Что я могу ему дать? Губы, которые разучились улыбаться, глаза, ослепшие от слез, холодные руки и пустое сердце. Оскар Уайльд «Веер леди Уиндермир»
Все началось с мелочей. Шестой курс подошёл к концу, экзамены были успешно сданы. Студенты уже собирали вещи — почти все уезжали домой, летние каникулы начинались через несколько дней. — Сириус, ну прекращай, святой Мерлин, я уже видеть не могу твою кислую рожу, — Джеймс кинул в чемодан учебники, выругался, когда один из них свалился ему на ногу. Сириус сидел в кресле и с довольно мрачным видом курил. Конечно, да-да, в Хогвартсе курить запрещено, вот только когда это мешало Блэку? — Что за повод такой — грустить накануне каникул? — Ремус лежал на кровати и наблюдал за миниатюрной метлой, которая над ним парила. Метла была, между прочим, Сириуса. — Домой же едешь, в отличие от меня. Тебе не нужно мариноваться тут чертовых два месяца. — Да я бы с радостью обменял мой дом на Хогвартс! — вспылил Сириус. — Все эти домовики, рассуждения о чистоте крови, отцовские взгляды, моя мать… Мать! — повторил он с глубочайшим отвращением, искривившем губы, раздраженно вставая с кресла. Джеймс перестал складывать вещи, Ремус отвлекся, наконец, от метлы, даже Питер перестал есть. Кажется, впервые Сириус так прямолинейно и откровенно высказывался. — Этот чертов дом, постоянные укоры, их слова, от которых меня коробит, отцовские обыски в комнате в мое отсутствие, Кикимер, который по приказу маменьки заглядывает в мои личные дневники и книги, упреки, мол, ты на Гриффиндоре, там учатся только грязнокровки, наверняка спутаешься с каким-нибудь маглом!.. — внезапно Сириус осекся и замолчал, настороженным взглядом окинул спальню. Друзья по-прежнему наблюдали за ним. Блэк нервно затянулся. — С маглом? — наконец, решился спросить Джеймс, надеясь, что на правах лучшего друга он не получит Непростительное прямо в лицо. — Я оговорился, — ледяным тоном произнес Сириус. — С маглой. Я хотел сказать «спутаешься с маглой». — Но… — Ремус посмотрел на Питера и Джеймса. — Тебе же известно, что такой формы нет, она неправильна с точки зрения языка. — А моя драгоценная матушка об этом не знает, и поэтому целые каникулы я обречен слушать не только тирады в духе «раньше грязнокровок не принимали в приличные школы», но еще и формулировки, от которых мои уши сворачиваются в трубочки. Это снова возвращает нас к тому факту, что тебе, Лунатик, повезло на каникулах остаться в Хогвартсе, а у меня есть все основания вести себя как депрессивный придурок, — раздраженно бросил Сириус, затягиваясь сигаретой в последний раз и туша окурок прямо об свой чемодан. — А ты не хочешь попросить Макгонагалл, чтобы тебя оставили? Не думаю, что она откажет, особенно, если ты пояснишь ситуацию, — нахмурился Ремус. — Слушай, я заебался, она уверена, что я списывал все экзамены, хотя я писал сам, — Сириус рассеянно похлопал по карманам в поисках пачки сигарет. — Я не буду у нее ничего выпрашивать, тем более, это слишком унизительно — звучит так, как будто я боюсь возвращаться домой, а это не так. К тому же, я не хочу быть должным ей хоть в чем-нибудь после того, как она сняла с Гриффиндора пятнадцать баллов за спор с ней на уроке, в котором я, в итоге, оказался прав! — Ну конечно же, — возмущенно развел руками Джеймс. — Наш принц слишком гордый, чтобы быть кому-то обязанным, поэтому он будет все лето тухнуть дома, но не опустится до обычной просьбы! Пиздец, Сириус, как же ты заебал меня своими выходками, псина ты невоспитанная! — Только не надо ссориться, — примирительно произнес Питер, испуганно поглядывая на лучших друзей, которые выглядели так, будто сейчас нашлют друг на друга какое-нибудь проклятье. Сириус и Джеймс были слишком злы, а Питер слишком обеспокоен, чтобы заметить, как Ремус неслышно выскользнул из спальни.***
Уже наступила ночь, когда Сириус вошел в комнату. Ремус сделал вид, что спит. — Лунатик, я тебя слишком хорошо знаю, — хмыкнул Сириус, заваливаясь на кровать к Люпину прямо в одежде. — Ну что ты хочешь от меня, Мерлиновы носки? — Ремус развернулся к другу. — Уже ночь. Я хочу спать. Либо говори, либо сваливай из моей постели. — Ты первый, кто мне говорит подобное, — ухмыльнулся Сириус, но улыбка тут же сползла с лица. — Ладно, вообще-то я и правда пришел поговорить. — Я весь во внимании, — зевнул Ремус. — Короче, наша Макгонагалл меня сегодня вызвала и сказала, что разрешает мне остаться в Хогвартсе на летние каникулы. Предкам она сообщит все сама. Ремус рывком сел на кровати, сон с него как рукой сняло. — Так это же замечательно, Бродяга! — он ободряюще сжал плечо друга. — Проведем эти дурацкие каникулы вместе, будет весело! Сириус дернул уголком губ в улыбке. — А знаешь, что еще она мне сказала? — голос у Блэка, вопреки обыкновению, был совсем не насмешливый, а очень тихий и ласковый. — Она сказала, что некто решил помочь мне в том, чтобы остаться тут на каникулы. Сказала, что этот некто объяснил мою ситуацию. Попросил за меня. Ремус застыл. Господи. Неужели он..? — Лунатик, ты не знаешь, что это за доброжелатель такой? — глаза у Сириуса были теплые-теплые, и он точно знал ответ на вопрос, который задавал Люпину. В спальне повисла тишина, которая прерывалась только тонким храпом Питера. Сириус молчал, потому что ждал ответа от Ремуса. Ремус молчал, потому что ему нечего было сказать. — Почему мне не говорил? — спросил Сириус, но голос его теперь звучал иначе. Он стал более глубоким, более мелодичным, более взрослым. В темноте его лица почти не было видно, и Ремус блуждал взглядом, цепляясь за светлые пятна — пальцы Сириуса, лоб, шею. — Ты же был так против, — пробормотал Ремус. — А что мне оставалось делать? Ты ведь хотел остаться на каникулы в Хогвартсе, и мне этого тоже хотелось, но ты не хотел просить Макгонагалл, и поэтому попросил я… — В следующий раз хотя бы предупреди меня, — хмыкнул Сириус, вставая с кровати и начиная расстегивать рубашку. Ремус приподнялся на локте. — Так ты не злишься? — спросил он тихо. — Черт, Лунатик, ты обеспечил мне лучшие каникулы, о чем ты вообще? — улыбка пробежала по красивым губам Сириуса. — Я тебе невозможно благодарен, с меня сливочное пиво в следующий раз, когда мы пойдем в Хогсмид. Представь, целых два месяца моя матушка орала бы, чтобы я не курил в комнате, снял со стены плакаты, а моя прелестная сестрица Бэлла бы хвасталась, что в мои годы она уже была великолепной темной ведьмой, и все это, естественно, под соусом из «ты неправильный, больной и вообще позор семьи». Проворные длинные пальцы Сириуса ловко расстегивали пуговицы. Рубашка легко соскользнула с его плеч, упала на теплый пол, и Блэк непринужденно переступил через нее босыми ногами. — А почему ты больной и неправильный, Бродяга? — осторожно поинтересовался Ремус. — Потому что ты на Гриффиндоре, да? Тяжелая усмешка искривила лицо Сириуса, и он повернулся спиной к Люпину. — Да, Лунатик. Конечно, все из-за этого. Взгляд Ремуса случайно коснулся тела Сириуса — совершенного, тонкого, гибкого. В руках уже угадывалась сила, плечи отчего-то выглядели шире, чем у остальных парней на всем курсе, а во всей фигуре чувствовалась непринужденная темная красота. Люпин, не способный оторвать глаза, следил за легкими, точно выверенными движениями, казалось, каждое из которых было продумано и отрепетированно. Когда на пол упали джинсы, Ремус сглотнул — в горле внезапно стало сухо — и отвел взгляд. Не смог смотреть дальше. Вдруг испугался того, насколько хотелось коснуться этого тела. — Ладно, Лунатик. Доброй ночи, — голос Сириуса звучал устало и немного тоскливо. — Доброй ночи, Бродяга, — проговорил Ремус, поймав себя на мысли, что до сих пор чувствует касание пальцев Сириуса на своей коже.***
— Ребята, честное слово, мне даже жаль, что я оставляю вас тут. Джеймс, у которого хаос на голове был больше обычного, с искреннем сочувствием смотрел на друзей. — Да, Сохатый, мы бы уж натворили разных дел! — смеется Сириус, но Ремус вдруг замечает, какой вымученный этот смех. А потом видит то, что упускал многие дни. Возможно, недели. Может быть, месяцы. Сильные белые пальцы Сириуса дрожали настолько сильно, что ему приходилось прятать их в карманы джинс. Под лихорадочно блестевшими глазами залегли тёмные тени. С Сириусом что-то определённо не так. Ремус улыбался в ответ на какие-то глупые слова Джеймса, они смеялись с Блэком, кажется, в унисон, обнимали Джеймса, обещая писать длинные письма, но в голове било набатом — что-то не так, что-то не так, что-то не так. Тревога за Сириуса заполняла все сознание, и Ремус искренне не знал, к кому обратиться. — Джеймс, можно тебя на минутку, — улыбнулся Люпин, деликатно хватая Поттера за локоть и отводя в сторонку. — Что? Что случилось, Лунатик? — брови Джеймса сошлись к переносице, он даже забыл поглядывать в сторону Эванс, которая болтала с подругами. — По поводу Сириуса, — негромко начал Ремус, комкая в пальцах рукав свитера. — Он какой-то странный. И у него явно какие-то проблемы. Он постоянно о чем-то не договаривает, какой-то нервный в последнее время, да ты сам глянь на него!.. — Да что мне на него глядеть, я эту псину вижу каждый божий день, — хмуро отмахнулся Джеймс. — Но ты прав, я тоже заметил. Но он же, скрытная морда, ничерта не расскажет, даже если помирать будет. — И что мне делать с ним? — всплеснул руками Ремус. — Ты его лучший друг, не я, мне он подавно рассказывать ничего не будет. — Не скажи, — Поттер озабоченно прикусил губу, даже не замечая, каким взглядом смотрит на него Лили. Может быть, хотела попрощаться перед каникулами, но мысли Джеймса сейчас явно занимал только Сириус. — Не мое это дело, Ремус, но последний год он… не такой, как всегда. Я имею в виду, с тобой. Ты помнишь, как он психовал на ту Элис с Когтеврана, когда она к тебе клинья подбивала? — Я не помню никакую Элис, тем более, которая, по твоему выражению «подбивала ко мне клинья», — поморщился Ремус. — Да ладно, неважно. Знаешь, мне кажется, дело в семье, — Поттер оглянулся на поезд. — Не знаю, почему, но я уверен — что-то не так именно с его милыми родственниками. Попробуй осторожно расспросить. Ну, или напоить, хотя даже тут не факт, что он все тебе расскажет. Короче, я побежал, вон уже поезд скоро отправляется, пойдем к этому аристократу недоделанному, а то еще подумает, что мы тут о нем говорим. Они еще раз обнялись, а потом вдвоем махали Джеймсу, когда он сел в купе. Когда поезд махнул на прощание алым хвостом и скрылся за поворотом, они одновременно посмотрели друг на друга и улыбнулись. — Ну что, пиздуем в замок? — хмыкнул Сириус. — Прекрати столько материться, есть же нормальные человеческие слова, — недовольно буркнул Ремус, кутаясь в свитер. День был хоть и летний, но хмурый и холодный. — Замерз? — спросил Блэк, доставая из кармана помятую пачку сигарет. — Слегка, — вышло бы убедительнее, если бы зубы не клацнули. — Лунатик, ты заебал, — обреченно выдохнул Сириус, стащил со своих плеч куртку и накинул на Ремуса. — Почему ты сразу не сказал? И вообще, я тебе не поставщик зимней одежды, я не подписывался тебе отдавать мою любимую, между прочим, кожанку! Вот с тобой так всегда, с хрена ли ты такой мерзлявый? Я блять не умею контролировать погоду, думай своими мозгами, в конце концов, ты у нас в компании умный! Ремус молча шел рядом, едва успевая за быстрым шагом Блэка. Говорить, что Ремус вообще не просил куртку, или приводить контраргументы было бессмысленно. Сириус достал из пачки сигарету, сунул в угол рта и подпалил, неразборчиво пробормотав заклинание. Они шли и молчали, а Ремус чувствовал запах Сириуса — кожа, крем для бритья, хвоя, его любимые сигареты, что-то близкое и родное. Этим пропахла вся спальня Мародеров, и Ремус отстраненно, будто бы не о себе, подумал, что именно так бы пахла его Амортенция. Нет, ничего такого, просто этот запах всплывал в его памяти всегда, когда он вспоминал о доме. Сириус безмолвно протянул пальцы с зажатой сигаретой. Он знал, что Ремус курит мало, и обычно Лунатик не отказывался, когда Блэк ему предлагал. Ремус вздохнул, сжал пальцами узкое запястье и затянулся — прямо из рук Сириуса. Дым горчил где-то в горле, но было приятно. И прохлада руки Сириуса была приятной, она будто отпечаталась на пальцах Люпина. Так они и шли до замка — докуривали одну сигарету на двоих, Ремус кутался в Сириусову куртку, изредка предлагая отдать ее владельцу. Владелец, правда, неизменно отказывался, но это не мешало Ремусу повторять вопрос. — Слушай, Лунатик, — Сириус чуть помедлил, зажег еще одну сигарету. Они уже подходили к замку. — А если бы ты узнал… Ну, узнал, что я не такой, как остальные… Узнал бы обо мне кое-что мерзкое… Ты бы не бросил меня? Ремус изумленно глянул на Сириуса. Тонкий профиль выражал странную, совершенно нетипичную для семейства Блэков растерянность. — Конечно, нет, — тряхнул головой Ремус. — Ты издеваешься? Вы узнали, что я оборотень, и не отвернулись от меня. Я не думаю, что существует что-то хуже, если это только не зверское убийство, Бродяга. Сириус улыбнулся своей ассиметричной, чуть надменной улыбкой, от которой падали в обморок половина школьниц Хогвартса, но Ремус видел облегчение в его глазах. — Буду знать, — хмыкнул Блэк. — Если я убью кого-то, ты сдашь меня первым. — Эй, я не это имел в виду! — Ну да, конечно, а вот потом приду я к тебе, как к лучшему другу, весь в крови моих врагов, а ты меня отправишь в Азкабан. — Переста-а-ань, Сириус, — Ремус стукнул кулаком Блэка по плечу. — Я не это сказал. — Вот так вот, Лунатик, все с тобой понятно, — Сириус еще раз затянулся, и в его тёмных глазах все ещё прыгали смешинки. — Заткнись и дай мне уже чертову сигарету, Бродяга, — Ремус дернул на себя руку Сириуса, немного не рассчитав сил, и они с Блэком оказались лицом к лицу. Слишком близко. Сигаретный дым обжигал свои и чужие губы. Лучики-морщинки в уголках мерцающих глаз. Ветер треплет волосы. Пепел опадает на рукав куртки. — У тебя царапина с прошлого раза так и не прошла, — тихо говорит Сириус и касается пальцами ссадины на скуле. — У тебя же есть пластыри? — Где-то в тумбочке, — шепчет Ремус. Ему вдруг чудится, будто в замедленной съемке, как Сириус обхватывает его лицо своими длинными сильными пальцами, прижимается умелыми мягкими губами к его губам. — Пойдем, — Сириус отстраняется, но вдруг, будто бы вспомнил о чем-то, поднимает руку и подносит сигарету к лицу Ремуса. — Ты же хотел курить. Лунатик не отрывает глаз от лица Сириуса. Только обхватывает сигарету губами, затягивается глубоко. Хотелось разбавить эту неловкость в воздухе, хотелось забыть ощущение шага по лезвию ножа. И он выдыхает дым прямо в лицо Сириуса. — Лунатик, блядь! — Блэк трясет головой и отфыркивается прямо как мокрая собака. Ремус смеется. — Я не блядь, я оборотень!***
— Вот какого блядского хера он такой?.. Сириус пьян. Пьян просто в ничто, в ебеня, как хотите, так и называйте. Сириус пьян настолько, что даже не чувствует вкуса огневиски, который вливает в себя глоток за глотком. Сириус пьян так, что единственное, что он может выговорить без запинок и пьяных соплей — «пошел на хуй». Сириус вообще весь похож сейчас на сплошное «пошел на хуй». Причем пьет он один. Первый признак алкоголизма, да, но если кто-то скажет об этом Сириусу, то получит Петрификус Тоталус прямо в лицо. Потому что он зол. Потому что он в отчаянии. У Сириуса есть проблемы, числом две. Первая — ебанутая на всю голову семья. Он ее позор, он это знает. Он знает, что его там все ненавидят. Истеричка-мать, безвольный отец, безумная сука-сестрица, никчемный брат. Дом уже давно не является для него домом. Это место, где он получает только упреки и крики о том, насколько он слабый, насколько он позорит фамилию Блэков, насколько все его там ненавидят. Что ж. Он сам себя ненавидит. Хоть в чем-то он сходится с мнением семьи. Все стало еще хуже прошлым летом — несмотря на то, что он невероятные усилия прикладывал, чтобы дверь в его комнату нельзя было вскрыть простым Алохомора, Белла как-то умудрилась туда войти. А потом обыскала все его вещи — Сириус искренне не знал, что она там искала, но она нашла то, что явно не должна была. Фотографии. Их было не так много, но на каждой были его друзья. Там был и Джеймс, и Питер в обнимку с Алисой. И Ремус. Много Ремуса. Вот он смеется, когда Сириус обращается в пса, и треплет его за ухом. Лили тогда повсюду носила с собой магловский фотоаппарат, который моментально проявлял снимки. Вот здесь они все вчетвером — улыбаются, обнимая друг друга за плечи. Вот Ремус читает что-то, не видя, что Сириус его фотографирует. Тогда Белла притащила эти снимки матушке, как верная шавка. Заливаясь смехом, она напомнила о том, как дружок семьи Блэк изувечил «бедного маленького Люпина», она издевалась над ним, и мать только поддакивала. Белла, совершенно безумная, говорила, что снова натравит Сивого на Ремуса, только на этот раз целью будет разорвать Люпина в клочки. Сириус тогда сам виноват. В бешенстве вырвал снимки, да так побледнел, что даже губы сравнялись тоном с кожей. Кричал что-то им обеим, но что — так и не смог после вспомнить. Важно было то, что мать, кажется, догадалась о том, что… Ах да. Вот и вторая проблема. Кажется, Сириус полюбил своего друга. От этой мысли Блэка передергивает и он еще отхлебывает из бутылки. Мерлиновы протухшие носки. Черт побери. Он влюбился в Лунатика. Святые домовики. — Нет, ну вот какого хера он настолько… Настолько Ремус, а? Сириус сидит прямо в коридоре и разговаривает с портретом. Вернее, портрет пытается спать, а Сириус ему не дает своими пьяными вопросами. — Я так люблю его. Так сильно, блять, что готов забить на свое счастье, чтобы он не был со мной, ведь я слишком хуевый для любви, в конце-то концов, что я могу ему дать? Он ведь даже сам не понимает, какой он. Не понимает, как выглядит в этих свитерах, как ему идет эта челка, как он горяч, когда рассказывает что-то даже об этой тупейшей истории магии. Он такой… невероятный. Такой красивый. Такой добрый. Как можно быть таким добрым, когда мир — ебаное дерьмо, а? — Молодой человек, — не выдерживает портрет. — Если вы не возражаете, я бы, во-первых, попросил вас не выражаться в моем присутствии, а во-вторых, я хотел бы поспать, а вы мне бесцеремонно мешаете. — Ну и хер с тобой, — шипит Сириус обиженно, с трудом поднимаясь на ноги. — Тоже мне, блять, собеседник. Блэк идет по коридору, и мир шатается, будто на морских волнах. Сириус лениво соображает, куда можно пойти в такой час, не наткнувшись на Пивза, Филча или прочих преподов, но вдруг чьи-то теплые руки хватают его за плечи, и Сириус видит перед собой встревоженное лицо Ремуса. — Господи, Бродяга, где ты так надрался… — голос Ремуса изумленный и одновременно испуганный. — Ты хоть бутылку спрячь, алкоголик, не дай Мерлин миссис Норрис сюда явится. Сириус чувствует, как его язык и губы стремительно немеют. Он ничего не способен ответить даже. Кроме, разумеется, «пошел нахуй», но Лунатику это хочется говорить в последнюю очередь. Его кладут на кровать — она мягкая, и Сириусу кажется, что он вот-вот провалится. Лицо Лунатика над ним слегка расплывается, но его карие глаза Сириус видит очень четко. — Ремус, — хрипит он, потому что явно не способен говорить адекватно. — У меня в тубочке, в нижнем ящищке… — Боже, какой же ты пьяный, — вздыхает Люпин, но ящик открывает. — Что тебе достать? Тут есть влажные салфетки, сигареты, «Дориан Грей», о, Бродяга, неужели ты умеешь читать, так, еще тут нож, мятные чертики, ого, шоколадная лягушка, ничего себе, сколько шоколада, целый склад, ты же вроде его не так любишь, так что тебе нужно?.. Слова Ремуса мешаются в один монтонный шум, но Сириус с трудом опирается на стену и просит заплетающимся языком: — Сигареты. — Ну кто бы сомневался, — закатывает глаза Люпин и протягивает Блэку пачку. — У тебя же была полная с утра, что случилось? — Выкурил, — Сириус зажимает между губ белый фильтр, пытается достать палочку. — Не-не-не, Бродяга, я лучше сам подожгу, ты так бровей лишишься, — Ремус наставил палочку на кончик сигареты и прошептал заклинание. — Зажигалкой проще. — Я ее потерял, — голос срывался. Сириус выдохнул дым и практически почувствовал, как мысли слегка прояснились. — Шоколад. — Что? — Ремус стягивал с себя свитер, но обернулся. — Ты спросил, почему у меня столько шоколада. — Ну да, но это был вполне себе риторический вопрос, — Люпин аккуратно сложил свитер и сел на кровать к Сириусу. Его пальцы легко вплелись в темные волосы Сириуса. Черные пряди были мягкими, но непослушными, а Ремус все старался их пригладить. — Для тебя, — сказал Блэк невнятно, но тут же откашлялся и повторил. — Для тебя. Глаза Ремуса с недоумением остановились на лице Сириуса. — Ты же любишь шоколад, — улыбка вышла кривая и вовсе не такая уверенная, как обычно. — Просто ты не очень любишь ходить в «Сладкое королевство», там вечно много народу, да и Хогсмид ты не любишь по понятным причинам, а я туда часто хожу за сигаретами, вот и закупаюсь шоколадом. — То есть, все это время, когда у меня заканчивался шоколад, и ты давал мне, это было… — Ну да, я покупал его специально для тебя, Лунатик, — Сириус закрыл глаза и его длинные ресницы затрепетали, оставляя на белой коже темные дрожащие тени. — И что б ни одной душе не растрепал, Люпин, я слишком долго трудился над репутацией мудака. — А ты, на самом деле, не такой? — тихо спросил Ремус. — Такой, — тонкая зажившая полоска кожи на губе порвалась от улыбки, засочилась кровью. Сириус слизнул ее языком. — Но не с тобой, Лунатик. Руки Ремуса отчего-то легли на грудь Сириусу, он чувствовал их тепло и тепло тела Ремуса, которое было ближе, чем обычно. От Ремуса пахло шоколадом и чем-то уютным, почему-то кофе, хотя кофе Люпин не очень любил. Сириус шумно втянул в себя воздух, а потом, смеясь горько, пояснил: — Ты д-домом пахнешь, Лунатик. А потом Ремус его поцеловал. Это было странно. Будто жажда, которая мучила Сириуса, наконец утихла, будто бы боль растворилась в чужих губах. А губы Ремуса были мягкие и сухие, теплые. Между ними разливался жар. Они промазывали мимо губ, целовались так, будто в последний раз в жизни, Сириус почувствовал, как начинает возбуждаться от чужих рук, которые неумело и бессмысленно блуждали по его телу. Блэк спускался поцелуями на шею, остро кусая за плечо и тут же зализывая укус, будто бы извиняясь. Он делал это много, очень много раз, вот только сейчас все было по-другому — ярче, острее, будто бы не по-настоящему, слишком ирреально, так не бывает в этой дерьмовой жизни. Лунатик… Лунатик, что же ты делаешь со мной? Сириус не понял, когда они перестали целоваться и просто легли рядом. Ремус устроил свою голову на груди Сириуса, обнял руками крепко и надежно. Сириус все гладил и перебирал пальцами Ремусовы пряди, и веки все больше тяжелели. Губы немного саднило, а почти болезненное возбуждение спало. Сириус просто прижимал к себе Люпина, боясь, что это все сон, что с рассветом все исчезнет, что Ремус куда-то пропадет. — Ты – все, что у меня есть, — шепот тихий, невесомый, растворяется в сигаретном дыме. Сириус закрывает глаза и засыпает. Это правда.***
Когда Ремус просыпается, Сириуса рядом нет. Спальня пуста. Окно открыто, ветер колышет тяжелые бордовые занавески. Ремус спросонья озирается, но Сириуса нигде не видно, и его мятые после вчерашней попойки вещи аккуратно разложены на стуле. В комнате царит практически идеальный порядок — удивительно, что после такого количества выпитого алкоголя Сириус с утра убрал все то, что они натворили. Ремус рывком приподнимается, едва вспомнив события предыдущего вечера. Вроде и не пил вчера, но память вернулась не сразу, а когда вернулась, Ремус понял — лучше бы не возвращалась. Отлично, вчера он поцеловал Сириуса. Восхитительно. Что ему теперь с этим делать?! Он, фактически, своими руками разрушил их дружбу — многолетнюю, крепкую. Гребанный поцелуй лишил Ремуса самого важного человека в его жизни. Губы Сириуса на вкус были как огневиски, сигареты и хвоя, соленые и немного горькие. Губы шершавые, умелые и привычные, будто только и созданные для того, чтобы так приникать к чужим губам. Ремус, кажется, наизусть знал, как эти губы улыбаются, как смеются и как дрожат, как двигаются, но никогда не мог представить, какое тепло заструится, когда эти губы прикоснутся к нему, не мог даже угадать, как они могут целовать так бережно, так ласково и уверенно. Ремус зарычал в подушку. Черт, как же он облажался. Самый близкий человек, тот самый, кто понял, принял, доверился. Человек, которым Ремус дорожил больше всего, теперь потерян из-за какого-то поцелуя. Годы дружбы просто ушли в никуда. Дружбы ли? Нет-нет, сейчас самый неподходящий момент для этого вопроса, нет, не надо… Это же не может быть любовь, да? Ремус же не может совершенно случайно влюбиться в лучшего друга? Так ведь не бывает? Не бывает же? — А если бы ты узнал… Ну, узнал, что я не такой, как остальные… Узнал бы обо мне кое-что мерзкое… Ты бы не бросил меня? Ремус вскочил с постели. Нужно бы срочно найти Сириуса, пока тот не натворил чего-то глупого и непоправимого. Он проверил тумбочку — да, Карты в ней не было. Сириус взял ее с собой. Он натянул свитер, влез в джинсы, сунул палочку в карман и вихрем вылетел из спальни. Он не знал, где может быть Сириус, но, может быть, кое-кто другой знает. Он миновал несколько коридоров, бежал так, будто от этого зависела его жизнь, а потом бил кулаком в крепкую дверь, орал, чтобы открыли, пока дверь не распахнулась сама. — Профессор Дамблдор! — Ремус практически ввалился в кабинет директора. Тот лишь взглянул на него пронзительными синими глазами поверх очков половинок. — Доброе утро, мистер Люпин. Судя по вашему крайне взволнованному виду, вы кого-то ищете? — Да, я ищу Сириуса, — выпалил Ремус. — Вы не знаете, где он? — Хм, возможно. Мне кажется, есть кое-что, что вас заинтересует, — если бы Ремус смотрел чуть внимательнее, он бы понял, что профессор улыбался, но его внимание было занято листом бумаги, который пододвинул к нему Дамблдор. — Это… он хочет забрать документы? — не веря своим глазам, пробормотал Люпин. Его пальцы схватились за угол стола из красного дерева. — Да, он обосновывал это тем, что родители настаивают на его учебе в Дурмстранге, — пояснил профессор. — Он пришел около двух часов назад и подал уже оформленное заявление. К сожалению, я не смог его переубедить. Но, может быть, вы сможете? — глаза директора пристально, с тенью мягкой улыбки, смотрели прямо на Ремуса. — Я думаю, он может быть где-то, где легко спрятаться и его никто не найдет. Ремуса будто стукнули по голове. — Спасибо, профессор! — крикнул он, вылетая из класса, не заметив, как Дамблдор усмехнулся в седую бороду и отправил в рот лимонную конфетку. На третьем курсе Сириус по причине лютого долбоебизма, который, как известно, не лечится, проебал все наработки Мародеров по Карте. И сам пропал. Ребята обыскали весь замок — Джеймс аж побелел, Питер стал заикаться больше обычного, а Ремус… Ремус просто места себе найти не мог. Весь замок. Каждый коридор. Каждый класс. Сириуса не мог никто найти, хотя они спрашивали даже у преподавателей и портретов. А потом Ремус, уже совершенно отчаявшись, заглянул в библиотеку. Черт побери, меньше всего он ожидал найти там Сириуса. Тот сидел, с головой зарывшись в книги, что-то читая, и заметил он Ремуса только тогда, когда тот сам коснулся его плеча. Потом он узнал, что Сириус любит читать — особое предпочтение тот отдавал Оскару Уайлду. Блэк, смеясь, взял с Люпина обещание никому не рассказывать, потому что «я слишком долго трудился над репутацией обаятельного раздолбая». Наверняка он там. Единственное место, где его не будут искать. В библиотеке было тихо. Ремусу пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он нашел Сириуса — тот сидел на полу, опираясь спиной на книжный стеллаж, вытянув ноги и читал излюбленного «Дориана Грея». — Бродяга, — тихонько позвал Ремус, приблизившись. Сириус заложил страницу шелковой лентой, которой он изредка стягивал волосы, вздохнул и поднял глаза на Люпина. Тот всегда поражался умению Блэка выглядеть безупречно в любой ситуации — даже сейчас волосы Сириуса были идеальны, лицо непроницаемо, во всем облике грациозная небрежность. — Нашел все-таки, — это был не вопрос. В глазах Сириуса читалась усталость. — Я вспомнил третий курс, — пояснил Ремус, усаживаясь рядом на корточки. — Ты решил забрать документы? Блэк хрипло хмыкнул. — Меня безбожно сдал профессор Дамблдор, да рассказать кому — не поверят, — в голосе, правда, даже не было отдаленного намека на веселье. — Сириус, зачем? — проговорил Ремус. Голос дрожал и срывался. — Пошел ты к черту, Лунатик, — коротко отрезал Сириус, поднимаясь. — Я не хочу быть униженным больше, чем есть сейчас. Пошел. Ты. К черту. Ремус тоже вскочил на ноги. — Я не понимаю, что… — Ах, он, блять, не понимает! Чего именно ты не понимаешь, ты же был самым умным из всех, так сложи же, черт побери, все кусочки пазла в одно целое, ты же такой умный, такой сообразительный, мы же на твоем фоне просто тупые недоумки, так почему же ты, блять, просто не можешь сложить все в одно — я влюблен в тебя, я не смогу тебе смотреть в глаза после этого, потому что я блядски хуевый объект для любви, потому что я мерзкий, ужасный, я позор семьи, я все это знаю и наперед знаю, что ты мне скажешь!.. В библиотеке повисает тишина — вязкая, дрожащая. Секунды становятся острыми иглами, которые впиваются в кожу. — Я влюблен в тебя, — повторяет Сириус тихо, и впервые за много лет Ремус видит Блэка почти испуганным и потерянным. Ремус всегда был трусом. Но сейчас он не хочет бояться. Он устал бояться. Поэтому он рывком прижимает Сириуса к стене, так, что Блэк ударяется головой о книжный стеллаж, обхватывает лицо Сириуса ладонями и целует. Ремус целовался в своей жизни не так много, но сходу решает — это лучший поцелуй в его жизни. Сириус целует уверенно, властно, умело, даже сейчас, когда ведет определенно Ремус. Когда ледяные пальцы Сириуса касаются его шеи, по коже идут мурашки, и Ремус ничего не может поделать с тем, что бесстыдно прогибается в спине, подаваясь под мягкие прикосновения. Ощущения новые, странные, и Ремус боится, но почему-то касания Сириуса не переходят в грубую несдержанную форму, почему-то он такой ласковый, такой мягкий. — Я не думал, что ты… — выдыхает Ремус ему в губы. — Что? — шепчет Сириус задушенно и распаленно, его руки пробираются под рубашку Ремуса, касаются, гладят, от ощущений идет кругом голова. — Я не думал, что ты такой нежный… Сириус после этих слов издает задушенный всхлип, а потом отрывается от губ Ремуса, его серые глаза сияют. Его дыхание обжигает губы. Привкус сигарет становится осязаемым. — Я боялся, что ты возненавидишь меня, — почти неслышно говорит Сириус. — Моя семья ведь возненавидела. — Они тебе не семья, Бродяга, — говорит Ремус, отчетливо чувствуя, как сердце наполняет невесомая нежность — книжное слово, которое он до сих пор считал выдумкой. — Но, если ты хочешь… Мы можем стать твоей семьей. Я могу стать твоей семьей, — молчит Ремус. Потому что моей семьей ты уже стал. Эти слова гораздо больше, чем кажутся на самом деле. Это согласие. Это просьба простить — за то, что не понял, за то, что вовремя не осознал, за то, что не был рядом, когда был нужен. Это обещание. — Я, наверное, должен зайти к профессору Дамблдору, — отстраненно пробормотал Сириус. — Это точно, — согласился Люпин. — Но не сейчас же? — Не сейчас, конечно, у нас дела, — выдал Сириус, а потом уверенно взял Ремуса за запястье и потащил к выходу. — Какие дела? — опешил Ремус, совершенно не понимая, что происходит. — Спальня, — с непроницаемым лицом пояснил Сириус, а потом еще раз взглянул на Лунатика и поцеловал — да так, что у того подкосились ноги. «Портрет Дориана Грея» лежал на полу, и летний ветер шевелил его тонкие старые страницы.