Черный дрозд и белый аист

      Гермиона Грейнджер в общем-то любила осень, и не только из-за начала учебного года в Хогвартс. Она считала это время года спокойным, мирным. Любила разнообразие красок листвы, любила открыть окно спальни девочек, и впустить свежий, прозрачный и морозно-чистый осенний воздух.       А когда чистое осеннее небо заволакивало свинцовыми тучами ей становилось тревожно, вспоминались старые страхи и они уступали место новым… В продрогшем октябре китайской тушью Пронзителен на небе птичий клин. Ты по слогам читала мою душу, Но я останусь зимовать один. Лети на юг, я — северная птица. Не тронет лёд сердечного тепла, Как тяжело в полёте не разбиться От твоего до моего крыла. Октябрьскими вечерами она спасала его… Каково это, зализывать его раны, с беспокойством смотреть в глубину полных отчаяния изумрудных глаз? А его мать, так же помогала его отцу? Так же держала руку Ремуса, или Сириуса? Также поддерживала лучшего друга на плаву, не дав слететь с катушек? Да как такое вообще можно выдержать, жить, говорить, улыбаться? Ходить на тренировки, и побеждать. Снейп называл Гарри трусом, заносчивым мальчишкой, но знал ли он, что заносчивый мальчишка сломлен? Днем, Гермиона держит его за руку, помогает с занятиями, лечит синяки и ссадины, слушает его безумные теории о Темном Лорде, о том как победить его, кивает и соглашается. Грейнджер буквально впитывает его одиночество. Она никогда не забудет его крик, в Отделе тайн, после битвы у страшной арки, а ее кошмаром будет изломанная фигура лучшего друга, на полу, в осколках стекла, и леденящий душу голос. Чужой голос. Гермиона Грейнджер выдерживает, выдержит и эту осень, и экзамены, и войну, и расставание с Роном. Плевать, что ей всего шестнадцать, плевать, что хочется вмазать Лаванде Браун нахально впившейся в губы Уизли у нее на глазах, плевать. Ночью она сядет у камина, придет и Гарри. Гермионе хочется знать, каково это, целовать мальчика-который-выжил? Но она не посмеет, потому что перед ней встает образ Джинни Уизли, и она просто кладет голову ему на плечо, переплетая его пальцы со своими. — У тебя холодные руки, и глаза покраснели. Ты не заболела? — Спрашивает Поттер. — Нет, что ты. Я просто шла по холодному коридору…в библиотеку, наверное просто от ветра. — Ясно. — Ответит Гарри, и задумчиво уставиться в камин. Невозможно же такому, как он, быть таким одиноким. Ведь его окружают друзья, половина факультета Гриффиндор, его любят и всегда ждут Артур и Молли Уизли, и Люпин готов подставить плечо, и помочь почти отеческим советом. Но после смерти Сириуса, что-то в нем надломилось. Треснуло, как стекло очков. И его фигура на берегу озера… Да Гермиона часто видит его там, как черная птица застывшая на ветру.

***

А еще она тонет. В стальном океане, мерзнет под ничего не выражающим взглядом, и считает себя предательницей. Потому что на самом деле, за этим полным безразличия взглядом скрывается нечто большее. То, за что можно умереть, пойти по углям. Потому что Гермиона Грейнджер знает, что не положено знать никому. Так просто получилось, что Миртл сообщила о плачущем мальчике Луне, а Луна проболталась. А Грейнджер пришла. И еще никогда она не видела его таким… Измученным. Потерянным, сломленным. Еще одна раненная душа, еще один человек, которого в общем-то можно и не спасать, но… Это против ее правил. Но он же ее ненавидит. Разве? Он же ее презирает, и нет ничего, что может их связывать, он бы мог ее убить, ударить, но после этой встречи, после ее хриплого «Малфой» и молчания у окна, Драко Малфой уже ничто, он тень самого себя, ничтожество, каким он и есть, ублюдок. Падший перед грязнокровкой на колени. Я с этим умиранием сживаюсь. На двух недостижимых полюсах Расселись чёрный дрозд и белый аист, Мы встретимся с тобой на небесах. Продрогший октябрь, сменяет ноябрь, и уже вечерами, валит снег. Его худая, немного сутулая фигура выделяется белым, и слишком ярким пятном на фоне темного неба. Кипельно-белая рубашка с закатанными рукавами, взгляд такой печальный, что у Грейнджер щемит сердце. Из их любимого окна дует ветер, и кажется, что стынут слезы.  — Не надо, Грейнджер, я не достоин твоих слез. Пошли отсюда, а то совсем заледенеешь. Тонкие пальцы проводят по ее щеке, смахнув слезинку.  — Глупости. — Шепчет Гермиона, накладывает согревающие чары, и обхватывает его руку, целуя пальцы, сбитые костяшки, фамильный перстень. Он закрывает глаза, шумно выдыхая, и порывисто обнимает ее, словно большая белая птица, с обломанными крыльями. «Отвратительный таракан!» и хук слева на третьем курсе, слизеринский хорек с подачи ПсевдоГрюма, пожиратель, недопесок. Глупости, он просто человек, просто парень, вставший на опасную дорожку. Она боится быть ближе, боится признаться, что желание поцеловать Малфоя сильнее, чем желание урвать поцелуй от Гарри. Потому что в этих невероятных глазах не может плескаться столько раскаяния, боли. Ведь еще совсем недавно надежды и света там было больше. Ее всегда тянуло к тем, кого нужно пожалеть. До Хогвартса у нее всегда были домашние животные, подобранные на улице щенки и котята, после появился Живоглот, кот которого никто не хотел брать, кроме нее. Да еще и Гарри с вечно потрескавшимися очками, Рон который никогда не делает домашку, и с каждым разом потребность в ней, и ее желание помочь росли. Только Уизли ее заботы не оценил. А вот Гарри… И теперь еще и Малфой, который боится показать, что нуждается в ней, так же как и она боится признаться, что еще немного и чаша весов перевесит и обратного пути не будет. Разные полюса, ее словно рвет на части, одна из которых бежит по первому зову Гарри, и спасает его, пытается быть милой для Рона, не смотря на Лаванду. Другая — отчаянно хочет во всем признаться, рассказать с кем проводит поздние вечера, и почему всегда холодные руки и горящие щеки. Одна ее часть, практически спасла мальчика, который выжил, и он, черная птица на белоснежном небе свободен, волен лететь. И не дай Мерлин он позовет ее с собой. А другая ее часть, прижимает к себе, и гладит по платиновым волосам Драко Малфоя. Выбор в любом случае будет за ней. Нас тянет вопреки земным запретам Друг к другу через тысячи «нельзя», Ты улетишь опять туда, где лето, Я, как всегда, останусь ждать тебя. И знаете, она выберет. Спустя мучительно долгое прощание, сжимание его рук, плеч, до побелевших костяшек. Спустя отчаянный, но такой обоюдно-необходимый поцелуй, и так некстати солнечное утро. Преодолев столько препятствий, полгода скитаний по лесам, пустынным берегам рек, она выберет. На руинах Великой победы, вместе с солнечным лучом, пронзившим потолок большого зала. Она выберет, и вопреки всем запретам, уйдет вместе с ним, с тем другим, под долгий и понимающий взгляд изумрудных глаз.