Скука
3 сентября 2018 г. в 00:22
Шиничи молчаливо закрывает последнюю на этой неделе книгу. Больше до приезда Хаттори не будет. Жаль, он и так тянул с этой, мучительно отрывая себя от каждой страницы... Но по итогам провалился в сюжет и дочитал слишком быстро.
И почему только Хаттори не поймет, что пятнадцать книг в неделю — это так мало для изнывающего от скуки детектива, которого не выпускают за пределы больницы?.. Всего-то две книги в день, если с огромным трудом растягивать удовольствие... на деле книг выходит штук четыре-шесть, после чего Шиничи грустно выходит из палаты и от скуки наблюдает за людьми, иногда даже общаясь.
"Совершает полезные социальные контакты", — как говорят слишком умные и в то же время ничего не понимающие врачи.
Он выдыхает вновь. Шансов переждать бескнижье — целых три дня! — нет, приходится осторожно выходить и осматривать уже наскучившие белые стены коридора с неизменно синими вставками. Тёмно-синий? Ночная синь? Сапфир? Шиничи уже готов глубоко изучать теорию цвета и все названия оттенков, лишь бы как-то занять себя.
Хотя больше всего вставки напоминают ему видимый глаз Кида. Яркий, блестящий от удовольствия, когда вор слышал его дедукцию... Как тот там?
Давно они не виделись... почти сразу с возвращения его тела назад. Да и новостей о том Хаттори почти не приносит: известно лишь, что на последнем ограблении что-то случилось... и вор исчез. Меньше новостей только о Ран, больше о всяких интересных делах.
Шиничи медленно проходится по коридору, иронично улыбаясь. Разумеется. Это ожидаемо. Должно быть, Кид нашёл свою цель. А что касается навестить... какой дурак-преступник заглянет на огонёк к детективу?.. Хотя по-глупому обидно чуть, ему казалось, что они неплохо общались. Но Кид может ждать и снаружи больницы, мягко и нетерпеливо постукивая носком по асфальту, всё вглядываясь в выходящих людей. Или установить голубей для этой цели. Или...
Или Шиничи слишком много думает о таких глупых вещах, потому что опять закончились книги, а он мечтает, чтобы вор притащил ему ещё штук пятнадцать. Лучше двадцать. Или одну, но чтобы с загадками.
А потом кто-то говорит, что Шиничи мечтать не умеет...
— Конан-кун, как дела? — вырывает его из мыслей нарочито слащавый голос.
— Нормально, — на автомате почти писклявым голосом отвечает Шиничи, после чего мучительно краснеет. Опять! Опять не сдержал своих привычек!
— Вот и отлично, Конан-кун, — кривится в усмешке его врач, хлопая успокаивающе по плечу. Дескать, не боись, не таких лечат и вылечивают. — Кудо-кун, я всё же настаиваю на большем числе социальных контактов. Не стоит так зацикливаться на кузене только потому, что вы три года с ним общались почти каждый день.
Шиничи обречённо кивает. Не объяснять же все причины такого поведения, правда? Потому он неторопливо выходит на улицу, щурясь от солнышка и мечтая, чтобы все от него отстали. Нет же, "это слишком уникальный случай", "Шиничи, я боюсь за тебя", "с Шиничи-куном что-то не так"... И по итогам — смертная скука.
Но хоть выходить на улицу можно. Не буйный же, нашивка на его пижаме-форме говорит об этом: "Корпус А". Дозволено свободное перемещение везде, кроме корпуса D.
Потому он спокойно устраивается на любимой скамейке, упрямо избегая столь рекомендованных ему социальных контактов и смотрит на маленький прудик. Пара мелких рыбок, водомерки, стрекозы... Пожалуй, все его друзья до вечера, когда придётся вернуться в корпус. Может, газета какая перепадёт от доброго врача или охранника...
А пока он сцепляет руки, не отводя глаз от поверхности воды. Прудик — сильно сказано, глубокая лужа с живностью. Не давать же больным возможность утопиться, верно? Особенно депрессивным. Особенно здесь, в психиатрической больнице.
А ведь кому-то запрещено даже книги передавать: могут подавиться съеденной бумагой или порезать себя. Или убить. Какое можно идеальное убийство провернуть в психбольнице? Утащить у счастливых книги? Заточить о стены украденную палочку для еды? Или суметь помочь захлебнуться в душе? Или накормить чем-то из сада? Травой, например. Или водомерками. Как бы это убийство описал его отец?
Точно надо просить Хаттори таскать больше книжек. А то так и в самом деле можно с ума сойти.
— Не против, если я сяду рядом?.. — тихий, почти изломанный голос Куробы.
— Да, конечно, — Шиничи подвинулся, уступая место главной загадке больницы с недавних пор. Почему Куроба всегда в форме корпуса D, но при этом его спокойно отпускают к другим и даже на территорию сада — если там есть хоть кто-то из врачей? Почему тот здесь, если всё время вне своей палаты он ведет себя нормально? И почему того упорно стараются держать как можно дольше вне этой самой палаты?
Может, расследовать это? По возможности. Всё равно лучше, чем скучать.
Тот пока молчит, откинувшись назад и рассматривая небо. Весь бледный и растрёпанный, с извечно фальшивой улыбкой при всех, которая сейчас смягчена. И невероятные круги под глазами. Депрессия? Но обычно те максимум в корпусе C, чаще оставаясь в O и A. Или депрессия чем-то усугублена, раз D? Сложно пока сказать, но совсем уж опасным тот никак не выглядит... Даже никаких синяков и царапин на тех участках тела, что видно.
— Можно? — Шиничи осторожно касается руки и, дождавшись разрешения, осторожно изучает. Как и думал — фокусник. Многолетние шрамы от лески и небольшие мозоли от мячей с картами выдавали того с головой. Зато запястье и вена чисты от каких-либо шрамов: что поперёк, что вдоль.
— Думаешь, что я — суицидник? — едва-едва усмехается Куроба, не отбирая пока руку и рассматривая его в упор. — Не ошибаешься, детектив.
— А хотелось, — честно отвечает Шиничи, поднимая взгляд и изучая уже усталое лицо. Удивительно чистое, на самом деле. Шею он давно проверил, ещё при поступлении того в больницу, — никаких следов попыток повеситься. — Но судить не берусь. Наверняка были свои причины, да и глубокая депрессия явно не помогает желанию жить.
— Верно, — слабо смеётся тот удивительно знакомо, прикрывая свои глаза и слегка расслабляясь. Хотя может ему кажется всё знакомым из-за их огромного сходства, о котором ему все так говорят? Их однажды даже врач Куробы спутал, начав выговаривать, что Шиничи пижаму украл. Спас-то только его собственный, находившийся рядом и также изумившийся ситуации.
Так странно.
Они оба молчат. Куроба — просто, на редкость расслабленный. Шиничи изучает того и запоминает каждую деталь, всё больше не понимая несколько вещей.
Почему тот именно в этом корпусе? Почему того заставляют до последнего ходить везде, если тот — суицидник?
И как, чёрт возьми, тот пытался тогда умереть, что оказался здесь без каких-либо следов этих самых попыток? Вряд ли Куроба начал с банальных способов, вроде таблеток. А если и начал, то прибыл для этого он в слишком странной машине — полицейской.