ничего не бойся

      Лето в этом году выдалось дождливым, промозглым и до отвратительного сырым. Казалось, что еще немного — буквально пара дней — и центр города превратится в Венецию, а по широким улицам начнут плавать гондолы. Вода лилась с неба, останавливаясь всего на несколько дней, а после заряжала с новой силой, вновь превращаясь в мерзкую морось, останавливаясь и снова по кругу.       Донхёк основную массу своего летнего времени проводит на балконе, в окружении пледов, подушек, термокружки с невероятно сладким кофе и книги, которую дочитать не мог уже второй год. Тут же рядом стоит старая жестяная банка, до краев набитая сигаретными окурками, но она принадлежит Джено и Ли-младший не будет ее выкидывать чисто из вредности — насвинячил, так будь добр убери. И совершенно неважно, что сам Донхёк образцом чистоты не является, и все его грязные носки-футболки и кружки с трехдневным чаем убирает именно Джено.       Ли клюет носом в последние страницы, убаюканный теплом и размеренным стуком капель в стекло. Время клонится к вечеру — Джено должен скоро вернуться, но Донхёк очень хочет спать и слишком ленив, чтобы поднять себя и пойти приготовить что-нибудь на ужин.       Громкая мелодия звонка заставляет вздрогнуть и вынырнуть из сладкой дремы. Донхёк чертыхается, откладывает книгу и смотрит на дисплей. Джено слишком хорошо его знает, Ли-младший убеждается в этом в сотый — тысячный? миллионный? — раз.       — Просыпайся, принцесса, я голоден, — на том конце шумит дождь и проезжающие машины, разбрызгивающие лужи в зазевавшихся прохожих.       — Когда ты будешь? — выдавливает из себя Донхёк, параллельно широко и громко зевая.       — Скоро, так что давай, вылезай с балкона и приготовь что-нибудь. Со мной, кстати, будут парни, так что раменом не отделаешься. — говорит старший и в голосе его эти издевательские нотки, за которые Донхёк убить его хочет периодически.       — Не проще заказать что-нибудь? — вымученно стонет младший и глубже зарывается в свой кокон.       Джено только тихо смеется, произносит вкрадчивое вставай и сбрасывает, заставляя Донхёка ненавидеть его еще больше.       В холодильнике ожидаемо ничего — два умерших еще со вчерашнего дня сэндвича, засыхающий и молящий о пощаде кусок сыра, размером со спичечный коробок, три яйца и прокисшее молоко. Ну и пять банок пива, литр колы и огромная бутылка кетчупа.       Донхёк фотографирует содержимое — вернее его полное отсутствие — холодильника и скидывает фото Джено, подписывая что-то типа сначала зайди в магазин, если хочешь, чтобы я что-то приготовил, придурок. Довольный собой, Ли подхватывает одну из банок «бада», возвращаясь обратно в свой теплый угол, где преспокойно проводил все дни без Джено, который застревал на летней подработке.       Хохочущие и мокрые парни вваливаются в их квартиру спустя минут сорок. Донхёк выползает по уши укутанный в одеяло, с торчащим кончиком носа и наполовину пустой банкой. Смотрит на все это безобразия, прикидывая сколько Джено придется убирать после их друзей и улыбается.       — Он уже пьет, — фыркает Минхён, стаскивая мокрые насквозь «конверсы», балансируя на одной ноге.       Джено выразительно смотрит на младшего, ставит на пол два пакета с едой и подходит совсем близко, перехватывая из чужих рук банку. Донхёк хочет что-то возразить, но старший легко целует в мягкую щеку и шепчет тихо: сначала ужин, Донхёк-а. И скрывается в ванной, оставляя младшего в легкой прострации среди сигаретно-фруктового облака, разбавленного сыростью дождя.       Той же толпой парни забиваются в небольшую ванную, устраивая баталию и там. Когда шланг душа почти сломан, а все баночки и тюбики перевернуты, друзья вываливаются из помещения под дельфиний крик Чэнлэ, еще более мокрые. Донхёк фыркает и кричит надрывно не трогайте меня, идиоты, удирая скользящими по паркету носками и путаясь в одеяле, которое так и не убрал. Джисон довольный и возбужденный — самый мокрый из всех — бежит следом, валит старшего на пол и забирается ледяными мокрыми руками под одеяло и в прорези свободной борцовки. Донхёк пищит на фальцете и молит о пощаде, пока Марк со смехом не стягивает Джисона за капюшон и пинком не отправляет в сторону, упавшего в конвульсиях, Чэнлэ.       — Одежда сами знаете где, вперед. - так и не отдышавшись, хрипит Донхёк.       Джено заходит в гостиную, вытирая мокрые черные волосы полотенцем и смотрит на парней, и им снова будто по десять. Хотя на деле они не далеко ушли.       Методом самой честной игры в мире, — камень-ножницы-бумага, да — проигравшие ушли штурмовать кухню, и Донхёк проклял все на свете, потому что готовить — да просто рядом находиться — с Ренджуном и Джемином после их последней поездки на море, было невыносимо. И если Хуан честно пытался помочь, разбирая пакеты и думая, что же быстро сообразить на ораву парней, Джемин откровенно мешал, зажимая старшего на всех горизонтальных-вертикальных поверхностях.       несмотря ни на что он остается плейбоем       — Джемин, иди отсюда, мешаешься, — шипит Донхёк, готовый уже разбить яйцо о рыжую голову. — Позови лучше Марка.       На смотрит на Донхёка невинными круглыми глазами, параллельно кусая Ренджуна куда-то в шею, и Ли хочет выгнать обоих.       Спустя полчаса и все-таки сожжённый Марком рис, парни уселись на полу в гостиной, включив какой-то музыкальный канал на фоне. Разговаривая о чем-то несущественном, друзья уничтожили ужин за несколько минут. Дождь тем временем усилился, а солнце совсем село. Джено перетащил старенький обогреватель с балкона, потому что сидеть на полу становилось холодно. Чэнлэ и Ренджун ушли мыть посуду, оставив выбор фильма остальным, а Джемин увязался следом и все откровенно посочувствовали младшему китайцу, который вернулся через пару минут смущенный и растерянный.       — Эти двое отвратительно влияют на младших, — бормочет Джено в макушку Донхёка, а Джисон только хмыкает и шепчет еле слышно а сами-то.       Выбор останавливается на вторых «Стражах галактики», от которых Донхёк был в восторге, а Джено уже тошнить начинало, но против не пойдешь, потому что младший счастливый такой и глаза у него горят ярче звездного полотна. Парни не против, потому что Ли-младший и выгнать может обратно под проливной дождь.       К концу фильма Марк и Чэнлэ засыпают по обе стороны от почти рыдающего Джисона; Ренджун сопит еще с середины на коленях Джемина, убаюканный легкими прикосновениями к волосам. Джено шерстит что-то в телефоне, пока Донхёк, полностью в фильм погруженный, совершенно ничего не замечает.       Все расходятся ближе к полуночи, когда одежда уже подсохла, а дождь почти закончился.       Донхёк закрывает дверь за парнями и возвращается в гостиную, подбирая с пола одеяла и пледы, сгружая все это на диван. Джено курит на балконе, наблюдая как оставшиеся после ливня капли скатываются вниз по стеклам, задумчивый какой-то слишком и младшему от этого совсем не по себе. Парень подходит сзади, обхватывает вокруг талии и кладет подбородок на плечо, прикрывая глаза. Джено свободную от сигареты руку кладет на ладони младшего и чуть расслабляется.       — Случилось что-то? — для Ли-младшего это не характерно, но он тихий внезапно и какой-то спокойный.       Джено выдыхает сизый дым в небо, тушит сигарету о переполненную банку и мотает головой отрицательно. Донхёк напрягается еще сильнее — он не любит, когда старший что-то от него скрывает. У них с самого детства все переживания на двоих; проблемы в школе, дома, в любви — все одно на двоих. Донхёк такой, что никогда в себе держать не может. Вечно кричит и руками размахивает, невыносимый абсолютно периодически, он совершенно не умеет свои эмоции сдерживать, а потому может расплакаться совершенно внезапно, введя всех в ступор. У младшего внутри гораздо — гораздо — больше, чем может показаться на первый взгляд и Джено первым это увидел.       И полюбил тоже первым.       — Мы же договорились ничего друг от друга не скрывать, ты помнишь? — Донхёк сам не понимает, но отчего-то начинает злиться.       Джено всегда такой — менее эмоциональный, более молчаливый. Они вместе на контрасте, но друг друга без слов понимают, и вводят всех окружающих в ступор, потому что никто понять не может, как они могут быть вместе. Но они вместе и очень долго. И все что сейчас Ли-младшего напрягает — молчание.       — Отлично.       Донхёк сам от себя в шоке, но хлопает балконной дверью и уходит в ванную. Выкручивает холодную воду на максимум и плещет себе в лицо. Джено заходит меньше, чем через минуту. Выключает воду и смотрит куда-то глубоко внутрь через отражение в зеркале. У младшего от этого взгляда все внутри скручивается и переворачивается, а по коже мурашки от самого затылка вниз по позвоночнику.       — Я тут внезапно понял, — наконец говорит старший и резко взгляд отводит, лбом в плечо упирается, будто ему в глаза Донхёку смотреть стыдно.       больно       — Мы школу заканчиваем в этом году. — Джено говорит приглушенно, но младший слышит и понимает внезапно к чему разговор клонится. — В университет поступать придется. Марк сказал сегодня, что возможно в Канаду вернется. Чэнлэ здесь вообще по обмену. Мы же все разбредемся, а что если не увидимся больше никогда?       что, если я тебя потеряю       Джено не говорит вслух, но Донхёк не глупый, он мысли старшего читает еще с тех пор, как им исполнилось лет по двенадцать. А еще Ли-старший всегда любил загонять себя подобными размышлениями: он Донхёку не признавался два года только потому, что это разрушило бы нашу дружбу. Вот только младший импульсивный и все еще не умеет держать эмоции в себе, а потому все сложилось так, как сложилось.       — Идем-ка, — тихонько говорит Донхёк.       Переплетает чужие пальцы со своими, тянет в сторону балкона. Хватает по дороге пледы и одеяла, что пришлось принести из его личного укрытия ради друзей, и скидывает все это на пол. Садит ничего не понимающего Джено на ворох одеял и подушек, сам сверху садится, оплетая всеми конечностями и утыкается куда-то в плечо, вдыхая с чужой кожи табачный дым с нотками цитрусовых.       — Я тебя люблю.       Слова даются легко, Донхёк говорит их достаточно редко, чтобы всякий раз волноваться, но сейчас — нет. Потому что именно сейчас старшему важнее всего услышать эти слова именно от него.       — Я себе слово дал год назад, когда мы сюда вместе переехали, что ты никогда от меня не избавишься. До смерти буду тебя преследовать и возможно позже, но это как получится. И черта с два ты от меня избавишься только потому, что мы школу окончим, слышишь меня? Не для того я так долго любил тебя, чтобы все крахом пошло из-за какого-то выпускного, который, кстати-ка, только через год.       Джено молчит и младший грудью чувствует, как колотится чужое сердце; видит, как слегка розовеют кончики ушей. И Донхёку слов не нужно, чтобы понять, что его услышали и поняли.       — Я дышать без тебя не могу, и меня это жутко пугает, — шепчет Джено внезапно.       Крепкие руки до хруста в ребрах сжимают младшего. Донхёк тихо смеется, чувствуя, как щеки начинают гореть — старший без труда мог одним предложением вывести его комфортного состояния ироничного придурка вот в такое, смущенное и нестабильное, до влажной пелены перед глазами.       Джено целует куда-то в плечо, в линию челюсти и мягкие щеки, горячие от смущения. Прижимается своими губами к чужим, тут же ловя ответ в виде сорванного теплого дыхания и еле слышного стона. И все встает на свои места и старший уже не думает о том, что будет, потому что Донхёк мягкий, теплый, податливый — таким его никто не знает; никто права на это не имеет, кроме Ли Джено, который это чудо открыл.       Прохладными пальцами старший оглаживает ребра в вырезах своей растянутой старой борцовки, чувствуя влажное прикосновение языка на шее, где пульс долбит, словно сумасшедший. Острые зубы резко смыкаются, оставляя яркий горящий след, который завтра превратится в синяк. Джено сжимает чужую талию до громкого стона и запечатывает его на алых раскрытых губах новым глубоким поцелуем.       И думать о чем-то, кроме Ли Донхёка уже не получается — не хочется. *       И весь следующий день они проведут на островке спокойствия Донхёка; Джено будет курить свои мерзкие ягодные сигареты и периодически носить еду на балкон, параллельно с этим кутая мерзнущего младшего в одеяла и свои объятья, а Донхёк все-таки дочитает треклятую книгу, под конец засыпая в чужих руках.       А через год ничего не изменится, потому что Ли Тэён — какой-то там дальний родственник Минхёна — познакомит его с Чон Юно, и Марк уже не захочет к родителям в Ванкувер. Чэнлэ вернется домой, а через месяц сделает визу и свалит обратно, потому что я без вас там загнусь, вы издеваетесь, и будет смеяться своим завораживающим дельфиньем смехом, когда еле сдерживающий слезы Джисон будет обнимать его, потому что скучал, кажется, за всех. Джемин подарит Ренджуну парные браслеты из розового золота, окончательно доказывая, что они вляпались по уши и выбираться, кажется, не собираются.       Ну, а Донхёк просто тихонько подаст документы в тот же университет, что и Джено. Через пару недель влетит в квартиру маленьким торнадо, не снимая обуви запрыгнет на сонного старшего сверху, размахивая белым листом, в котором черными буквами выведено вы приняты.       — Я же говорил тебе… — не отдышавшись, выпаливает младший.       нечего бояться       — С ума с тобой сойду однажды, — пораженно шепчет Джено, в пятый раз перечитывая письмо из университета, не в силах поверить, что действительно зря…       …зря боялся