращая шкаф и книги на место, становясь таким... Опасным? Да, опасным.       Шаг, за ним еще. Он приближался ко мне, а я смотрела на него. Он танцевал. Танцевал, словно горностай перед охотой, а я, как тот глупый кролик, завороженно следила за каждым его движением, глотая ком за комом. И ловушка захлопнулась. Оказавшись в его власти, я будто в сетях билась в агонии. Он держал меня за волосы, наматывая их на кулак, а к горлу приставил острый конец волшебной палочки.       Тихо, гортанно вскрикнула. Пьянящий запах ударил в нос. Я никогда не ощущала его до этого, но он казался мне до невозможности родным. Терпкий, пьянящий запах. Я не знала почему, но с уверенностью могла сказать, что так пахнет яблочный огненный виски.       Он шипел, осыпал меня проклятиями и оскорблениями, но я их не слышала. Я дурела от него и тянулась к нему. И в один миг он отпрянул. Отпустил мои волосы и с остервенением оттолкнул меня.       О, Мерлин, я поцеловала его. Неосознанно. Даже не поцеловала, а скорее мазнула губами по его длинной шее. - Грязнокровка, да как ты...       Я осела на пол. Ноги не держали меня, а потому и стоять я была не намерена. Посмотрела на него. Взгляд у меня тогда был уставшим. Я сама была уставшей. Уставшей от всего. От наваждения, от этой силы, что тянула меня. Уставшей от него и уставшей от себя.       Я не хотела и не собиралась делать того, что в последствии сделала. Не знаю, на что это было в тот момент похоже, но он нервно улыбнулся - я скинула с себя мантию. - Грязнокровка, совсем из ума выжила?       Но он смотрел. Стоял и смотрел на меня. Он мог уйти, но не сделал этого.       А я тем временем начала собирать свои длинные волосы в корявый хвост. Я не хотела спешить. Делала все медленно, плавно. И молча. Холодными пальцами коснулась своей шеи. Медленно отвела голову вбок, наблюдая за ним из под опущенных век и потянула за ворот гольфа, миллиметр за миллиметром открывая ему свою "Химеру".       Его зрачки увеличивались, а кожа бледнела все сильнее и сильнее, из аристократической становясь какой-то болезненной. А я наслаждалась. Наслаждалась его сбившимся дыханием. Наслаждалась дрожью, что еле заметно виднелась на кончиках его пальцев. И наслаждалась тишиной.       Он запечатлелся. А я стала Его наваждением.       Я, кажется, уже говорила, что нам не дано было быть вместе. Между нами была стена. Стена из боли, из обид. Стена из ненависти и взаимной неприязни. Стена из уз, что связывали нас.       Но почему же именно стена? Потому что в отличие от пропасти, стену можно сломать.       Мы не любили друг друга, мы не мечтали друг о друге, не болели друг другом. Мы стали друг другу всем, будучи в то же время никем.       Мы построили свой мир. Мир, где все стало абсолютно не важно. И уже сами выстроили стену, за которой оставили то самое Все, впустив лишь самое светлое, что хранили наши сердца."

***

      00:00, 19 сентября 2004 год.       Она ступила тихо, боясь потревожить его сон. Медленно села на краешек кровати. Нет, все же он не спал. Она знала. Его выдавало дыхание. Во сне ровное, сейчас оно было скорее прерывистым. Он молчал, отчаянно делая вид, что спит, а она играла в его игру. Медленно опустилась на подушку, как вдруг что-то твердое прижалось к нежной щеке. Привстала, нащупав холодными пальцами квадратную гладкую коробочку, перетянутую немудреным бантом.       На кончике его палочки загорелся слабый огонек. Он следил за ней. С легкой улыбкой наблюдал, как она развязывает атласную ленту. Медленно, словно опасаясь чего-то открывает крышечку, а под ней...       Она завороженно смотрит не в силах оторваться. Так по-женски прижимает палец к губам, а после томно выдыхает. Медленно поднимает руку с зажатой в ней волшебной палочкой и вычерчивает в воздухе аккуратное слово. "Согласна".