A Quiet Place

Это начинается как шутка или, возможно, суицидальное желание. Честно говоря, трудно увидеть разницу. Потому что Кихен бы предпочел не жить в этом мире. Дело не в том, что он не заинтересован в выживании. Но по правде сказать, он чертовски хорош в этом. Иначе как объяснить, что он все еще здесь, жив, когда остальная часть Сеула была уничтожена еще во время первой волны атак. Просто ему скучно. На самом деле скучно хранить тишину, держаться неподвижно, метаться и бояться зазвучать, просто чтобы не умереть. Несмотря на это, в первый раз, когда он все же делает это, его руки трясутся очень сильно, а его голос ломается еще на первом слове. «Привет всем, это Кихён, ведущий прямой эфир из С-с-сеула», — говорит он в микрофон, слышит, что его страх более заметен, чем обычно. Закрывает глаза и считает «1, 2, 3, 4, 5, 6, 7…» — потому что это то, что сейчас ему нужно. «…8, 9, 10, 11, 12 -» «Вау, я думаю…» он делает паузу для эффекта, но также потому что он не привык говорить много. Уже нет. «Похоже, мы все не заняты. Отстой для вас, ребята, вы застрянете со мной на некоторое время». Это становится привычно. Каждый день, непременно, он пробирается обратно в радиостудию и разговаривает. Он говорит о том, что он видит в течение дня «Ничего особенного», что он делает «Ничего особенного», и что он чувствует «Ничего особенного». Нет времени на то, чтобы все продумать для радиопередачи. Иногда он говорит часами, пока его веки не станут тяжелыми, и он не свалится на пол. Иногда он просто включает микрофон и сидит молча. Просто слушает обратную связь от статического эха, мягко передающегося по проводам, передавая кому бы то ни было, что еще может быть там, что еще достаточно храбрый, чтобы включить радиоприемники для чего-то столь же бесполезного, как его бессмысленная болтовня. Убил ли он кого-нибудь из-за этого шоу? Может, кого-то поймали, пока они искали, где будет работать радио? Он знает, что преследовать эту мысль — безумие, но все равно не может помочь своему блудному разуму думать спокойнее. Несмотря на всё это, он не может перестать возвращаться сюда, не может остановить свои руки от того, чтобы переключиться на этот ON AIR и притвориться на мгновение, что мир еще не дошел до дерьма. В это время беспокойство переворачивает всё внутри. Его передача длится всего минуту. Это те моменты, когда он уверен, что его время наступило. Вся эта уверенность — это просто уловка, потому что, по правде говоря, он боится смерти. Эти моменты, когда он вспоминает кровь и резню, заставляют его скрутиться под столом, сжать глаза и молиться, чтобы была возможность не дать сбиться своим мыслям. Он не особенно любит эти воспоминания, поэтому не пытается слишком много говорить о них. Отрицание — это блаженство, и это делает его радиостудию «рекой Нил». Потому что в этой радиостудии, с ее предположительно звуконепроницаемыми стенами, он знает, что он в безопасности. Здесь ничего нет. Может быть, яркий знак ON AIR — это просто ложь, и он просто был глуп, разговаривая сам с собой. «Итак, сегодня я подготовил для вас что-то особенное». Это четверг, и если бы это было год назад, он обедал бы со своими соседями в университетском общежитии. Минхек бы рассказывал о своем дне в неприятном громком тоне со слишком большим энтузиазмом и энергией, а Хёнвон закатывал бы глаза и притворялся, что не обращает внимания, но маленькая улыбка появлялась бы на его губах. Это была бы пицца и куриные ножки, и он был бы окружен таким количеством шума, смеха и тепла и — Нет, не будем туда возвращаться. Не сегодня. «Прошло около двух месяцев с тех пор, как я начал это делать, и я думаю, что Бог действительно должен меня любить или что-то в этом роде, потому что так или иначе, я все еще здесь. Хотя, конечно, я-я отлично разбираюсь в этом выживание. Вы, ребята, должны действительно просить у меня советы». Было бы неплохо думать, что где-то кто-то там жив, как и он, слушает это. «В качестве подарка всем вам, я благословляю вас своим ангельским голосом». После полного опьянения, они завалились в один из тех дешевых караоке-баров, которые вели к их университету. Улица была бы освещена ужасно яркими неоновыми знаками, и они могли бы схватить бутылку или две соджу по пути. На днях он вернулся в те караоке-бары — все было разрушено. Как, впрочем, и все остальное в Сеуле. Глубоко погруженные в щебень были несколько компакт-дисков. Лейблов на компакт-дисках было достаточно, чтобы убедиться, что это стоит того. Он засунул их в свою сумку. Невозможно было послушать их в своей квартире, не привлекая к себе никакого нежелательного внимания. В дисках сердце и душа кого-то, их история, чьи вошли в производство этой песни. Это было то, чего не мог выдержать Кихён — уничтожение музыки и памяти. Потеря всей этой мертвой тишины. В студии есть проигрыватель компакт-дисков, поэтому он испробует на одном из дисков. Он обозначен как Crush, и он прибавляет громкость, тогда же, когда начинаются первые биты «Beautiful». Ирония в том, что это была одна из песен, которую он исполнял в караоке в четверг. Он знает эту песню, как свои пальцы. Но не хочется, чтобы такие жалкие мысли закрадывались, когда играет музыка, а не когда он может закрыть глаза и притворяться, что он вернулся в свою комнату, делая вид, что является всемирно известным певцом. Это было так давно — прошло слишком много времени, когда у него была музыка, окружающая его с такой трепетностью. Больше нечего делать, кроме как петь. - Когда очнется, Кихён готов отправиться в Ильсан, чтобы убедиться, что его родители в порядке. Он бросил какую-то одежду в сумку, проверил тайминги поездов, оставшихся на следующий день, и снял с аппарата столько наличных денег, сколько мог. Нельзя предсказать, что произойдет, и он чувствует себя безопаснее, имея при себе деньги. Телевизионный рев в гостиной — это бесконечный поток взрывов и крови, шатких кадров и криков. Никто, кажется, не понимает, что происходит, и никто не имеет никакой конкретной информации. Кихён считает смешным, как станции продолжают транслировать атаки. Это просто вызывает массовую панику и истерию, которые, как он полагает, затянут и его, потому что все, о чем он может подумать, это «мне нужно вернуться домой, мне нужно быть уверенным, что мама и папа в порядке». Вне комнаты в общежитии, сирены гудят каждые десять минут или около того. С улиц, с телевизора, так много шума, от его собственных диких мыслей, ведущих марафон с максимальной скоростью в голове. В то время мир был другим местом, и, оглядываясь назад, Кихён мог только сдержать горький смех от того, насколько глупы все. «Разве вы не видите, это был шум, который убивал вас всех?» Он хочет кричать на всех них в прошлом. Но это смехотворно — кто бы мог подумать, что эти существа охотились на вас по звучанию? Кто бы мог подумать, что разговор заставил бы вас разрываться за несколько секунд? Когда он собирается заказать билеты на следующий поезд домой, его мать отправляет текст «Мы в порядке. Оставайся в Сеуле. Там может быть безопаснее». Его пальцы дрожат, когда он набирает свой ответ. В нем столько адреналина, он не знает, что делать со всей этой нервной энергией «я собираюсь купить билеты на поезд домой». «Кихён-а, мы в порядке. Не беспокойся». «Я могу помочь. Я приду домой». «Не беспокойся о нас. Мы уйдем в безопасное место». «Оставаться в безопасности?» «Давай встретимся, когда все закончится». «Хорошо. я люблю тебя.» «Я тоже тебя люблю.» Три дня спустя, когда он все еще в нерешительности, на телевидении сообщается, что Ильсан упал. Существа, похоже, не претендуют на какую-либо территорию или не прибегают к обычным орудиям захвата, которые любой, даже смутно знакомый с инопланетными фильмами, узнал бы. На самом деле, они больше заинтересованы в резне и распространении общего террора. Из видеоматериалов из первых рук это даже не похоже, что они убивают пищу. Насилие просто кажется бессмысленным, и Кихён находит это бесконечно более страшным. Он сжимает свой телефон в руке «Не беспокойся о нас. Мы переместимся в безопасное место» — сообщение его матери горит ярким светом на экране. «По свидетельствам очевидцев, сегодня утром у Иоганна появилась саранча существ», — говорит диктор перед ним. «Пока мы все еще пытаемся установить, что происходит внутри Ильсана, мы все готовы к худшему». «Давай встретимся, когда все закончится». - Независимо от того, как начинается трансляция, он каждый раз заканчивает ее так: «Мама, папа, если вы в безопасности там, где вы находитесь, пожалуйста, не приходите в Сеул, чтобы найти меня. Как вы можете слышать, я в порядке здесь. Я буду искать вас, когда все закончится». «Минхек, Хенвонни, если вы где-то там, встретите меня в нашей квартире в 2 часа дня, я буду там ждать вас». Прошло больше нескольких месяцев с тех пор, как он начал свою трансляцию, и каждый день он один в своей старой квартире, как всегда. После трансляции на Ильсане Минхек предложил остаться с Кихеном. «Все в порядке, я знаю, что все в порядке», — говорит его друг. Его глаза мягкие, но серьезные. «Я в порядке, ты должен вернуться с Хёнвоном», -ответ Кихена обрывается. Это уже седьмой раз, когда они беседуют в тот же день, так как появились новости об Ильсане. Он устал от этих дебатов, не жалеет своих друзей. Минхек издевается и тыкает пальцем в его сторону: «Я знаю, что ты пытаешься сделать. Не пытайся быть самоотверженным или кем-то похожим». «Слушай, я буду здесь, когда ты или ребята, вернетесь. Тебе нужно ухаживать за ним?» Кихен не пропустил взглядов, которые его лучший друг стреляет маленькому мальчику, когда он думает, что Хенвон не смотрит. Если дело не в том, что мир, кажется, рушится вокруг них, он вкладывает больше энергии в смех над Минхеком, но похоже, что для этого давно прошло все. «Ты честно настроен, позволив лягушке пойти туда и вернуться сам?» «Он умнее нас обоих», — отвечает Минхек, но в его словах нет надежды, и Кихен знает, что он победил. «Просто иди с ним, хорошо?» Через несколько дней они отправляются в Кванджу. Кихен покупает билеты на поезд, вкладывает их в свои руки и прячет за спиной. «Оставайтесь в безопасности, хорошо?» — говорит он им, его голос дрогнул. Он так много хочет сказать им. Каждый понимает, что они могут видеть друг друга в последний раз. «Мы вернемся и найдем тебя», — говорит Минхек, и Кихен знает, что его лучший друг думает об одном и том же. Их прощания теперь делают все это слишком грустным, поэтому трое обнимают друг друга и стараются не думать о том, что это может быть в последний раз, когда все трое вместе. «Дождись нас», Хенвон бормочет в плечо Кихена, и закрывает глаза, стараясь не заплакать. «Лучше не опаздывайте, мудаки». - «Я не знаю о вас сейчас ничего, но недавно кто-то ходил вокруг, взрывая окрестности Сеула. Не обижайтесь и не говорите ничего, дорогие слушатели, но как эти хуесосы еще не умерли? Что они думают, серьезно?» Кихен начинает. Это правда — на прошлой неделе Сеул был разрушен серией громких взрывов, ужасающих в сопоставлении с обычным тихим городом. Что, возможно, более страшно, чем внезапные взрывы, это то, что они были рандомно разбросаны. Шаги, легкие и неторопливые, к шуму. Он уже достаточно хорошо знает, чтобы связать этот звук со смертью, это не кажется возможным избежать их, не после того, как они услышали вас. «Вероятно, вы не слушаете, но вам нужно замедлиться», — продолжает он, оборачивая шнур микрофона вокруг пальца. Он транслировался около четырех месяцев, и стал думать о студии как о своем втором доме. «Что бы вы ни пытались достичь, я понятия не имею, как вы живы, но можете ли вы подумать о людях, которые могут жить рядом со зданиями, которые вы взрываете? Что, если они попадут в ваш перекрестный огонь. Как вы можете забирать их жизнь?» Когда он говорит, он чувствует, что снова начинает появляться маленькая капелька вины. Сколько людей он обрек из-за этой трансляции? Сколько из них случайно настроилось, пытаясь получить экстренный радиосигнал, только для того, чтобы его глупый голос отдалился от своего места, чтобы отвлечь их от бессмысленного роя? «Подумайте, прежде чем действовать, я не знаю, что вы пытаетесь сделать. Я хотел бы дать вам возможность сомневаться и поверить, что вы умный человек, так как вы тоже так долго выживали, но просто немного подумайте?» Странно, как его голос немного надламывается. Он снова чувствует себя ребенком, пытаясь вырваться из чего-то плохого, будто учитель поймал его. Кихен смеется, он выглядит немного холодным, немного горьким, и ему не нравится, как это звучит. Хотя, если быть честным, ему не нравится, как сейчас звучит много всего на свете. «Достаточно читать лекции на сегодня, Кихен». - Несмотря на то, что он, возможно, как сказал в своей трансляции, любопытен, он ненавидит это ощущение, что кто-то знает больше, чем он. Поэтому он делает то, что мог бы сделать любой логичный человек в своей ситуации. Он отправляется на поиски. Трудно точно определить, где был последний взрыв, но Кихен показывает, что он может идти по направлению следующего взрыва, и надеется, что он встретит свежие обломки, которые соответствуют интенсивности шума. Поэтому, когда на следующий день после того как он решится на расследование, он делает глубокий вдох, напоминает себе «эй, ты делал это так долго, разве есть еще что-то страшное, что может случиться?» Ответ — обезглавливание и невообразимая боль, но кто следит. И отправляется в направлении громкого звука. Когда он бежит, он осторожен, чтобы не наступить на обломки, осторожно обходя вокруг разбитого стекла и разбросанных осенних листьев. Никто не знает, как далеко может быть любой из них, но он не собирается рисковать. Он бежит так быстро, как только может, так быстро, как он смеет — через пустые улицы и тихие кварталы. Эта дорога знакомая, этот путь, который он использовал для своего университета, и он пытается не допустить, чтобы его мысли блуждали по этому маршруту. Нет смысла думать о том, где могут быть Минхек и Хенвон. Это глупо, но он думает, будто знает, что с ними может что-то случиться, что вселенная отправит ему знак. Потому что, пока они были вместе, они были бы в порядке. Он должен верить в это, он сойдет с ума, если не будет думать, что это правда. Возможно, это потому что он потерялся в воспоминаниях, бегая на автопилоте, но он совершил ошибку. Потому что, когда он поворачивает за угол, он внезапно оказывается лицом к лицу с двумя из них. Он чувствует, как его лицо побледнело, и ему нужно сохранять храбрость. Они, кажется, не заметили его, но они, похоже, что-то ищут. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, вы же не слышали меня?», Кихен резко останавливается, все еще держится, едва может дышать и проклиная свое прошлое, когда думал, что это расследование было хорошей идеей для начала. Он должен был просто оставаться в студии. Один из них оборачивается, обращая внимание к месту, где сейчас Кихен. И он так напуган, что думает, что может просто умереть. Конечно, Они могут услышать его сердцебиение, гнаться дико, предательски и отдать свое место. Он мог убежать — но нет, он видел, что случилось с людьми, которые пытались убежать. Их шаги слишком громкие, слишком легко обнаружить. Его можно было бы убить, прежде чем он успел добраться до следующей улицы. Он ползет ближе, слегка наклоняя голову немного влево и вправо, словно пытаясь определить местоположение чего-то. Он отправляет серию «клик и клик», а Кихен вспоминает все новостные сообщения о том, как они использовали форму эхолокации, чтобы компенсировать их отсутствие зрения. «Я должен бежать, я должен бежать, я буду. Один, два, «- Но прежде, чем Кихюн сможет переместить ноги, мир оглушает взрыв, и оба существа сходят с ума. Они уходят в груду щебня. Их косы дико качаются в воздухе, визжа, как и они. Он берется за этот шанс, чтобы убежать, сбегая в ближайшее здание и поднимаясь по лестнице, врываясь в комнату, выходящую на улицу, чтобы он мог следить за тем, где они. Они все еще разрастаются на улице внизу, и он понимает, что звук исходит из кучи щебня. Это звучит как статическая, высокочастотная обратная связь, которая возникает, когда вы устанавливаете микрофон слишком близко к динамику. Из-за этого, похоже, им больно. Они крутят головы, движения вялые, визжащие, как и они. Он никогда раньше их не видел, но это не имеет никакого смысла. После того, что кажется вечностью, но на самом деле, минута или две, эти два существа убегают. Они волочатся в противоположном направлении. Куча щебня (там, вероятно, есть радио или набор громкоговорителей внизу, Кихен понимает) все еще воспроизводит тот самый высокий звук. «Ни в коем случае», — выдыхает он, наблюдая, как они мчатся по улице. Он выдыхает. Это было похоже на ловушку, заманив их только, чтобы отпугнуть. Но с какой целью? Кихен ждет. Тот, кто установил это, вероятно, должен рано или поздно появиться, чтобы получить свое снаряжение. Он идет по лестнице, прячется за дверью, в тени, не желая, чтобы его видели, прежде чем сможет решить, угрожает ли этот человек или нет. Прошло десять минут, и Кихен начал думать, что, возможно, он ошибается, может быть, это было странное совпадение. Он взвешивает варианты — должен ли он сегодня вернуться в свою квартиру или пойти в студию? Опыт был настолько странным, что он чувствовал настоятельную необходимость поделиться им. Может быть, поэтому он продолжает возвращаться, он скучает по этому чувству общения с кем-то. «Ты жалок» — он говорит себе, двигаясь к выходу. Подросток, похороненный в гигантском черном туфе, с огромным рюкзаком. В его руках сложное устройство, полное проводов, которое он держит осторожно. Он не может сказать, является ли этот мальчик старше или моложе его, но способ, которым он преподносит себя, — это цель. Кто-то на миссии. Кихен смотрит, как он наклоняется, чтобы разобраться в обломках, в конце концов вытаскивая из колонок множество колонок. Он откладывает его, но не отключает. «Этот идиот видимо хочет смерти» — Кихен думает про себя, смотря, как мальчик начинает возиться со своим устройством. «О боже, не говорите мне, что он собирается снять еще одну бомбу прямо сейчас». Прежде чем он смог подумать об этом, Кихен выходит на улицу и с силой (о которой он понятия не имел, что обладал), хватает мальчика за заднюю часть его толстовки и отталкивает его назад в здание. Вероятно, потому что он застигнут врасплох, мальчик застыл и позволил Кихену втащить его в пустую комнату, которая, по мнению выжившей части ума Кихена, очень безопасна, чтобы оставаться в живых в апокалипсическом мире, полном опасных существ и отчаянных людей. «Какого черта ты делаешь?» Трудно звучать агрессивно, когда вы говорите на уровне чуть выше шепота, но Кихен изображает его. «Ты пытаешься убить себя?» Они стоят лицом к лицу, и устройство все еще крепко сжато в руках мальчика. Рот мальчика сложен в прямую линию, и он сравнивает взгляд Кихена со стальным взглядом. Кихен видел этот взгляд раньше — это тот, который он каждый день видит и узнает в зеркале. Это чувство «нечего терять». Мальчик ничего не говорит, просто стоит там, вглядываясь. «В случае, если ты не заметил, я жду ответа», — Кихен не знает, почему он так зол, но он чувствует что-то похожее на ярость, проходящую по его венам. Это забавно, потому что прошло много времени с тех пор, как он увидел другого человека, и он подумал, что он был бы рад и благодарен, наконец, увидеть еще одно живое лицо, — но вот он, кривит губами к тому, что его так запросто вытащили с улицы. Еще одна длинная пауза, прежде чем мальчик, наконец, ответит, чуть тише шепота: «Я слышал один слух». «Какой?» — его ответ острее, чем он предполагал, и мальчик едва вздрагивает. «Как уничтожить их», -в его словах есть яд, и Кихен не сомневается, что этот мальчик действительно верит, что он это понял. Кихен подавляет фырканье. «Да, я уверен». Мальчик закатывает глаза: «Ты видел, что произошло сейчас, но мне все равно, веришь ли ты мне». «Ну, мне все равно, только если ты не испортишь этот город и трахаешься за всех». «Зачем? Не похоже, чтобы кто-то оставил его просто так», мальчик отстреливается, свирепо, слишком громко для Кихена. Несколько секунд молчания. Они оба напряжены, пытаясь понять, что кто-нибудь из них понял разговор. «9, 10, 11, 12» — безопасно. Мальчик моргнул быстро, тяжело, как будто что-то попалось ему в глаза, но не отвел взгляд. В течение секунды он был похож на Минхека, в его упрямстве, чтобы выступить за то, во что он верит. Эта глупая интенсивность в их взгляде, которая доказывает, что они будут отстаивать свое мнение, пока их немые умирающие вдохи — что в данном случае, буквально может привести к смерти этого глупого немого мальчика. Черт бы побрал его мягкое нежное сердце. «Следуй за мной», — говорит он, вставая и указывая на мальчика. Впервые в их разговоре мальчик выглядит нерешительным, словно отброшенным в результате событий. Кихен кивнул в сторону двери: «Ну, у меня есть место, где мы можем говорить нормально. Хочешь пойти или нет?» Мальчик молчит. Кихен закатывает глаза и пожимает плечами, типичный жест для него, и уходит. Это займет несколько секунд, прежде чем он почувствует, как мальчик следует за ним. «Это может быть одна из худших идей, которые у него были до сих пор, но может что-то быть хуже?» Весь путь мальчик держится от него на расстоянии. Кихен восхищается доверием этого парня. Как этот мальчик остался жив так долго с такими, казалось бы, ужасными жизненными навыками? Он никогда не последует за случайными незнакомцами в укрытия. Но опять же, может быть, он был идиотом, приводя незнакомца в свое убежище. Насколько он знал, мальчик может быть одним из тех безумцев, которые появились в толпе в начале всего этого дерьма, который принес в жертву себя и всех окружающих. Когда они приближаются к мастерской, Кихену хочется закрыть глаза мальчику. Разве это не то, что делали супергерои, когда не хотели, чтобы другие знали, где находится их база? Таким образом, он наклоняет голову к зданию. Мальчик спокойно следит, даже похоже, не оглядывается. «Нет, теперь нет обратного пути», — кричит про себя он, открывая дверь на радиостанцию. - «Вот мы и здесь». Они находятся в студии звукозаписи, и дверь благополучно закрыта. Мальчик удивляется: «Скажи это снова?» Его голос глубже, чем думал Кихен. «Я сказал, вот мы и здесь». Длинная прогулка помогла ему успокоиться, и теперь он уже не чувствует себя так злобно, когда вернулся в здание. Прямо сейчас, он просто искренне любопытен и очень устал. Это был невероятно длинный день, и все, чего он хочет, это просто заснуть и пересмотреть свою любимую мечту, в которой все нормально, и он окружен своими друзьями и семьей. Глаза мальчика расширились от страха, и этого достаточно, чтобы заставить его выглядеть на несколько лет моложе. «Может быть, я не должен был быть для него такой сукой, он буквально маленький щенок», — и затем останавливается от продолжения этого крайне ненужного движения мысли. Он просто голоден для человеческого взаимодействия. «Ты… ты он, не так ли?» — спрашивает мальчик. В его выражении есть что-то другое, что-то открытое, обнадеживающее. «Я — это я?» «По радио», — нажимает мальчик, сжимая пару наушников руками. «Кихен — а, Кихен-щи, каждый день». Несмотря на все его попытки сыграть в это круто, Кихен не может скрыть удивление на лице. «Ты знаешь меня?» «Трудно не знать, когда ты все еще используешь радиостанцию», у мальчика такое выражение лица, что Кихену становится все труднее и труднее вспомнить, почему он так рассердился на него. «Ты настроился?» «Каждый раз» — его ответ настолько честен, что Кихен может почувствовать, как на его щеках появляется румянец. Такое клише. Это клише, что циник в нем не может не смотреть на то, как он себя ведет. Первый милый мальчик, которого он встречает в этом фильме о бедствии в мире. «Походи на человека, контролируй себя.» Мальчик, кажется, принял молчание Кихена за знак и поспешно продолжил: «Ты можешь называть меня Чангюн». «Ладно, Чангюн-щи, можешь ли ты сказать мне, что ты пытался сделать?» «Мой папа был ученый. Он был в Америке, когда все началось, и он сказал, что они что-то обнаружили. Способ победить их». Когда он говорил, Чангюн, кажется, становился более уверенным и взволнованным. Очевидно, что это то, о чем он думал. Как будто он много раз репетировал эту речь в своей голове. «Поскольку их основной способ восприятия заключается в их слухе, что, если мы можем так или иначе прервать его? Если их слух настолько чувствителен, неизбежно будут определенные частоты, которые могут нанести им физический урон». У него есть этот осторожный способ преднамеренного разговора, и Кихен задумывается на мгновение, довольствуясь просто голосом другого человека. Это было так давно, что он мог буквально утонуть в его словах. Это не помогает тому, что голос Чангюна имеет этот глубокий тембр, который, возможно, в другой жизни, мог бы помочь ему стать ди-джеем или читателем аудиокниги или что-то в этом роде. «Как я уже сказал, мне все равно, веришь ли ты мне или нет. Но ты видел, что там произошло сейчас, не так ли?» Чангюн выжидательно смотрит на Кихена, и тот понимает, что он пропустил большую часть того, что говорил мальчик. «Фокус, Кихен, не будь теперь тупицей». «Нет, на самом деле, я этого не видел», — холодно отвечает он, скрестив руки на груди. Что бы ни говорил Чангюн, кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой. Как можно было бы так быстро избавиться от этого ужаса с неба? Почему никто еще не открыл этот способ тогда? Чангюн делает паузу, явно не ожидая, что Кихен будет сомневаться. При всей его браваде было очевидно, что он надеялся, что Кихен согласится с ним. «Хорошо, я сделал это устройство», — начинает он снова и вытаскивает коробку проводов и пуговиц, которые он извлек с улицы раньше. «Это радиопередатчик, вроде. Трансляция белого шума на разных частотах». «И ты говоришь, что эта коробка — это решение всего прямо сейчас?» Трудно сдержать скептицизм из его голоса, особенно с тем, насколько очевидно Чангюн, похоже, верит в свою теорию. «Довольно многого. Я использую его для тестирования разных частот», он переключает с помощью разных кнопок, как бы настраивая устройство. «Мне кажется, мне нужно еще пару недель, и, может быть, оно будет прекрасно работать». Кихен кивает, (больше похоже на способ заполнить тишину, а не в реальном согласии). Он бросает взгляд на часы (по-прежнему работают по какой-то причине, хотя он уверен, что батареи перестанут работать со дня на день). 8.45 вечера, пришло время, когда Кихен любит выходить на улицу, особенно когда уличные фонари больше не работают. «В любом случае, уже поздно. У тебя есть место, где ты остановился, или…?» Чангюн моргает, держится за ремень своего рюкзака, нервничая. «Хм, все мои вещи здесь». «Отлично, ты можешь провести здесь ночь», — говорит Кихен, слова вылетают изо рта, прежде чем он успеет подумать над ними. «Боже мой, что ты только что сказал». Глаза другого мальчика расширяются, и он начинает что-то говорить, но Кихен перебивает, пытаясь казаться более беззаботным, чем на самом деле: «Темно. Все нормально.» После короткой паузы, Чангюн улыбается, и Кихен клянется, что он не видел что-то такое же восхитительное очень долгое время. «Соберись, Ю», в ответ очень неловкому: «Спасибо». Он пожимает плечами: «Это не проблема». - Позднее ночью они расположились на отдельных концах студии. В минуту предвидения, несколько недель назад, Кихен спрятал в студии несколько комплектов спальных мешков и одеял. Несмотря на то, что спать в студии было бы безопаснее, Кихен не смог заставить себя полностью покинуть свою старую квартиру. Он знает, что это глупо и суеверно, но пока он все еще в квартире, Хёнвон и Минхек когда-нибудь вернутся к нему. На другом конце студии он слышит, как Чангюн все еще шарит вокруг своего устройства. Громкость понижается, но в воздухе присутствует мягкий шум. Невероятно думать, что это может быть ответом на этот проклятый апокалипсис, но Кихен не может заставить себя поверить в это. Надежда — это скудный ресурс в этом умирающем мире, и он не может тратить его на глупые идеи от незнакомцев — как бы они ни были интересны. Они обменялись словами после того, как Чангюн принял это предложение, а Кихен говорил только, чтобы показать мальчику, где лежат одеяла, и где он может отдохнуть. Это смешно, потому что Кихен предположил, что в конечном итоге будет болтать без остановок с первым человеком, которого он встретит после нескольких месяцев пребывания в одиночестве, но он чувствует себя неудобно после спонтанного приглашения. Он глубоко вздыхает и говорит из комнаты: «Итак, тебе пять?» «Конечно, ты не мог начать разговор, как обычный человек». «Извините?» Чангюн звучит более смущенно, чем оскорблено, очевидно, не ожидая, что Кихен заговорит с ним, и определенно не ожидал, что именно это будет то. «Учитывая твое полное недоверие к незнакомцам и вашу любовь к громким шумам и взрывам, мне очень трудно поверить, что ты старше меня». Именно поэтому Минхек и Хёнвон говорят, что он был бы без друзей, если бы не они. Чангюн не издевается, но в его ответе есть шуточный ответ: «Ты всегда груб с людьми, которых только что встретил?» «Я просто излагаю факты». «Мне казалось, ты мне понравился, когда я только услышал тебя по радио. Ты слишком суров в реальной жизни». Кихен фыркнул, но на его лице появилась улыбка. «И для твоей информации — мне 18 лет». «Ничего себе, настоящий ребенок». «Мы одного роста». «Я хён тебе». В разговоре появляется намеренная пауза, как будто Чангюн взвешивает шансы того, что он собирается сказать дальше: «Ты не можешь быть старше меня. Ты хомяк.» «Что?» Кихен резко опустился, повернувшись к Чангюну. Тот прям светится, как будто выиграл спор. Чангюн поднимает руки и наклоняет голову в сторону, ухмыляясь. «Ты хочешь сказать, никто никогда не говорил тебе об этом раньше?» «Хён!» Кихен берет подушку и бросает ее. Он попадает прямо в голову, и срывается назад с удивлением, визжа. Возможно, это потому, что он никогда не мог себе представить такого странного голоса у мальчика или, может быть потому, что вся эта ситуация была просто смехотворной, но Кихен взрывается и начинает неконтролируемо смеяться. Злость проходит прежде, чем он слышит, как Чангюн присоединяется, и теперь они оба смеются, хотя, честно говоря, нечему смеяться. Но теперь, когда они начали, похоже, они не могут остановиться. И когда Кихен засмеялся впервые после того, как умер спокойный мир, он думает, может быть, осталась хоть какая-то красота. - «Если тебе негде остановиться, ты всегда можешь остаться здесь», — говорит Кихен на следующее утро. Так или иначе, они болтали большую часть ночи — смех сломал лед. «Я не думаю, что они разрешают несовершеннолетним оставаться в одиночестве». «У меня все в порядке, не так ли?» «Я не думаю, что преследовать задние аллеи и взрывать — считается прекрасным, но конечно», — отвечает Кихен, хотя каждая клетка в нем кричит, чтобы мальчик не уходил один. Но это не совсем необычно — Минхек и Хёнвон всегда говорили, что у него была плохая привычка воспитывать и растить кого-нибудь рядом с ним. «Кроме того, если ты останешься, увидишь, как проходит радио-шоу Ю Кихена». «В самом деле? Ты позволишь мне посмотреть?» «Ничего себе» «Хён, пожалуйста! Я ребенок, » — щеки Чангюна надуваются. Кихен чувствует, что его сердце буквально пропускает стук — полностью, совершенно обычное поведение. Он знает, что неразумно привязываться к кому-то (чужому, если быть точным) так быстро, но он не может не сделать этого. Чангюн милый, с ним легко разговаривать, и умный. Честно говоря, такой умный — из своего разговора накануне, он узнал, что мальчик некоторое время был в Америке со своим отцом, пропустил целую кучу самолетов, прежде чем вернуться, и уже был как год во второй степени Инженерии и литературы в Сеульском национальном университете. Инженерное дело и литература? Честно говоря, никто так не делает. «Они оба оценивают языки, только в разных формах», — объяснил Чангюн, видя недоверчивое выражение Кихена. Он был бы напуган, если бы не тот факт, что Чангюн также знал «Cheer Up» TWICE (то, что он с энтузиазмом продемонстрировал после очень долгого пробуждения), плакал, по крайней мере, в 7 раз, когда впервые наблюдал, как Kimi no namae wa, и однажды бросил после еды слишком много куриных крыльев на соревновании скорости поедания. «Значит, ты признаешь, что тебе 5?» Чангюн сужает глаза. «Да, но конечно, ты можешь сидеть на шоу. Может быть, если ты будешь себя вести хорошо, я даже позволю тебе сказать что-то в эфире.» «Если я буду себя вести хорошо, а?» «Ты даже не знаешь, о чем говорить?» «Прости.» И точно так же Чангюн становится частью шоу Ю Кихена, хотя, чтобы быть точным, он становится частью жизни Ю Кихена. Он сидит в большинстве радио-шоу, обычно только говорит «привет, э-э, это снова Чангюн, ничего себе, сегодня хорошая погода, а?». «Пожалуйста, извините ребенка, он еще не знает, что говорить, — мягко продолжает Кихен, игнорируя крики протеста с другого конца стола. Странно, как легко они втягиваются в рутину: разыскивают запасы по утрам, их ботинки осторожны и мягки на земле; радио-шоу по вечерам; разговаривают до поздней ночи, как легко, так временами и тяжело, чувствуя, что они единственные два человека, оставленные в мире. «Как думаешь, мы можем когда-нибудь вернуть прежний мир?» Чангюн шепчет однажды ночью. «Я не знаю, это кажется невозможным, что мы когда-либо будем такими, как раньше. Но я рад, что нашел тебя.» «Это было невероятно» «Да, это будет последнее, что ты увидишь, когда я пытаюсь быть хорошим». «Знаешь, ты не можешь сопротивляться мне». «Ты сейчас изогнул свои брови?» «Зачем? О, боже, это тебя возбуждает? «Нет, спасибо, мне не нравятся дети». Проходит две недели, прежде чем Кихен готов показать Чангюну свою квартиру. До этого они проводили дни врозь, Кихен отмахивался от парня. Он думал, что это будет трудно — все эти остатки его старой жизни, постоянное напоминание о том, что он до сих пор не знает, где Минхек и Хенвон, но Чангюн просто обнимает его и ждет с ним, сидя в бесплодной среде. «Я знаю, что они все еще где-то там», — говорит Кихен, в темноте, позже той ночью. Трудно даже представить себе мир, где его двух лучших друзей больше нет, и Кихен чувствует тихий ужас. «Это просто… глупо, будто уже поздно». Чангюн сдвигается ближе. Прошло несколько недель с тех пор, как они столкнули спальные мешки вместе, спали бок о бок. «Они найдут тебя, не волнуйся». «Я так по ним скучаю.» «Я знаю.» Конечно, есть и дни, которые они не проводят вместе. Кихен будет лгать, если он не признает, что в те дни чувствуют себя довольно опустошенными. Иногда он слышит взрывы на другом конце Сеула — и он считает секунды, его сердце стучит громко, чувствует себя так тошнотворно, что он думает, что собирается все бросить, пока мальчик не вернется, потрепанный, но живой. Слова всегда на кончике его языка. «Что ты делаешь, пожалуйста, не делай ничего опасного, тебе не нужно ничего доказывать», но глаза Чангюна всегда яркие, победные, когда он возвращается, и Кихен не может заставить себя сказать что-нибудь, чтобы разрушить его настроение. Поэтому он избегает этой темы и ничего не говорит. В конце концов, молчание — это хорошо, молчание — это золото.