Гроза

— Ты в порядке, Саймон? Андроид скорее чувствует, чем видит, оценивающий взгляд Норт. Она пробегается по треплющимся на сквозняке волосам, по сжимающим до белизны пластика пальцам, вцепившимся в деревянный стол. Саймон знает, как сейчас выглядит. Как сжавшийся воробей. Взгляд к распахнутому окну, из которого порывами вторгаются клочья ветра. Где-то громыхает дверь, и Саймон вздрагивает. Андроид не в силах посмотреть на девушку в ответ. Норт не понимает, никто не поймёт. Он как загипнотизированная змея перед завыванием флейты бури. Тёмная, заполненная андроидами комната, как и дощатый пол, начинают исчезать, оставляя перед глазами пятнистые свинцовые тучи, надвигающиеся на старый пригородный дом. Андроиды не могут бояться гроз. Стоящие за Иерихоном не должны испытывать страх. Следующие за Маркусом не имеют права быть дефектными. Поэтому Норт уходит без ответа, а Саймон, как стекающая капля воды, оседает на стул, моля всех богов позволить ему пережить эту ночь. Раскат грома в милях пяти от временного убежища подрывает бледного андроида со стула, который опрокидывается от резкого движения. Несколько иерихоновцев оборачиваются на звук, но быстро теряют интерес. Саймона трясёт. Последнюю надежду на то, что шторм утихнет, прибило молнией на горизонте. — Саймон? — чужие пальцы сжимают плечо. Андроид оборачивается и ловит ошибку системы. Ловит каждый раз, когда Маркус называет его по имени. "Маркус", — хочет ответить, но теряет голос, спотыкаясь о двухцветную глубину. — Ты в порядке? — Д-да, конечно, — отводит взгляд. И ему, кажется, верят. — Ребята собираются переносить ящики с биокомпoнентами из фургона в дом. Лишняя пара рук была бы кстати. Поможешь? Саймон ни за что бы не подвёл его, даже если бы ему оторвали обе руки. Поэтому соглашается безусловно. Несколько мокрых капель касаются щёк и носа. Андроид вздрагивает, остановившись на крыльце. — Давай, не тормози, — его подталкивают в плечо и обгоняют. Норт открывает багажник и передаёт коробки двум подошедшим. Саймон смотрит, как их форма намокает под усиливающимся дождём, и ёжится. Когда-то его восприимчивость к температурам помогала быть на одной волне с детьми, так они чувствовали к нему эмпатию. Не то чтобы внутри дома было теплее. Не то чтобы холод затмевал страх перед приближающимися раскатами. Он спускается вниз и принимает партию. Поднимается, оставляет короба и повторяет процедуру по кругу, каждый раз ускоряясь. Надеется разгрузить авто раньше, чем его закоротит от страха. Присутствие Маркуса, мелькающего с грузом, придаёт уверенности, но этого критично мало. Когда Саймон поднимается по ступенькам, неожиданная молния бьёт прямо в сад за домом, разрывая землю. Грохот следует неминуемо. Саймон настолько вздрагивает, что роняет ящик и тот разламывается о бетонные ступени. Но андроид этого не видит — он взлетает по ступенькам. Ноги заплетаются, и он падает в проход. Его ловят за предплечье прежде, чем он упадёт, и втягивают через порог в дом. — Саймон, Саймон, что с тобой? — его всё ещё держат, теперь за обе руки, пока андроид исходится дрожью. — Погоди, ты… боишься грозы? Он хочет признаться, хочет рассыпаться в извинениях (или даже буквально), что он такая обуза, но ничего поделать ни с этой дрожью, ни с прилипшим к нёбу языком не получается. Если бы это был другой андроид, он бы сказал. Но это был он. Саймон просто надеется, что его не выкинут за эту постыдную немощь. Во власти паники осознание, что его тело в объятьях чужих рук, не приходит сразу. Может, он бы и не понял, если бы не жар, окутавший Саймона с ног до головы. Он знал этот жар, он его помнил. Андроид сглатывает, чувствуя позвонками, как горячая ладонь мерно, как маятник, ходит вверх-вниз по спине, успокаивая. Точнее, пытаясь успокоить. Саймон чувствует себя эгоистом, но этого так мало. Раздаётся ещё громыхание. Окна вплёвывают в комнату металлический свет. Маркус отстраняется, и дрожь накатывает с двойной силой. — Ты дрожишь от испуга или замёрз? — Маркус отводит их под лестницу. Наклоняется в надежде расслышать, но Саймон не отвечает. Тогда тот снимает скин, чтобы счесть информацию. Саймон замечает тянущуюся к нему белую ладонь и врезается спиной в стену, отпрыгивая. Лидер смотрит на это растерянно, не понимая реакции, но прячет пластик обратно. — Я ч-чувствую холод, —наконец, выдаёт андроид, обнимая себя руками. На мгновения стыд перекрывает паническую атаку, но она накатывает вновь. Маркус опять снимает иллюзию и сразу же поднимает руку, чтобы Саймон не пугался, и медленно тянется ко вздрагивающему виску. Прикрывает глаза. Открывает, встречая белёсый виноватый взгляд. — Прости, М-маркус, — сглатывает и всё-таки произносит: — Я сломанный. Это не отключить. Взгляд напротив меняется. — Не смей даже допускать, что ты должен за это извиняться. Маркус осматривается, и Саймон знает, что тот ищет, да только если бы были одеяла или пледы, он бы давно ими воспользовался. — Идём, — кажется, Маркус что-то задумал. Берёт Саймона за локоть и выводит в комнату. Ведёт их к лестнице. Ещё один раскат сотрясает небо, и Саймон инстинктивно делает шаг назад, но его подталкивают обратно. Шум трепыхающейся голубой жидкости гремит в ушах, когда андроид касается хлипкой шторки, ведущей на второй этаж. Маркус поднимается следом. Здесь ещё темнее — свет льётся из одинокого окошка в боковой стене. Из мебели две односпальные кровати (остались лишь их корпусы и лоскуты матрасов) и низкий столик. На полу разостлан потёртый, но ещё играющий бордовым ковёр. Здесь суше, не так сыро и почти нет сквозняка, и это правда лучше, чем ничего. Распрямиться удаётся не сразу из-за косого потолка. Стоит Саймону это сделать, как громыхает вновь, и он сжимается, приседая. Гром давит на уши, молния бьёт в самую голову, и словно каждый раз иррациональный механизм сжимает цепь трусливых позвонков, пригибая к полу. — Ну же, ну же, — его поднимают и снова охватывают в изменчивую теплоту. И он готов в неё верить. Саймон прижимается следом, никогда так отчаянно не цепляясь. Он знает, что Маркус не пробудет здесь ночь. Но когда тот отводит его до постели и усаживает, отстраняясь, синтетические руки действуют сами, перехватывая ускользающую ладонь. — Останься, — на выдохе, — прошу тебя. Маркус смотрит с нечитаемым лицом, но не выдёргивает руки, и Саймон, цепляясь за эту слепую надежду, делает последнюю попытку: — Ты нужен мне, Маркус. Закрывает глаза, не в силах смотреть, как Маркус уйдёт, только он не уходит. Опускается на корточки и кладёт ладони поверх сведённых коленей. Саймон открывает глаза и вновь теряет слова во взгляде напротив. Маркус приоткрывает рот, но словно передумывает и закрывает. Выпрямляется, и Саймон решает, что всё же решил уйти, когда он произносит: — Ложись. Саймон смотрит, не понимая, чего лидер хочет. «Чтобы я… лёг?» Предательская дрожь не покидает, когда Саймон опускается на покрытые клочками доски. Не знает, как именно должен лечь. Опускается на спину и, не придумав лучшего, кладёт руки на живот. Не отрывает взгляда, ожидая одобрения, потому что в правильности своих действий не уверен от слова совсем. — Хорошо, но только, — Маркус приседает, — повернись на бок и отползи к другому краю. Саймон делает послушно всё, что велят, погружаясь в спокойствие диктующего голоса, только теперь он не видит Маркуса, который остался сзади. Он только покинул поле зрения, а Саймон уже напряжён. Готов подскочить обратно, когда чувствует вес грубой ткани, покрывшей от шеи до пят. Плащ окутывает знакомым запахом и теплом. Пока андроид цепляется замёрзшими руками за капюшон, кровать сзади прогибается. Саймон пытается повернуться, когда жаркие руки проскальзывают под тканью, накрывая ледяные ладони своими. Андроид выдыхает весь мёрзлый воздух, когда горячее дыхание опаляет его шею: — Расслабься, Саймон. Два сбоя подряд прилетают на экран, когда чужое жаркое тело прижимается к спине, а ноги сплетаются с его. Саймон боится шелохнуться, борясь с желанием сильнее откинуть голову назад и прижаться ближе к этой печи, потому что или Маркус очнётся и оттолкнёт его, или его расплавят прямо на тёмной коже. Новый раскат бьёт совсем близко, и Саймона словно окатывает водой. Он сжимается эмбрионом и выскальзывает из рук, ударяясь коленями о стену. — Тише, тише, — Маркус тянет за плечо. Приподымается, отчего плащ сползает, и двумя руками надавливает на корпус, переворачивая андроида на другой бок и возвращая накрытие. Жёсткие доски впиваются в плечо. Переворачивается, упираясь лопатками в твердь, и так внезапно находит чужое лицо в сантиметрах от своего, что забывает сделать искусственный вдох. Он заметил, что с приобретением девиантности стал копировать человеческие повадки. Например, дышать, облизывать губы, постукивать в ритм. Прятать в смущении лицо. Это хочется сделать, но он смотрит в глаза, не давая пошевелиться. Маркус поднимает руку и касается пальцами щеки. Сквозь звенящую пустоту Саймон замечает, что на его губах лёгкая улыбка. — Ты такой красивый, Саймон. Завораживающий. Саймон шепчет: — Нет, это ты завораживающий. Как бушующая стихия. Как гроза. Андроид никогда бы не признался, что испытывает перед грозой не меньший трепет, чем страх. Сейчас этот образ накладывается на Маркуса, и Саймон чувствует, как начинает ехать крыша. — Боишься меня? — его улыбка приобретает хищный оскал. Саймон сглатывает. — Я боюсь тебя потерять. Он меняется во взгляде, застывая. Приподымается, и Саймон хочет съесть свой язык, который сказал слишком много и всё, всё испортил. Он почти видит со стороны, как жалко сейчас выглядит. — Прости, Сай, - останавливается в полуметре. Скребёт ногтями по клочкам. Какой-то кусочек падает с края постели, и он наклоняется. Саймон до последнего думает, что за клочком, когда: — Я такой идиот, — жмурится и касается лбом его носа. — Я боюсь тебя потерять. Тоже. Ещё один гром звучит не так страшно, но Саймон вздрагивает, и Маркус, нависая, спешно берёт чужую руку в свою. — Тише, тише, я рядом, всё хорошо. Я обещаю, что с тобой всё будет хорошо, — замолкает, собираясь, и произносит: — Я не оставлю тебя. Пока ты сам не захочешь. Между ними замирает воздух, зависает просьба. О разрешении. И Саймон не верит, что спрашивают у него. Маркус пробно наклоняется на дюйм ближе, ещё, бросая взгляды ниже кончика носа. Всё, чем Саймон отвечает – замирает на чужих губах, приоткрывая свои. Делая самое громкое разрешение, которое мог дать. Зрачки поглощают три цвета, и крыша Саймона съезжает не в одиночку, когда Маркус приближается, только касаясь. Сай замирает, и Маркус пробует смелее, целуя поочерёдно нижнюю губу и верхнюю. Словно оставляет следы от шагов. Он делает это ещё и ещё, пока Саймон не приподымается навстречу. В один момент Маркус ловит его рот и прижимает к доскам. Распростёртый андроид дрожит в его руках, когда тот углубляет поцелуй, проникая в прохладную полость. Дыхание Маркуса горячее, как у дракона, и стоит Саймону поймать эту мысль, как за ней обрушивается вторая. Возможно, он единственный в Иерихоне, кто знает, насколько Маркус буквально горяч. Сай решается не сразу, когда всё же касается кончиком чужого языка. Маркус выдыхает сквозь первый стон, который бросает Саймона в костёр и съедает в пламени связь между мыслями. В голове разрастается пожар. Маркус заваливается набок и, осыпая поцелуями молочную кожу лица, толкается коленом между сжатых ног. Саймон мычит сквозь губы, распаленный, тянет Маркуса за шею к себе, тот переворачивается и садится на чужие бёдра. Вторгается мокрым горячим языком, исследуя нёбо, касаясь зубов и десен. Специально избегает язык, чтобы внезапно обрушиться рваным порывом, не оставляя нетронутого квадратного миллиметра. Звук грома заглушается стоном системы о пачке ошибок, только Маркус не представляет, что происходит в голове любовника. Хочет поглотить в ласку, погрузить в негу, унять, расслабить. Знает, что действует внезапно, но реакция трепыхающегося андроида говорит о его согласии достаточно красноречиво. Делает неприличный чмок и отстраняется на несколько сантиметров, слишком откровенно заглядывая в глаза, когда от губ тянется ниточка бог весть какой жидкости. Саймон ни жив ни мёртв, когда Маркус наклоняется и припадает губами к скуле, целует в ухо, лаская языком мочку. Саймона трясёт, он, разгоряченный, елозит бедрами, не соображая в пряной пытке. Маркус оставляет влажный след за ухом и прочерчивает дорожку из поцелуев вдоль шеи. Когда Маркус прикусывает мягкое место, Саймон забывает абсолютно все жалобы на свою чувствительность. Когда гремит ещё раскат, андроид видит незнакомое уведомление: вероятность перезагрузки 60%. Маркус, обученный, что раскаты нужно “перекрывать”, спускается ниже и, задрав тонкую кофту, припадает к чувствительному соску. Саймон вытягивается, вздрагивая, игнорируя подскочившие до 75 проценты, не представляя о таких возможностях тела. И… если он не знает, то откуда… Маркус? Внезапная догадка прошибает, и Саймон бросает взгляд на левую ладонь. Она, переплетя пальцы с чужими, сжимает иную руку. Кожа Маркуса без скина, когда скин Сая ещё на нём. Пока Маркус бесстыдно, о боги, припадает ртом к коже под ребрами, всасывая её, Саймон зажмуривается и снимает скин. Сидящего на нём Маркуса подкашивает, и тот утыкается носом в живот. Саймон выдыхает так, словно из него вышел дух, живот впадает ниже рёбер. Он лежит и смотрит в тёмный потолок, но в глазах сияют цветные пятна и... Картинки, картинки, картинки. Он видит Камски, Карла, свалку, Иерихон и... себя. Много, очень много себя. Первая встреча на корабле, склады Киберлайф, погони, перестрелки… Тихие часы ожидания, даже здесь, в этом доме. И всё сосредоточено вокруг него. Маркус подмечал каждую деталь, заботился и защищал… и всё время таился. От него. Неверяще смотрит на подымающегося на локтях революционера. — Я думал, что тебе это не нужно. Что… — он запнулся, опустив взгляд на пластик чужой руки, гладя её пальцами, — что это лишь моя фантазия и всё, что я якобы замечаю — плод воображения. Что просто вижу то, что хочу. Прости, я такой дурак. Он нависает и, приблизившись, оставляет тихий поцелуй. Тихий и беспредельно целомудренный для всего, что увидел сегодня этот чердак. Отстраняется, заглядывая в серебристые блюдца в поисках прощения. Саймон молчит, отвечая больше, чем смог бы вслух. И тогда Маркус кончает пределы системной стабильности: — Я влюблён в тебя, Саймон. Вероятность капает с 99 процентов на 100, но андроид успевает, в темноте отключившихся сенсоров, сказать перед электрическим сном четыре слова в ответ. — Посмотри наверху, — Норт кивает на шторку в потолке, и Джош, не видя причин не сделать этого, преодолевает десяток скрипучих ступенек. Он касается рукой хлипкой ткани, сделав ещё два шага. Сперва он не замечает ничего особенного. — Маркус здесь? — она стоит уже за спиной. — Вроде нет, здесь ничего… — взгляд останавливается на белом пятне, свисающем из-под какого-то смутно знакомого покрывала, у кровати. Он настраивает чёткость изображения, но осознание доходит ещё раньше, чем система выкидывает подсказку о номерах моделей, которым принадлежат сплетённые без скина руки. — Идём обратно. — Что? — андроид хмурится и в знак протеста хочет сделать ещё шаг. — Нам пора, Норт, — хватает её за руку и бесцеремонно спускает вниз. Может быть, пока эти двое не очнутся, ему оторвут голову, но пусть лучше это будет Норт, чем Маркус. «Дорвался-таки».