Твой мир тьма, моя душа тоже.

Осень. Часто говорят о том, что у психически больных людей осенью бывают обострения. Неудивительно - все серое, мрачное, тоскливое. Тут и у здоровых людей настроение ниже нуля. Ещё и дождь постоянно льет как из ведра. Откуда берутся люди, которые ему радуются и пишут всякую ересь типа «как это романтично»...? Что, блять, романтичного в том, что ты промокаешь, как дворовая псина, и тебе в довесок в спину дует холодный ветер? Мрачно. Парень, 23 года, высокий, черноволосый, с тёмно-серыми, почти чёрными глазами сидит в баре и, как повелось в последние месяцы, заливает в себя почти смертельную дозу алкоголя. Он бы и рад умереть от него, но организм, чуя неладное, всегда сам избавляется от излишков. Сегодня по-особенному тоскливо. Сегодня льёт дождь. Три месяца как не стало его матери - единственного человека, который не вызывал в нем рвотных рефлексов. Не сказать, что их отношения были образцово-показательными, но на душе хреново. Семья была занозой в сердце, не радовала. Да что там лукавить – бесила. Отец, которого больше заботило его положение и влияние. И старший брат – глава триады. Когда-то в детстве он его любил. Но.. Парень сделал ещё один большой глоток неразбавленного виски. Снова тошнота. Она всегда появляется, стоит ему только вспомнить о брате. Тряхнув головой, чтобы отогнать любые воспоминания, черноволосый сфокусировал взгляд на сидевшей чуть поодаль девице. Ну, назвать её по другому язык не повернётся. Разукрашенное лицо, короткая юбка, кокетливо спадающая бретелька легкой, полупрозрачной блузки. Одним словом, весь её вид просто кричал о том, что в планах у неё провести ночку в компании какого-нибудь мужика. Что ж, Хэ Тянь добрый, и он скрасит ей вечерок. Не ночь. Как только он получит своё, выставит её за дверь. Никто не ночевал у него дома. Никто. Ну, кроме него. Но вспоминать о нём ещё больнее, чем о брате. Хлопнув себя по лицу, шатаясь и улыбаясь как маньяк, Тянь подсел к девушке. Квартира в шикарной высотке. Серые стены, серая мебель, серые шторы. Вся эта дорогущая квартира с панорамными окнами была больше похожа на склеп. Неудивительно, ведь именно им она и стала. Человек, здесь живущий, давно похоронил свою душу. А сейчас он медленно и верно убивал тело. Воздух здесь был спертым. Никотин в таком количестве, что хоть топор вешай. А сейчас ещё добавился запах секса. Тянь трахал ту девушку, что вечером подцепил в баре, а утром он даже не вспомнит, как она выглядела. Они все были лишь тенями в его сознании. Всегда с темными волосами, всегда невысокие и всегда неяркие. Краска на лице не в счёт. Хэ особо и не всматривался - нестрашная и ладно. Ему все равно. Почти каждый вечер он приводит сюда новую, может и не новую. Лиц-то он все равно не запоминает. Пытается ли он так разбавить своё одиночество? Может быть. Но как только солнце собирается просыпаться и явить себя миру, он их выставляет за дверь. И ему глубоко плевать, куда они пойдут, хотят ли они спать и есть ли силы, после того, как Тянь сорвёт на них всю свою накопившуюся ярость. Нет, он их не бил. Но вот жестоким был, брал грубо и вообще не думал хорошо ли им. Хватит. Он уже пытался. Думал, что был нежен и заботлив, ласков и одержимо влюблён. Но... Хах, сколько Но в его жизни... А солнце тем временем скоро отпустит первый луч. Который как выпущенный энергичный щенок побежит осматривать мир, заглядывать в каждый дом. Сероглазый всегда боялся лишь одного, что солнце застанет его с кем-то. Что оно увидит всю эту грязь. Потому что оно ассоциируется у него с ним. Вытолкав очередную девицу, он шёл в душ и готовил себе завтрак, всегда две порции. Открывал шторы, проветривал комнату. Даже в самый лютый мороз он открывал все окна настежь и впускал свежий воздух. И когда солнце, зевая и потягиваясь, наконец выглядывало, он с мягкой улыбкой подставлял своё лицо.

Привет, Шань!

Сколько лет прошло? Пять, вроде бы. Пять лет самокопания, уничтожения, тихой и не очень злобы. И ненависти. И любви. Безответной. Тогда он был другим. Не сказать, что лучше. Но счастливее. Тогда в его жизни было не это бездушное солнце, а настоящее. Яркое, светлое, вечно недовольное, матерящееся на каждом слове, рыжее солнце. Сейчас всё серое. Все серые. Посидев перед окнами и выпив вторую чашку кофе, Тянь брал сигарету и подкуривал, долго смотря в окно. ー Ты наверное сейчас бы опять орал, что я тебе весь кислород поганю. Как там, Хэ-ебаный-Тянь? ー усмехнулся парень. В дверь позвонили, но Хэ даже не пошевелился. Зачем? Он знал, кто пришёл. У него есть ключи, сам откроет. И вообще, что за тупая манера звонить, знает же, что не откроют. ー И тебе доброе утро, братишка, ー раздался недовольный голос Чэна. Тянь молчал. Желания говорить, поворачиваться, жить – не было. ー Когда ты уже прекратишь всё это? Опять притаскивал какую-нибудь серую мышь? ー уже как-то обреченно говорил брат. ー Когда тебя уже заебёт приходить каждое утро? ー без единой эмоции спросил Тянь. ー Тогда, когда ты перестанешь себя гробить, ー процедил сквозь зубы Хэ старший. Дальше они молчали. Каждый и так знал ответ. Но для Чэна было важно приходить. Ведь каждый день он боялся, что вот так зайдёт, а его братишка будет лежать посреди комнаты с перерезанными кистями. Один раз так уже было тогда – пять лет назад. Боль и страх до сих пор свежи в его памяти. Но чем он мог помочь? Что он мог сделать? Только вот так бежать сломя голову, когда солнце встаёт. Тогда врач сказал, что если бы они приехали хоть на 5 минут позже, то бы опоздали. Пять минут, и любимого брата, единственного родного человека (отца он таким не считал) не стало бы. И Чэн боялся каждый день, каждое утро. ー Я пришёл лишь напомнить, что ты – это все, что у меня есть, ー уже собираясь уходить, проронил мужчина. ー Когда я был маленьким, ты убил щенка, которого я спас. ー хриплым голосом, неожиданно для них обоих сказал Тянь. ー Отец... ー Да, да, отец. Скажи мне одно, его тоже вы решили забрать у меня? ー повернув измученное лицо с мертвыми глазами, спросил Хэ. ー Я тебе уже говорил... Я не знаю где он и почему исчез. Я не нашёл ни его, ни его мать. Я бы все отдал, чтобы найти его. После этих слов Чэн ушёл. А Тянь так и остался сидеть и стеклянными глазами смотреть в окно, вспоминая те дни, когда он был живым, а не ходячей массой боли и долга перед братом. Да, его воротило от всего этого, но... Да, опять это но.