Образуется пауза, на которой стихает вся рок-группа «мужья маминой подруги». Зал будто затаивает дыхание, и даже практически все принимают полу-сидячее положение, сгибаясь в коленях и готовясь оттолкнуться от пола. И когда часто по барабанам начинают бить палочки, управляемые талантливым барабанщиком Пашей Ширяевым, присоединяется к этому гитарист известный слушателям группы под псевдонимом Совергон, тут же начинает прыгать вместе с толпой солист, держащий свою гитару за верхний порожек и схвативший микрофон вместе с его стойкой, которая поднимается настолько высоко, что ударяет своим основанием по кисти какую-то девушку, тянущую к ногам исполнителя свои руки.
Кашин поёт в микрофон, продолжая прыгать. Толпа заглушает его, голося припев, а бэк-вокалиста, сидящего за ударными, не слышно и подавно. Руслан, держащий бас-гитару, настолько часто и высоко прыгает, что его нога запутывается в шнуре, идущим от гитары, и сам он шлёпается на спину, едва ли не ломая любимый его сердцем — и Даней, что как раз-таки подарил гитару на День рождения — музыкальный инструмент. Толпа продолжает голосить, несмотря на внезапное исчезновение игры бас-гитары, которое делает знакомую присуствующим музыку не той, и некоторые начинают хохотать, но Руслан не теряется и, все ещё валяясь на полу, продолжает исполнение своей партии, ловя на себе взволнованный взгляд остальных участников группы и весело им улыбаясь.
Даня снова переключается на толпу, во второй раз повторяя припев и слыша, как подпевает Ширяев, всё время поглядывающий на Свету Турбину, его девушку, скромно стоящую в угле балкона. Кажется, что трясутся стены не только от прыжков, но и от смешивания громких голосов, что ударной волной кидаются на опоры потолка. Обычно на балконах те, кто покупают VIP-билеты, предпочитают молча сидеть на своих мягких диванчиках, бегать к бару и наблюдать за группой и, собственно, с ума сходящей толпой, иногда даже уходящей в слэм. Но в эту ночь балконы, кажется, громче зала.
Все громко хлопают и кричат, когда Кашин пропел последнюю строчку без участия бэк-вокалиста. Он выдыхает, наблюдая за всеми сквозь синие стёкла запотевших очков. В капюшоне тоже жарко, но снимать то и это он не хочет, только лишь убирая мокрую чёлку под ткань чёрного худи.
— Пиздец разъёб! — нервно смеётся в микрофон Паша, после кашляя, будто пел и без какой-либо подготовки, хотя это не так. Он поднимает с пола бутылку и начинает пить, что за ним повторяют остальные участники группы. Когда начинает пить Даня, тут же визжат чуть ли не все девочки. Эти визги — нелепая "традиция" всех концертов, которая сначала Кашина забавляла, но спустя уже год конкретно надоело. Поэтому он кривится во время питья, а после отрывает бутылку от рта, тут же делая взмах рукой — прозрачная струя разлетается в брызги прямо на одобрительно кричащую толпу.
— Остыньте, бабы. Заебали, — вздыхает он.
— Че?! — кричат с другого конца зала, а Кашин тут же хлопает себя по лбу, понимая, что сказал это не в микрофон. Он тут же начинает крутиться вокруг своей оси, нелепо расставляя ноги и вызывая смех у Ширяева, а потом, замечая микрофонную стойку, поднимает её с пола и ставит на основание. Нарочито прокашливается в кулак, прикрыв глаза, что заметно только лишь у сцены, а затем басит в микрофон так, словно соблазняет какую-то дамочку, из-за чего женская часть гостей тут же затаивает дыхание:
— Я сказал... — секундная пауза, а затем максимальное приближение его рта к микрофону и громкий крик, сравнимый благодаря прижавшейся ладони с голосом по рации: — Остыньте бабы! За-е-ба-ли!
Те, кто стоят у колонок, вздрагивают и хватаются за сердца, а с другого конца зала слышится тот самый голос, что задал краткий вопрос десятью секундами ранее:
— Спасибо, братан, а то уши плохо чищу, пиздец! — поднимается его кулак к потолку под смех толпы и балконов.
— Типичный фанат «Пошлой Молли», — хмыкает Кашин, из-за чего образуется новая волна смеха. — Типа они плохо чистят уши и при этом думают, что «Пошлые Лохи» — ой, простите! — «Пошлый Мол... Малфой» — талантливые! Да бля, запорол шутку, — морщится, поднимая глаза к потлолку. — Вы поняли, да?
И ещё больше хохота. За спиной прыскает Ширяев, а сбоку хмыкает Миша. Даня всегда не против даже со сцены как-то задеть конкурирующую, но при этом не дотягивающую до уровня всеобщей любви, группу. А Бледному, как слышал от своих знакомых Кашин, очень обидно из-за того, что «мужья маминой подруги» набрали популярность быстрее, чем «Пошлая Молли», но при этом он делает вид, что ему всё равно и даже не знает, кто является солистом — а так же стоит за клавишами, пишет музыку с текстами для своей группы — и вообще ни разу о них не слышал. Но Даня уверен, что Бледный наверняка интересовался теми, кто его группе сначала в затылок дышит, а потом вообще обгоняет вместе с быстрорастущей фан-базой.
— Ну что, давайте сп
аём «минус печень»? — поднимает свои светлые брови, наблюдая за толпой. — А хуле я у вас спрашиваю? Хочу и пою «минус печень». Может, у вас плюс мозг будет, потому что там такая история поучительная, ой не могу! — часто перебирает ногами.
— Че, ссать хочешь? — интересуется Руслан.
— У меня проблемы с печенью, а не мочевым пузырём! — гордо поднимает подбородок Даня, а потом горбится и говорит своему товарищу шёпотом, но в микрофон: — Я вообще срать хочу, но цыц, блять!
Под хохот толпы Паша, заметив знак от солиста — перевёрнутый за его широкой спиной знак «ок» пальцами — делает три удара палочек друг об друга, а затем начинает отбивать ритм. Вместе с ним играет Совергон с Кашиным. Руслан качает головой и пританцовывает, дабы не стоять на месте, ибо играет он только на куплетах и надо себя чем-то занять. Он вообще начинает плясать «Танец утят», делая как положено: в порядке очереди играя пальцами рук, изображая взмахи крылышек, вертя задницей и хлопая в ладоши.
— Хуле не танцуете? — кричит Ширяев, продолжая играть. И за Тушенцовым повторяют даже те, у кого мало пространства для поворотов таза. Кашин, наблюдая за этим, срывается на половине первого куплета на дикий хохот, а люди продолжают петь, к чему присоединяется Даня, тут же придя в себя и понимая, что вот-вот грянет припев вместе с бас-гитарой. Руслан перестаёт танцевать и на первом слове припева ударяет по струнам, присоединяясь к проигрыванию музыки, а рыжий солист отпускает свою гитару, оставляя её висеть на шее, на ремне, и хватает обеими руками микрофон, начав скримить и закрывая глаза, будто это как-то влияет на исполнение.
Перестав плясать детский танец, все начинают прыгать, подпевая скорее Паше, поющему текст не скримингом в отличие от солиста группы.
Второй куплет, и Руслан снова отдыхает.
Даня открывает глаза, отпустив микрофон, взяв гитару и снова начав петь. Он покачивается, оглядывая весь зал и бросая недовольный взгляд на девушку, пытающуюся схватить его за штанину или кроссовок, а потом замирает, чувствуя знакомое ощущение: здесь дико жарко, но под кожей вдруг образовывается холод, что покалывает кончики пальцев, подушечки которых стали более чувствительно ощущать прикосновения со струнами. Он, продолжая петь и уже не попадая в ноты, что пока не замечает зал, хохочущий из-за «Танца утят» в исполнении Руслана, начинает цепляться взглядом за лицо каждого, кто обладает светлыми и практическими белыми волосами, которые даже при красном освещении можно различить. У подножья сцены нет того лица, что нужно. На балконах тоже, из-за чего Даня уже чувствует, что вот-вот, перенервничав, перестанет нормально играть. Он вглядывается в другой конец зала и уже хочет снять очки, дабы точно не упустить, как вдруг видит то, что искал.
Точнее, кого.
Она стоит у стены, чуть ли не у самого выхода, облоктившись об неё и прижавшись спиной. Белые волосы распущены и небрежно, но при этом обворожительно, лежат на плечах. Губы окрашены в тёмную помаду, которая, кажется, вообще чёрного цвета, а глаза и красить не надо: вокруг них розовые круги, приевшиеся к очам навечно и напоминающие тени.
Кашин перестаёт петь, замечая, как её розовый язычок пробегается по пухлым губам, окрашенным в чёрный. И Даня готов поклясться, что слышит этот мокрый звук, что громче криков толпы и музыки.
Паша, немного недоумевающий с того, что солист внезапно перестал петь, пытается вытянуть исполнение сам, но толпу не обманешь. Практически все перестают танцевать и глядеть на Руслана, а потом смотрят на Кашина, не понимая, почему он так долго молчит. И не ведёт себя так, будто потерял голос, ведь не пытается выпить воды. Вообще не двигается, только лишь слабо наигрывая мелодию.
Её глаза, носящие потускневший карий, вдруг сверкают красным, задерживаясь так на пару секунд и смотря на солиста. Возвращается прежний цвет, а сама девушка уходит в сторону сцены, передвигаясь вдоль стены и продолжая смотреть на Кашина.
Данила вдруг начинает избавляться от ремня, обхватывающего его шею, а после кладёт свою гитару на пол сцены. Совергон перестаёт играть, удивлённо уставившись на это и впервые наблюдая, как Даня вот так бросает свой любимый инструмент. Паша замирает с барабанными палочками в руках, а Руслан прекращает танцевать, наблюдая за тем, как Даня уходит со сцены, направляясь туда, откуда они вышли всей группой, точнее в коридор, что ведёт в гримёрку.
— Даня? — Руслан говорит это тихо, но прекрасно слышно тем, кто даже у выхода из зала стоит, потому что толпа замолчала. Все замерли в выжидании подвоха, инициатором которого является либо вся группа, либо только лишь её солист. На лице Тушенцова искреннее недоумение, но всем известно, что актёр из него неплохой.
— Эй! — добегает до него Руслан, ловя у самой двери и хватая за руку. Кашин послушно замирает, а потом вдруг вырывает свою руку из некрепкой хватки товарища, кивая непонятно чему или кому. — Ты че... — перед носом Тушенцова хлопает дверь. Он замирает с вытянутой рукой, а затем медленно разворачивается к Паше и Мише, что переглядываются и переводят взгляд на толпу, которая начинает шуметь, держа наготове камеры телефонов и обсуждая странное поведение Кашина, что вёл себя как обычно и явно не подавал признаков о том, что ему, например, плохо. Однажды представителю «мужей маминой подруги» стало нехорошо в разгар концерта и им оказался Паша, который просто свалился на спину в обмороке. Но до этого он был каким-то вялым и бледным, из-за чего на него постоянно оглядывался солист. С тех пор Света постоянно с ними ездит по городам, ведь жутко переживает.
Даня твёрдым и медленным шагом двигается вдоль коридора, но его вдруг хватают за руку. Это оказалась рыжеволосая Лиза, что становится перед рыжим, рассматривая его лицо на признаки бледности или чего-то ещё.
— Ну, почему свалил посреди выступления? — интересуется менеджер группы, протягивая свою руку к очкам солиста, но тот отталкивает от себя чужую конечность и продолжает путь. — Кашин! — возмущается Елизавета своим тихим голоском, говоря таким тоном, словно обижается на такое поведение со стороны своего друга, хотя так и есть. Бежит за ним, но перед её носом хлопает дверь гримёрки. Ручка не поддаётся — замок защёлкнулся, не давая войти. Лиза решает не трогать того и уходит в сторону сцены.
Даня оказывается в небольшой комнатке, мебелью в которой является большой стол со стоящими на нём бутылками воды, и два чёрных дивана, на один из которых брошена вся верхняя одежда группы и их менеджера в лице Гырдымовой. И уже постоянной спутницы Светы, конечно.
Кашин в один момент расслабляется в плечах и резко выдыхает, тут же приходя в удивление, что перед ним не полный людьми зал, а та самая девушка с белыми волосами, держащая руки по швам и со спокойным выражением лица наблюдающая за поведением участника группы. Она хмыкает, замечая, что на неё теперь точно обратили внимание, несмотря на медленно пропадающие тёмные пятна перед глазами, а после моментально сокращает три метра, что держались меж двумя телами, сильно хватая Данилу за предплечья и вынуждая резким движением вниз нагнуться к себе, из-за чего в глазах Дани темнеет снова. Но тот быстро приходит в себя, когда чувствует, как снимается с головы капюшон, холодный белый нос касается участка кожи перед ухом и делает резкий шумный вдох. Она с наслаждением выдыхает через рот, ледяное дыхание которого едва касается шеи.
— Как я тут оказа... — проговаривает Даня, запинаясь, ведь уже отвык от всего этого холода, что чувствуется при любом контакте с ней.
— Гипноз, — слышится краткий ответ, на что Данила поднимает брови, ведь под её гипнозом не был когда-либо. — Твой запах... Боже, твой запах, — едва ли не скулёж прямо в ухо, из-за чего Даня морщится, а затем толкает её в грудную клетку, но не помогает, ведь та даже не пошатнулась. Слыша, с каким наслаждением мокрый язык касается её белого ряда зубов, где начали постепенно проявляться длинные клыки с очень-очень тихим и характерным им звуком, он прикладывает в толчок максимальное количество силы, уже избавляясь от её хватки и освобождая свои руки. Делает пару шагов назад, замечая, как темнеет взгляд беловолосой. Круги вокруг глаз прибавляют ей ещё больше грозности.
Данила чувствует, как бешено колотиться его жизненно важный орган размером с кулак. А Дарья Каплан и не изменилась за то время, что не появлялась на глазах: те же белые волосы, сохранившие цвет и длину; огромные серьги-кольца проходящие через тоннели в ушах; белый цвет кожи, контрастирующий с чёрными колготками в сеточку, край которых лезет на плоский живот и выглядывает из-за коротких тёмных шорт; чёрный топ, открывающий вид на выпирающие ключица с рёбрами, кости которых будто просто обтянуты белейшей кожей; поношенные ботинки на ногах. А ещё этот взгляд. Вечно голодный, вечно раздражительный и навечно завороживший Данилу.
А ещё её формы всё так же аппетитны, но на это Даня смотрит в последнюю очередь и даже не зацикливается, постоянно возвращая взгляд к лицу Каплан, по которому, честно говоря, сильно скучал.
— Какого чёрта ты творишь?! — отчеканивает Дарья.
— Где ты пропадала все эти два месяца? — игнорирует её вопрос Данила, хмуря свои едва заметные брови и сжимая кулаки так, будто вот-вот накинется на неё. И отнюдь не с поцелуями, по которым тоже страшно соскучился.
Её лицо расслабляется и плечи снова расправляются, а тёмные губы растягиваются в довольной улыбке. Глаза чуть прищуриваются и внимательно наблюдают за каждым движением мышц лица Кашина.
— Тебе какое дело, сладкий? — последние слово говорит так, что ушам приятно становится. Как же давно не было слышно таких прозвищ именно от неё. Два месяца казались жутко длинными для Кашина. И бешеные концерты никак не ускоряли время, ведь оно бесконечно тянулось во время отдыха и езды по дороге ведущей в следующий город — он жутко боится самолётов и готов ехать четыре дня без остановки, лишь бы не летать в двенадцати километрах над отнюдь не мягкой землёй.
— Где ты была? — говорит уже не так уверено, замечая, что она широко улыбается и обнажает свои острые клыки, способные легко проткнуть плоть. Кашин наблюдает за этим, чувствуя, как его вот-вот разорвёт что-то трепещущее все органы. Ему хочется и дрожать, и улыбаться.
Давно не испытывал такого. Уже два месяца.
— Я чувствую, что испытываешь страх и... — один шаг навстречу. — Восторг? — Каплан снова делает вдох, прикрывая глаза. Даня замирает, понимая, что она всё не может надышаться его запахом. А это всё движет к тому, что, если Кашин не предоставит ей свою шею добровольно, то она буквально накинется на него. Нужно валить, потому что после укуса Даши он наверняка едва на ногах стоять сможет, так как она не ограничивается лишь парой капель.
— Мне надо идти на сцену, — бормочет он себе под нос и разворачивается лицом к двери. Не успевает сделать к ней шаг, как на пути моментально появляется Даша, снова проявившая присущую её существу скорость.
— Не надо, — тут же вставляет Дарья, нахмурив свои тёмные и аккуратные брови, что не ускользает от взгляда Дани, наблюдающего за этим из-под полупрозрачных синих стёкол очков. — Сними их, бесят, — тянет руку к очкам, но Кашин уворачивается.
— Нет, надо, — снова хмурится Данила, до сих пор наблюдая за мимикой вампирши, вздёргивающей свой курносый аккуратный носик и смотрящей на Даню теперь уже из полузакрытых век. Она приоткрывает свой рот и снова облизывает губы, смотря теперь не в глаза, а именно на шею и наверняка чувствуя, как бешено отбивается в ней пульс отнюдь неспокойного Кашина, всё ещё думающего, что нереально возвращение той, что постоянно приходила к нему по ночам, пробираясь через окно первого этажа частного домика, и дарила невероятные эмоции, забирая не только кровь, но и энергию Дани, чувствующего все положительные чувства. А ещё не смотрящего на факт того, что он является только лишь флаконом, наполненным той кровью, запах и вкус которой Даша считает деликатесом. Так же удовлетворителем не только голода, но и сексуальных потребностей.
Даня не мог поверить существование вампиров ещё год назад, то есть до момента знакомства с Каплан, но о том, что они тоже удовлетворяют даже самих себя, ибо чувствуют в этом потребность, вообще никогда.
— Дай мне её и иди на свой чёртов концерт, — а Дарья снова облизывается, впиваясь пальцами рук в собственные бёдра. Намекает на кровь.
— Нет, иначе я не смогу выступать, — качает он головой, делая шаг назад, поскольку между телами по инициативе Каплан снова начинает сокращаться расстояние. — Ты опять доведёшь меня до состояния ебаного овоща, — проговаривает он, ведя разговор словно со стеной, ведь Даша тут же оказывается прямо перед носом и хватает за рукав худи. Если Данила выдернет руку, то в её пальцах останется клочок ткани, поскольку Даша невероятно сильна и способна даже двухметрового и широкоплечего Кашина поднять.
— Даша! — воскликнул Даня, выпучив глаза и уворачиваясь от раскрывшегося рта девушки, что с клыками направился прямиком к открытой шее. Он выпрямляется, чувствуя, как со злости Каплан сжала кофту пальчиками ещё сильнее, шумно дыша. В висках Дани запульсировало. Он выдыхает с осознанием того, что увернулся только что от нападения кровососки. Такое упорство со стороны Дарьи он встречает не в первый раз. При этом есть лишь единичные случаи, когда он смог увернуться. Сделал это в вечер их знакомства, что состоялось год назад, и тут же оказался поваленным на пол в собственном доме, куда забралась Даша, пока он принимал душ. Тогда она выпила настолько много, дабы, как сказала, окончательно распробовать невероятный вкус, что Данила просто потерял сознание и долго не приходил в себя. В следующие разы тоже мог избегать рывка в свою сторону, но максимум через десять минут подставлял шею сам, потому что понимал, что если не сделает это, то Даша не сдержит всё своё существо и высосет всю кровь, не оставив и капли.
— Я не пила твою кровь целых два месяца, блять! — повышает голос Даша, раскрывая рот и показывая свои клыки.
— Будет тебе эта кровь, — проговаривает Кашин, кидая взгляд на часы, висящие на запястье и обычно скрываемые под краем рукава худи. — До конца концерта всего-ничего... Мы успеем выступить ещё с одной песней. Потерпи, пожалуйста, — сглатывает, сильно нервничая и молясь, чтобы Даша, психанув, не набросилась на него прямо здесь и сейчас.
Он напрягается, заметив, что она задумчиво поднимает глаза к потолку, а потом зажмуривается. Кашин едва улыбается, заметив, что её клыки становятся намного меньше, а это значит, что Дарья сейчас пытается успокоить своё чувство голода.
— Иди, — выдыхает она шумно и переводит грозный взгляд на Данилу, складывая руки под грудью и едва заметно дрожа. Кашин, смотрит на неё, вздёргивающую нос с подбородком и явно пытающуюся показать, что она прекрасно способна сдерживать себя. Он натягивает на голову капюшон, оглядывая знакомый профиль.
Она действтельно тут, перед ним?
Выдыхает и делает к ней шаг навстречу, а после сокращает расстояние так, что между ними остаётся всего сантиметров тридцать. Даня медленно тянет руку к её кисти и берёт за пальцы, вынуждая оторвать сложенные руки от открытых рёбер. И тут же жёсткой кожей пальцев чувствует, насколько холодна Даша. И — о, господи — как скучал по такому чувству, ведь до этого соприкосновения были только через ткань. Прикрывает глаза и едва заметно улыбается.
— Ты решил мне дать сейчас своей кровушки, сладкий? — прерывает тишину Даша, говоря таким голосом, словно вкушает сейчас вкус победы, как это обычно бывает после тех моментов, когда Даня отталкивается, а потом сам же кладёт шею или руку под белоснежные клыки.
— Прекращай, — вздыхает он с какой-то грустью. Ему в такие моменты, когда Каплан видит его только лишь как носителя любимейшей пищи, становится по-настоящему грустно. Ведь он, кажется, к ней что-то чувствует и при этом чуть ли не с ума сходит от размышлений о том, что чувствует она. Ведь сама целует, обнимает, трогает, но при этом нюхает, облизывает и кусает, из-за чего все розовые моменты, к которым, казалось бы, всё и ведёт, развеиваются, заменяясь болью, кровью из маленьких дырочек, оставляемых клыками, синяками и прочими гематомами. До сих пор Кашин помнит, что после очередной совместной ночи с этой ненасытной вампиршей, в следующий день прыгал на сцене с длинными и глубокими двумя царапинами, оставленными под правой ягодицей. Они тёрлись об ткань штанов, раздражались, из-за чего было дико неудобно, но Данила держался на сцене до конца, после чего дома стоял спиной к зеркалу и пытался обработать всё это.
Кашин вдруг тянет её к выходу из гримёрки. А Дарья послушно следует за ним, продолжая хмуриться.
— Куда мы? — спрашивает, будто и не знает, куда ведёт этот коридор, не имеющий каких-либо дверей.
— Я на сцену, а ты — в зал, — кратко отвечает ей Кашин, прислушиваясь и слыша, что голос Паши непривычно громкий. И он поёт, при этом играя на барабанах. Парни исполняют «НОН СТОП» излюбленной всеми его товарищами «Пошлой Молли» только вот в своём стиле. Слыша это, Даня усмехается и замедляет шаг, дабы подольше послушать всё это, но вспоминает, что является здесь не простым гостем, а вообще солистом, да и остальные участники группы наверняка молятся на то, что с Даней всё в порядке и он сможет сейчас выйти на сцену.
— Сможешь незаметно выйти в зал? — разворачивается к ней Даня, слыша, как шумно вдруг начали дышать прямо за ухом — Каплан, пользуясь остановкой Кашина, снова начинает его нюхать, при этом дразня саму себя. Надо срочно выйти на сцену, иначе она точно накинется на него прямо здесь. Хотя, сможет ли она сдержаться во время выступления?
Пробовать не хочется.
— Я же как-то прошла сюда мимо вашей Лизочки, — закатывает она глаза, поднимая свои аккуратные брови.
— Так же круто пройди обратно, — кивает ей Даня, ускоряя шаг в сторону двери, но тормозит от слишком сильной хватки на своём запястье — Даша высвобождает свои пальцы и хватает его за руку, прилагая не очень много своих усилий, но явно доставляя дискомфорт, к которому медленно начинает подключаться боль. Кашин морщится, а после недоумевающе смотрит на Каплан.
— Что мне делать в зале? Вдыхать всю кислость, что образовалась благодаря смешиванию запахов пота абсолютно каждого человека, находящегося там? — стискивает та свои зубы. — И дешёвое пойло?
— Ну ты же нюхаешь меня, когда я бухой, обрыганый и вспотевший, — подмечает Данила. Даша замирает на пару секунд, а затем спокойно смотрит на Кашина.
— Мне нравятся твои запахи, но никак не эти, — фыркает она. — Хорошо, пошли, — вздыхает, а затем её ведут дальше, но оставляют у двери, не позволяя выходить вместе.
Данила выбегает на сцену, не дожидаясь конца песни, поскольку Паша уже третий раз подряд поёт припев в микрофон, параллельно играя на барабанах. Зал, завидев вдруг ушедшего солиста группы, оживает, закричав и засвистев, ведь видно, как улыбается Даня, при этом твёрдо стоя на двух своих, а это значит, что со самочувствием у него всё хорошо. Данила хлопает по плечу Руслана, тут же выбегающему навстречу.
— Какого хуя ты ушёл? — проговаривает не со злобой, а как-то взволновано, оглядывая двухметрового друга с головы до ног.
— Я же сказал, что не ссать, а срать хочу, — хмыкает ему Данила. Руслан качает головой, а затем бросает взгляд в глубину зала.
— Там стоит девушка с длинными красными волосами... Я запомнил её с Липецка. На балконе стояла, — проговаривает быстро Тушенцов. Даня смотрит туда же и видит ту, о ком говорит Руслан. Красные длинные волосы, большое количество макияжа на лице, белая кожа рук, не скрываемая короткими рукавами просто чёрного платья, подчёркивающего очень тонкую талию и показывающего выпирающие ключицы. Он вздрагивает, видя, что рядом с ней, облокотившись об стену, стоит Даша, нервно топающая ногой и сложившая руки под грудью. Девушка с красными волосами вдруг протягивает ей свою большую ветровку чёрного цвета, что до этого была в руках, а затем что-то спрашивает, пока Дарья надевает поданную вещицу. Получив от Каплан ответ, красноволосая кидает взгляд на сцену, нахмурив брови.
— У нас мало времени осталось, — напоминает Паша. — На одну песню хватит... Какую только?
— Ту самую, — выдыхает Даня, замечая, что у выхода из гримёрки стоит Лиза со свежими полотенцами на руках.
— Спустя каждодневные репетиции именно этой песни мы её исполним сейчас? — поднимает свои брови Руслан.
— Да, — отвечает Кашин, кивая.
— Уверен? Просто ты... — Тушенцов трёт свою шею, покрывшуюся потом. — Всегда почему-то боялся впихнуть её в сценарий концерта.
— Я уверен, Русь, — и снова кивает. Тушенцов молча отходит на тот конец небольшой сцены, где был весь концерт, а также плясал детский танец.
— Так, здрасьте ещё раз, — Данила подходит к стойке, принимая от Совергона свою гитару, которую подняли с пола сразу же, когда она там оказалась покинутой любящим хозяином. Все машут руками и послышались вопросы, мол, где ты был. — Да пиздец мне что-то не очень стало. Но сейчас всё ок, — пожимает плечом, а после поднимает руку, когда зал снова кричит. На всех это действует — в помещении опять тишина. — В общем, сейчас вы услышите кое-что... Новое, — и снова крики. — Да, новая песня. У нас даже нет студийной записи, — врёт, хотя есть обработанная запись только лишь в одном экземпляре, хранящаяся у него. — Те города, что были до вас, не слышали её, так что исполняем на публике впервые.
Все закричали. Кто-то послал предыдущий город — столицу России — на три "весёлые" буквы, гордясь тем, что Челябинск услышит это первым.
— Вот только не доставайте фонарики и тому подобное, — проговаривает. — А вот вы, балконы, можете.
«Мне просто нужно видеть её», — проносится в рыжей голове, а глаза моментально находят Дарью Каплан, выглядящую довольно-таки напряжённо и смотрящую прямо на него. Зато её лицо не потонет в огоньках и можно увидеть каждую эмоцию. Даша наверняка задумывается, что попросили её быть здесь не просто так и что-то задумали.
Те, что купили VIP-билеты и расположились над залом, достают свои телефоны, включая фонарики и даже не дожидаясь, когда музыкальные инструменты начнут играть незнакомую гостям музыку.
Даня вдыхает, слыша, как в тишине зала, прерываемой шёпотом, застучали друг об друга палочки Паши, что отсчитывает для своих товарищей «один, два, три». По окончанию счёта Совергон, склонив голову и скрыв своё лицо за длинными волосами, начинает аккуратно перебирать струны своей гитары, к чему через пять секунд присоединяется Руслан, добавивший к скучной и не впечатляющей зал мелодии игру на свою инструменте, после которой зал одобрительно кричит, уже качая головой и отбрасывая мысли о том, что «мужья маминой подруги» вдруг отвернулись от своего привычного стиля.
И Даня после недлинного вступления начинает петь в микрофон, оглядывая лица зала и замечая на них, что многие удивлены, слыша первые строчки, и пытаются понять, написан текст смеха ради или же на серьёзных щах, ведь иногда непонятно, шутит Данила или нет.
А поёт о том, что дико скучает по тому, что раньше вводило его в ступор, но при этом дарило и какие-то положительные эмоции, постоянно смешивающиеся с раздражением и неким желанием «убить неубиваемое». Хватаясь за микрофон и смотря вдаль, на припеве кричит под энергичную игру барабанов, о том, что терпеть не может то «я», что раньше просыпалось очень часто, постоянно металось в приступах неопределённости, с ума сходило от резких изменений эмоций и настроений, которые в итогах смешивались в какую-то непонятную массу, которой Данила давился и хотел выбленуть, но послушно ел, как только чувствовал знакомый холод.
На втором куплете смотрит прямо на Дашу, замечая, что ярких фонариков на балконе стало в несколько раз больше. Каплан стоит с совершенно спокойным выражением лица, но глаза при этом у неё чуть шире обычного, будто пытается скрыть своё удивление. И как хорошо, что её лицо не тонет в фонариках и вытянутых руках по просьбе Данилы, которую услышал весь зал, ведь он хочет видеть её эмоции.
Ему интересна реакция той, кому посвящены стихи, написанные только лишь Даней, подавленным тем, что он не видел её три недели. А ещё именно через стихи ему, почему-то, легче рассказать о своих мыслях, ведь так и не решился на такие признания в гримёрке.
И первые строчки второго куплета посвящены холоду, о котором Данила тоже скучал и хотел чувствовать тогда, когда сидел в квартире или даже жарился под солнцем. И снова вспоминает в стихах то самое «я», вечного сна, которого боялся.
— Ебальники закрыли нахуй, — говорит Паша в микрофон, продолжая играть и слыша, что зал особенно расшумелся со своими комментариями по поводу песни, которую Даня продолжает петь, несмотря неожиданное возмущение барабанщика. А нарушители атмосферы моментально захлопывают свои рты, наверняка вспоминая те моменты, когда кто-то из участников со сцены позволял себе ударить чем-либо того, кто не слышал замечаний.
И снова припев, на третьем исполнении которого начали подпевать из гостей те, кто запомнил слова. Брови Каплан хмурятся на втором куплете, и поджимаются губы, превращающиеся в одну тёмную полосочку. И пусть эмоции не положительные, но Даня рад, что Даша не остаётся равнодушной. Её красноволосая подружка качается и хлопает в ладоши в ритм, заданный Ширяевым.
В один момент все инструменты замолкают, а Даня, отвернувшись от микрофона, выдыхает под рукоплескания зала и балконов, выключавших ради аплодисментов свои фонарики. Даниле совершенно всё равно, что они думают о песне. Он снова смотрит вдаль, но не видит Дашу или её спутницу, зацепившую взгляд Руслана.
— Где с красными волосами? — тараторит Данила, подлетая к Тушенцову, что даёт "пять" девушкам, стоящим у сцены и радостно улыбающимся такому вниманию. Руслан выпрямляется и, расширив свои карие глаза, оглядывает зал.
— Блять, я отвлёкся на пять секунд, — проговаривает он как-то разочаровано, вздыхая, а Даня вырывает свою ногу из хватки какой-то девочки, что решила схватить его за кроссовок. Он решает забить на это и подлетает к микрофону под шум зала.
— Так, кто спросит: «Кому посвящено?», «Что за сопли?» и тому подобное, того я посылаю нахуй, — хмуро оглядывает зал из-под цветных очков.
— А у неё большие сиськи? — слышится мужской голос с балконов.
— Пошёл нахуй! — кричит ему Даня под смех всех присуствующих.
ххх
Даня кашляет в кулак, толкая дверь отеля, в котором им предстоит прожить сегодняшнюю ночь, а с утра отправиться на концерт в Екатеринбург, где, как сказала Лиза, абсолютный солд-аут. Он смотрит на ресепшен и не обнаруживает за ним ту девушку, что вносила паспортные данные в свою книжку и провожала до номеров. Оглядывается на диваны с креслами и понимает, что в холле никого нет, что, собственно, не удивительно, ведь часы показывают половину четвёртого ночи. Если об этом узнает Лиза, то она начнёт не то истерику, не то скандал, из-за чего, естественно, Кашину станет стыдно, хотя такая мысль не останавливала его тогда, когда он крался мимо номера, в котором ночует менеджер их группы, ради того, чтобы выйти на улицу и купить в маленьком ларьке, работающем круглые сутки, бутылку водки. Именно спиртного захотелось после того, как Данила, приняв душ, лёг спать, но в итоге пролежал в очень удобной кровати целый час, ведь из головы всё не могли исчезнуть размышления о том, почему ушла Даша, вообще ничего не сказав. И стоило ему только лишь вернуться к различным воспоминаниям, напрямую связанным с беловолосой вампиршей, как тут же стало в несколько раз хуже морально, чего не испытывал Даня тогда, когда писал те стихи, случайно обнаруженные в готовом варианте Русланом, который предложил написать к ним музыку.
Даня выгреб из кармана небольшую сумму и, звеня монетами в кармане своей излюбленной чёрной худи, в которой предпочитает не выступать, а именно что ходить по дому или гостиничному номеру, покинул свой номер, спокойно пройдя через дамочку, что сидела на ресепшене.
— Кто здесь? — слышит Даня за спиной. Он, не дойдя до лифта, до которого оставалось около пяти шагов, разворачивается. На ресепшен вернулась та девушка, бейджик которой говорит, что её зовут Евгенией. — Ах, Вы... — выдыхает, кладя руку на грудь и плюхаясь на свой стул. — Извините, перепугалась, что посторонний прошёл, — виновато улыбается.
Даня, не имея желания ей что-либо отвечать и скорее желая подняться к себе да выпить из бутылки столько, сколько сможет, просто кивает и разворачивается к лифту, нажимая на кнопку. Его двери тут же открываются. Данила проходит в кабинку, оглядывает пульт и жмёт на кнопку с цифрой семь — сам отель выстроен в девять этажей, но при этом имеет по три комнаты на каждой. Гостиницей назвать трудно.
Со вздохом становится посреди кабинки, развернувшись лицом к проёму, всё ещё не закрывающемуся, так как нет специальной кнопки, ускоряющей этот процесс. Неожиданно входная дверь, находящаяся прямо напротив лифта, открывается так, что шумно ударяется об стенку, из-за чего Кашин вздрагивает, а Евгения вскакивает со своего места, выпучив глаза на выход. У Дани не менее удивлённое лицо, ведь, смотря на него как-то зло, уверенной и быстрой походкой к нему направляется Каплан.
— Девушка, Вы забронировать номер хотите? — выкрикивает мадам на ресепшене, как вдруг Даша встречается с ней взглядами, замерев на пару секунд. Её очи сверкнули. Под действием гипноза, внешним показателем которого являются уж слишком тусклые и будто выцветшие глаза, Евгения медленно садится на стул, не моргая и послушно складывая руки на коленях.
Кашин не замечает, как начинает закрываться лифт, ведь наблюдает за Дарьей, что тут же устремляет свой злой взгляд на Даню. Заметив, как закрываются двери, она в один момент молнией проскальзывает между ними и буквально влетает в Данилу, прижав его к стенке так, что даже кабинка пошатнулась. Даня вскрикивает из-за неожиданности и резкого появления злой вампирши прямо перед носом. А потом он шипит сквозь плотно сжатые зубы, зажмуриваясь, ведь приложился затылком к стенке. Да и бутылка дешёвой водки, что находится в руке, шумно ударилась, но при этом, на удивление, не разбилась.
Двери закрываются, а кабинка поднимается вверх.
— Эта песня... — кричит Даша, а потом наверняка вспоминает, что они не в частном домике Кашина и тут стоит быть потише. — Мне?!
Несмотря на стихший голос, её речь не становится менее угрожающей. Настолько, что у Дани из-за страха расширяются зрачки, кровь отливает к сердцу, лицо становится бледным, а во рту моментально пересыхает. Он даже голову в плечи вжимает, хотя Дарья не возвышается над ним. Но страх постепенно начинает отступать, когда Данила понимает, какой вопрос ему задали.
— Тебе, — бормочет он тихо, терпя боль в руках, но у существа Даши слух чуткий. Она скрипит зубами, хватая за предплечья Даню ещё сильнее и заставляя прижаться к стенке так, будто добивается того, чтобы он в ней исчез вместе со своим запахом и кровью, что буквально привязывают Каплан к этому человеку.
— Ты идиот?! — она снова повышает голос. Данила чувствует, как начинают удлиняться и заостряться её ноготки, что чувствуются через кофту, как и холод тонких нежных рук. — Зачем ты написал и спел эту песню, посвятив её мне? — хмурит свои тёмные брови, дёргая вниз, из-за чего Данила немножко сползает по стенке и в итоге сравнивается с ней носами.
— Знаешь, — морщится снова, поскольку ощущает, как начинают появляться синяки-следы на предплечьях. — Видимо, идиотизм передался мне, когда ты присосалась к моей шее, — поджимает свои уста, хмурясь.
— По-твоему, я — идиотка? — как-то недоумевающе проговаривает Каплан, дыша своим холодным дыханием прямо ему в лицо.
— Ну, не я же возвращаюсь спустя два, мать его, блядских месяца ради того, чтобы крови пососать! — Даня чувствует, как в нём растёт норадреналин. А ещё ощущает, что хватка на его руках слабнет, но боль, всё же, остаётся, что пульсирует в определённых точках, где находились тонкие пальчики вампирши. За её спиной открываются двери и Даня тут же огибает Каплан, покидая лифт.
Надо же, хотел, чтобы она вернулась и хотя бы показала, что вот, не сгорела под солнцем и ей не оторвал голову какой-либо другой вампир, а сейчас бежит от неё же, не желая говорить о чём-то. И так странно себя чувствует. В одно время хочет знать, что ответит Даша на то, о чём он ей признавался через песню, а в то же время боится услышать её слова о том, что он — деликатес и только.
— Блять, я уходила только лишь раз за год нашего знакомства! — Даша шагает следом, догоняя. — И это было по срочному делу! — проговаривает она, опустив взгляд и хмурясь. — На мою знакомую напали в Липецке и едва ли голову не оторвали, но она смогла сбежать, — облизывает губы, после закусывая нижнюю. — Мы охотились за этим выродком все эти два месяца.
— Липецк? — Кашин удивляется скорее городу, а не охоте, ведь не впервые слышит историю о том, как Даша гонится за кем-то. Бывало, что охотились и за ней, что приводило к смертельным схваткам, пересказы которых всегда впечатляли Кашина, слушающего всё это с круглыми глазами и неспокойным дыханием. — Подруга случайно не та, что дала тебе эту ветровку? — кивает на вещицу, чуть скрывающую топ Каплан.
— Она самая, — кивает Дарья. Даня поджимает губы и едва заметно улыбается, вспоминая, как Руслан говорил, что заметил красноволосую именно в Липецке. — Почему ты так рад?
— На неё запал Руслан, — хмыкает Кашин. — Ну, не запал, а глаз уж точно положил.
— Она хотела с ним познакомиться, — проговаривает Даша. — И хочет. А я не хочу этого.
— Почему? — поднимает брови Кашин, тормозя около двери номера Лизы.
— Потому что она только недавно приобрела своё существо, — шёпотом отвечает Каплан.
— Дай угадаю, — закатывает глаза Данила. — Это твоих клыков дело и теперь ты её хозяйка?
— Не хозяйка, а фрау, — морщится Даша, а Даня вспоминает, что называть саму себя хозяйкой она, почему-то, не может. — Именно, поэтому я даже не задумывалась о том, что охоту начинать не стоит. К тому же, если она пересечётся с твоим другом, то обнаружишь его минимум с четырьмя дырками в горле.
— У неё клыки на нижней челюсти? — сглатывает Кашин, снова подаваясь воспоминаниям. Даша рассказывала о том, что вампиры, обладающие именно таким расположением клыков особенно опасны и даже при лёгком голоде не заметят, как выпьют всю кровь. Каплан говорила, что не понимает: жалеть ли ей о том, что у неё всего два клыка, или нет. — Блять, а она не нападёт на него?
— Я её заперла в ящике в её же подвале, — отводит взгляд в сторону Дарья. — Вон тот номер... Твой? — машет головой в сторону двери, находящейся по соседству с той, у которой они остановились.
— Да, — Данила оборачивается на дверь. — Как догадалась?
— Там слишком много твоего запаха, — она делает шумный вдох, прикрывая глаза. — Слушай, я по дороге сюда напала на мужика и выпила его крови, но мне всё равно хочется твоей... Ещё чуть-чуть и я на тебя прыгну, — открывает свои глаза и как-то угрожающе смотрит на Кашина. — Так что...
— Идём, — Даня вздыхает и направляется к номеру, доставая ключ и продолжая держать бутылку водки. Он вставляет ключик в замочную скважину и крутит его, замечая, как от лёгкого волнения немного дрожит рука. Ведь он ведёт вампиршу в свой номер, собираясь закрыть дверь и в итоге загоняя самого себя в ловушку. Но это происходит не в первый раз. И, опять же, лучше самому отдаться, ведь если Даша применит силу — а когда-нибудь такое и случиться, потому что от неё не избавишься — всё может закончиться не только двумя лишь дырочками в шее, но и другими гематомами. Но и синяки уже появились на руках.
Кашин толкает дверь своего номера и проходит в его темноту, параллельно ставя на полку для обуви бутылку дешёвого спиртного.
— Закрой две... — не успевает до конца попросить Даня, как вздрагивает от хлопка двери, внезапно загоревшейся люстры, и чувствует, что его сильно толкают в спину, заставляя плюхнуться на пол животом вниз. А затем, грубо схватив за плечи, переворачивают лицом к потолку. Кашин не успевает приложить руку к подбородку, которым ударился при приземлении на твёрдую поверхность, как вдруг чувствует знакомую боль в области шеи.
Даша, оседлав его и усевшись на бёдрах, в один момент выпустила клыки и вонзилась ими в плоть Дани. Тот стискивает зубы, ощущая на них и на губах кровь, которая ручьём вдруг полилась из носа. И даже дышать перестаёт, ведь такое ощущение, что эта боль просто парализует. И родные холодные пальчики, что лежат на бледнеющем лице и груди, не помогают успокоиться.
И это затягивается настолько, что он думает о том, как проваляется на этом полу до самого утра не в состоянии встать и даже до кровати доползти. А он, почему-то, уверен, что Каплан уйдёт.
— Прекрати, — хрипит Даня, смотря на люстру и благодаря комнатному освещению понимая, что у него начинают плясать чёрные круги перед глазами, которые становятся всё больше и больше. — Даша, блять, — находит силы на ещё пару слов, замечая, как всё начинает кружиться. Ещё немного и он точно вырубиться вместе с клыками в своей шее. Перед его глазами появляется лицо Дарьи, язык которой слизывает остатки крови на клыках и остальных зубах, ведь каждый зубик покрыт алой жидкостью. Боль в шее постепенно начинает стихать, а круги перед глазами рассеиваться. Побледневший Даня выдыхает, прикрывая глаза. Он смог пережить это.
— Эй! — вдруг прилетает пощёчина, из-за которой Данила тут же открывает глаза и принимает сидячее положение. — Я же выпила столько, чтобы ты не вырубился! — хмуро смотрит на него, сидящего вместе с ней на своих бёдрах. Он опирается руками об пол, чтобы не свалиться обратно на спину.
— Ты уже знаешь, сколько у меня крови надо высосать, чтобы я не помер нахуй? — поднимает свои светлые брови, слабо усмехаясь.
— Конечно, сладкий, — улыбается ему Дарья, а после слизывает с нижней губы капельки крови, параллельно вытирая своей ладонью то, что стекает с Кашинского носа. — Господи, я так скучала по этому вкусу, — выдыхает она, продолжая сидеть на нём. — И запаху, — делает шумный вдох, а после опускается к лицу Данилы, утыкаясь холодным носом во всё ещё бледную щёку, на которой веснушки сейчас чётче и ярче обычного. Даня прикрывает глаза, чувствуя нежное и при этом колкое из-за температуры кожи вампирши прикосновение. Вот что, о чём буквально мечтал эти два месяца Данила.
— Твоё сердце стучит, — бормочет на ухо Даша, трясь своей щекой об его лицо. — Но не из-за страха.
— Именно так, — так же тихо отвечает Даня. — Просто я действительно... — сглатывает, зажмуриваясь. Так сложно признаться. — В песне ты всё слышала, — поворачивает лицо в сторону окна, ощущая смущение.
— И каждое слово — правда? — Каплан улыбается, сощуриваясь.
— Да, — еле выговаривает Данила.
— Ох, сладкий, да у тебя что, стокгольмский сидром? — вытягивает свои губы, умиляясь и продолжая щуриться.
— Может, встанешь уже с меня? — решает перевести тему Даня, вздыхая. Он, упираясь руками в пол, двигает свой таз назад, из-за чего Даша сидит уже не на бёдрах, а на коленях. Конечно, ей становиться неудобно, поэтому она медленно встаёт на ноги. Подаёт руку Дане, а после, переплетая с ним пальцы, с лёгкостью — вампирская сила помогает — поднимает на ноги, но Данила покачивается и чуть ли не падает. Поэтому Даша, обхватив его талию, дотаскивает того до кровати, на которую буквально кидает. Даня, оказавшись на мягком матрасе, смотрит в потолок, а затем медленно поворачивает голову в сторону Даши, вставшей посреди комнаты. Она снимает куртку и бросает её на единственное кресло в номере. Данила мысленно радуется таким действиям, так и говорящим, что Каплан не уйдёт хотя бы сейчас.
Дарья, находясь посреди помещения, оглядывается по сторонам и подходит к комоду, по пути шумно дыша. Она открывает первый ящик и улыбается, увидев в ней скомканную одежду Кашина, которую он вытаскивал из чемодана, дабы найти нужную кофту, а после, не имея желания складывать, бросил в комод.
Даня закатывает глаза, заметив, как Даша вновь начинать шумно вдыхать. Господи, она сейчас нюхает его грязную одежду. Хотя, вот, её носитель лежит на кровати не в силах подняться.
— А ты? — вдруг интересуется Даня спустя пять минут молчания и хождения Даши по номеру.
— А что я? — интересуется та из ванной, шумно стуча ноготками по дезодоранту.
— Я сказал тебе всё через песню. Ты хочешь сказать что-нибудь от себя? — облизывает он губы, опираясь локтями в матрас и приподнимая своё тело.
— Не-а, — с усмешкой отвечает Каплан, из-за чего Данила морщится и вздыхает. — Ждёшь, когда я скажу, что тоже испытываю к тебе любовь?
— Не... Стоп, с чего ты взяла, что я тебя люблю? — качает Данила головой и смотрит в сторону межкомнатной двери, только сейчас осознавая, что она сказала. Из ванной комнаты выглядывает Даша, хватаясь руками за косяк, дабы не упасть. Она наклоняет голову и хитро оглядывает лежащего на кровати Кашина, а после снова хмыкает.
— Это очевидно, сладкий, — подмигивает, снова исчезая в ванной. Даня краснеет, хмурясь и как-то обидчиво отводя взгляд в сторону. — У тебя кровь на шее и под носом засохла. Исправь это, — поёт она и облизывает губы. И Дане снова чётко слышен этот звук. Он не знает как, но в нужные для себя моменты Дарья может сделать его слух по-особенному чутким и слышащим что-то одно. В такие моменты по его спине пробегают мурашки.
Данила тянет свою руку к шее и чувствует, как подушечки пальцев липнут к ней и пачкаются в крови. Кашин с трудом принимает сидячее положение и тянется рукой к огромной пачке салфеток, которая у него всегда в турах, ибо самоудовлетроение организма в Кашинские двадцать три не отменял. Он вытаскивает одну, вытирает кожу под носом, и уже хочет приложить к шее, как его останавливает голос Каплан из ванной:
— Стой.
И реально замирает, но по собственному желанию. Слышит, что Дарья с дикой скоростью добирается до двери, где щёлкает выключателем. Гаснет свет и только лишь окно, что смотрит на кровать, помогает разглядеть определённую часть комнаты, потому что в него заглядывает луна. И моментально перед Даней оказывается Каплан, на которую он тут же поднимает взгляд. Его сильно толкают в плечи и заставляют снова лечь на спину, свесив ноги с кровати. Даша усаживается на бёдра и ставит свои руки по бокам от рыжей головы солиста группы.
— Я сама, — хмыкает и наклоняется к его шее. Даня зажмуривается, думая, что его снова укусят, но чувствует лишь то, как свежего укуса медленно касается мокрый и холодный язычок, тут же начавший слизывать кровь.
Данила вздрагивает, ощущая, как внезапно рука вампирши пробралась ему под кофту и легла на живот.
— Даша, ты... — чувствует, как мокрое место на шее начинают целовать, колко касаясь укуса. — Блять, Каплан, — он понимает, что Дарье наверняка не хватает на сегодня просто выпить у него крови. — Я не хочу, — проговаривает, думая, что, если будет секс, то Даня будет просто бревном, ведь еле в себя приходит. Хотя он и не помнит, чтобы был доминантном в постели с Дашей.
— Захочешь, — шепчет Даша, поднимаясь чуть выше и слегка хватая зубами Данилу за ухо. Он дрожит, ведь ему снова становится холодно. Она отрывает свой таз от бёдер Дани и поднимает его, выгибаясь в спине и снова возвращаясь с поцелуями к шее, что холодными пятнами остаются на коже. Кашин и не задумывался о таком продолжении ночи даже тогда, когда Даша сняла с себя ветровку, ведь он надеялся скорее на разговоры и позволения на молчаливые разглядывания её черт лица, что снились и постоянно мелькали перед глазами на концертах.
А, может, и даже аккуратных и острожных прикосновений к ним.
Чёрные уста опустились к самому краю ворота чёрной кофты и слышится, как с них слетает цоканье — Даша недовольна преградой в виде воротника, за который хватается указательным пальцем руки, оторвавшейся от простыни, давно смятой Даней, который не мог уснуть. Она отодвигает ткань и смачно чмокает в едва заметную ямочку между ключицами, щекоча смоченный её слюной след поцелуя своим дыханием. Каплан бросает строгий взгляд на Даню, чувствуя, как по её бедру вверх поднимаются чужие пальцы, направляющиеся прямо к ягодицам. Да, Данила пытается сейчас не быть бревном в постели. И да, он решил, что действительно стоит поддаться.
— Руки, — шикает вампирша, дёргая бёдрами в сторону и тем самым легко избавляясь от мужской ладони, что уже слегка коснулась левой ягодицы, но сжать не успела. Даня послушно расслабляет руки, бросая их на кровать и вздыхая. Снова начинает думать о том, что не желает сейчас заниматься сексом в таком дерьмовом состоянии.
Его конечности невольно поднимаются к потолку, ведь Каплан решила избавить Кашина от худи, которую успешно снимает, попутно окончательно портя его причёску, которой, кажется, и не было вовсе — просто рыжие лохмы. Откидывает кофту в сторону, к подушкам, и уже предвкушающие облизывает губы, но после кривит их, видя, что на Даниле ещё и футболка.
— И тебе не жарко? — вздыхает она, снова упираясь руками в постель, но уже располагая ладони по бокам от грудной клетки Кашина и поглаживая большими пальцами предплечья Данилы там, где не скрывает их рукав футболки. А ещё бесследно и слегка царапает всё ещё бледную кожу ноготком, что в одно мгновение слегка вырос и заострился. Несмотря на такие "нежности" её пальцев всё равно Данила чувствует боль, ведь в этих местах у него появились гематомы после, в прямом смысле следующего слова, столкновения в лифте.
— С тобой мне всегда холодно, — проговаривает он, нервно оглядывая представший перед ним вид на Дашу, небольшая грудь которой висит вниз и, немного оттягивая край топика, позволяет чуть-чуть увидеть себя. Плоский живот вместе с грудной клеткой то поднимается, то опускается, на что Даня заглядывается, ловя с этого некое удовольствие, будто будучи двенадцатилетним мальчишкой разглядывает обнажённых женщин в журналах, до сих пор хранящихся на самой высокой полке в гараже отца.
Видит, как приоткрыты её пухлые губы, нижней части которых касается белый и ровный ряд зубов, а затем невольно повторяет такой жест, часто задышав.
— Возбуждаешься, — усмехается Дарья. — А я говорила, сладкий, — кладёт одну руку ему на грудь и ведёт всеми пятью пока что короткими ноготками по белой и слегка пахнущей потом ткани вниз, вдруг перемещаясь на резинку спортивок, а потом кладя ладонь на пах, слегка скользя по нему вниз. Даня, расширив свои глаза, чувствует внезапный и пусть небольшой, но прилив сил, поэтому пользуется моментом и толкает Дашу в худые плечи, чему та, на удивление, поддаётся и падает на матрас, приземляясь на спину рядом с Кашиным, тут же оттолкнувшимся локтями и перекидывающим одну ногу через тело вампирши. Нависает над ней и ощущает, как в штанах уже начинается напрягаться его половой орган, уже слегка давящий на ткань. Не успевает опуститься к лицу Даши, дабы, наконец, впервые поцеловать за два месяца, как вдруг положение тел под рычание Дарьи становится прежним. Она хватает руки Кашина и сцепляет их над его головой, придавливая к матрасу так, что начинают болеть в запястьях не только те следы, которые остались после хватки за руку перед выходом на сцену, но и новые, что появляются прямо сейчас. Ещё больше синяков будет на утро, что не удивляет Даню, привыкшего в одиночестве зализывать раны после совместных ночей с Дарьей.
— Наглеешь, — щурится Дарья.
— Я хочу тебя целовать, — выдыхает тут же Данила, смотря прямо в глаза Даши, взгляд которых сравним с очами самой что ни есть хитрой плутовки.
— Ох, сладкий, — её лицо тут же примерило умиляющее выражение. Она наклоняется к его лицу и касается своими устами улочка его губ, задерживаясь, но вовремя отстраняясь, когда Данила поворачивает голову в надежде самому поцеловать вампиршу. Он готов выть и ныть, ведь возбудился ещё больше, но желание просто коснуться своими устами её губ так и не пропадает, а становится ещё более сильным. Хочет вырвать свои кисти, взять за холодные щёки и поцеловать, но хватка на них настолько сильная, что он не может дёрнуть рукой. Кажется, даже пальцы начинают неметь.
— Потом, — подмигивает Дарья. — Или нет?
Держит его конечности уже одной рукой, а другой быстро добирается до края футболки, тут же поднимая его до пупка. Она оглядывает живот. Кашин из-за некого стресса чуть похудел, но при этом у него всё равно немного выпирает живот. А Даша только лишь улыбается на это, радуясь, что он совсем уж костлявым не стал. Ведёт рукой по животу и окончательно снимает футболку, отпуская его руки, которые остаются послушно лежать над головой Дани, не желающего приобретать им из-за своей, как называет Каплан, наглости ещё больше синяков.
Футболка в отличие от кофты оказывается уже на полу, потому что летит через плечо Даши.
Данила следит за тем, как она начинает расстёгивать ширинку своих шорт, а после спускает на середину своих ягодиц, замечая, с каким вожделением в глазах за этим наблюдает Даня. Она приспускает таз вниз и чуть касается своей промежностью, скрытой за несколькими тканями, паха, где бугорок стал намного больше. От такого прикосновения к себе уж тем более. Даша задирает подбородок, слыша, как учащается сердцебиение тела, лежащего под ней, а после приказным тоном и при этом с улыбкой на устах говорит:
— Сними их.
Даня с недоверчивостью смотрит в её глаза, но не может их хорошо разглядеть из-за того, что свет луны падает на её спину и на его лицо.
— Ну? — фыркает Дарья, закатывая глаза. И Данила пропускает указательные пальцы в петельки, через которые должен проходить ремень, а после медленно спускает их, пользуясь моментом и нарочито касаясь того, что открывает джинсовая ткань, спускающаяся к коленям. Он выдыхает, когда мизинец цепляется за дырочку колготок в сеточку и чувствует кружево нижнего белья. Когда шорты упали в колени, Даша слезает с кровати и, встав на ноги, снимает обувь и откидывает в сторону шорты, обхватывающие до этого выпирающие косточки щиколоток. Тут же снимает свои колготки, за чем наблюдает Данила, приподнявшийся на локтях. Её ногти растут и цепляется за колготки, делая дырки ещё больше и оставляя царапины на белой коже, которые заживают моментально, не оставляя каких-либо следов.
Каплан, наклонившись, вдруг хватает Даню за ногу и слегка приподнимает её, хватая один из кончиков шнурка, развязывая бантик и снимая кроссовок. Это происходит и с другой половиной пары спортивной обуви, а за ними летят и носки. Кроссовки легко запинываются под кровать, а ноги опускаются и касаются голыми ступнями пола, но при этом Кашин продолжает лежать. Она тянет его штаны вниз, ткань которых трётся об пах и чуть не выводит Даню на громкий стон, и уже почти снимает, но чувствует в кармане что-то гладкое и маленькое и, почему-то, вдруг привлёкшее её внимание. Судя по запаху, Даня слишком часто трогает это "что-то". Тут же вытаскивает предмет, оказавшийся в длинных ногтях обычной флешкой.
— Что тут? — ставит свободную руку в бок, разглядывая предмет на наличие каких-либо подписей, но там лишь видно то, в каком размере информацию может перенести флешка.
— Там... — запинается он, смутившись. — Студийная запись той песни, что я заставил тебя послушать на концерте, — вспоминает, как возил флешку из города в город, выходил с ней в кармане на сцены, вглядывался в лица и надеялся, что хоть бы при пятисекундной встрече сможет вручить пусть и без исполнения этой песни на сцене. — Она твоя, Даш... — замолкает, увидев, как флешка шумно приземляется на тумбу и едва ли не лишается колпачка. Дарья снова оказывается над ним и вдруг касается длиннющими ногтями бока Данилы. Тот вскрикивает, морщась и тут же машинально поднимая ноги с пола, колени которых утыкаются в крестец Каплан.
— За что?! — воет он, едва сдерживая слёзы, скапливающиеся в уголках глаз.
— Я скучала по твоему скулёжу и крикам, — пожимает плечом она, параллельно снимая с себя топик и в итоге оставаясь в одних трусах. Ничего удивительного. Но обидно как-то даже спустя год таких отношений. — Сейчас, сладкий, — поёт, опускаясь и касаясь языком каждой из трёх длинных царапин, из которых полилась кровь. Данила морщится из-за ощущений, а затем внезапно чувствует холодное дыхание прямо в щёку.
— А теперь можешь поцеловать меня, — проговаривает она, слабо хмыкая. Даня не приходит в замешательство и жарко целует холодные губы, уже предчувствуя вкус собственной крови. Вкус металла, а так же соприкосновение холодного и горячего языков взрывают в голове Данилы фейерверки, дрожащего от всего этого ещё больше, чем при первых секундах укуса. Он чувствует, как слёзы, скопившиеся за всё это время, прогоняются с глаз плотно прижатыми к друг другу ресницами и стекают по виску, оставляя тонкий мокрый след.
Во время поцелуя он чувствует, как под резинку чуть тесных из-за вставшего достоинства трусов пролезает её рука, лишившаяся длинных и острых ногтей. Она тут же обхватывает член и отрывается от губ Кашина, издавшего тихий стон и быстро вытирающего мокрый висок.
— У тебя же есть смазка? — поднимает она бровь, принюхиваясь и оглядываясь на чемодан, откуда доноситься знакомый запах клубники. Дарья в один момент добирается до чемодана, а затем возвращается к кровати уже с тюбиком в руках и с довольной улыбкой на губах. Приспускает бельё Кашина, высвобождая его половой орган, а затем начинает обтирать, чувствуя запах клубники. Даня краснеет и чуть стонет от прикосновений к своему члену, а после наблюдает то, как снимает с себя остатки одежды Даша и перекидывает свою ногу через тело Дани. Она медленно впускает его в себя и начинает насаживается до середины, уже издавая вместе с Кашиным стон, ведь у обоих не было сексуального контакта все эти два месяца. Каплан приподнимает свой таз, а после опускает его снова, прикрывая глаза и поднимая своё лицо к потолку, куда летит её тихий стон. В этот раз насаживается полностью и останавливается, дрожа, ведь сейчас всё для неё намного чувствительней, да и впустить в себя Кашина спустя столько времени не легко.
Постепенно начинается набираться темп. Теперь Каплан уже скачет на Кашине, постоянно к нему наклоняясь, целуя укус и трогая свежие царапины, которым уделяет намного больше внимания, чем губам Данилы, получившим всего пару лёгких поцелуев. Уже тогда, когда набирается самый быстрый темп, берёт руки Кашина, хватающиеся за простынь и одеяло, кладёт их на свои ягодицы, позволяя участвовать в управлении процессом, чем с радостью пользуется Даня, впившийся в мягкую кожу пальцами и приподнимающий Дарью.
Не успевают сменить позу, как оба уже чувствуют приближение разрядки, поэтому темп начинает сбавляться, а дыхание учащаться. Дарья мнёт одной рукой свою грудь, что замечает Даня и перемещает свою ладонь на другое полушарие, сжимая его и слыша, с каким стоном реагирует на это Каплан.
Дарья вовремя слезает, и Кашин изливается себе на живот. Шумно дышит, смотря в потолок, и прикрывает глаза. Теперь у него точно нет сил встать с постели. А Дарья, не пролежав и десять секунд, встаёт, уходя в ванную, которую до этого исследовала. Даня из-за неприятной тёплой тяжести и мокроты на своём животе, открывает глаза, берёт простынь и под шум воды из ванной комнаты вытирает семя. Скидывает абсолютно всё постельное бельё на пол и засыпает на голом матрасе.
ххх
Данила проснулся из-за того, что в номер стучала Лиза с целью разбудить его, но Даня ей не открыл, поскольку постель была в отвратительном состоянии, а он совершенно голый и со свежими гематомами на теле, так ещё и с до сих пор чуть бледным оттенком кожи.
руслан, 04:15
расскажешь утром о том, кого ты там трахаешь?
даже паша, живущий со светой ниже, услышал.
жалуется, что она из-за этого не дала ему.
Вы, 12:54
Не расскажу.
При сборе вещей бросает грязное бельё в душевую кабину, находит всё, что сняли с него этой ночью, но не обнаруживает на тумбочке флешку.
Выбрасывая пустой тюбик из-под смазки, находит в мусорном ведре не открытую бутылку водки, которую точно оставлял у выхода и больше после этого не трогал.
Данила Кашин едет в Екатеринбург в хорошем настроении, с синяками на предплечьях с запястьями и с ноющим из-за царапин боком.
