«Kim Hanbin».
Тонкая черта проведена не только по горлу. Она делит их жизни на «до» и «после», четко очерчивает рамки их новых взаимоотношений. Но старший совсем не согласен. Он кричит: — Отвали! Он рычит и скалится: — Даже не смей подходить ко мне, гребаный педик! Ханбин замирает в двух шагах, не смея пошевелиться. Все дело в воспитании: ты не смеешь ослушаться старшего. Хоть и сейчас он здесь главный, у него имя Дживона на запястье черным выведено, и больше нет «старших» и «младших». Но старые настройки не сброшены; реагирует по привычке; не смеет и слова поперек вставить. Внутри все сжимается от страха на минуту другую, а механизм перенастройки уже запущен. С этого момента теперь он устанавливает правила в их новых отношениях. Это в его руке чертов поводок; он может просто дернуть за него, подчинить и заставить заткнуться. Ханбин чувствует, что может это сделать, просто не знает как. А вот Дживону небесная канцелярия отвела роль раба, сабмиссива или дрессированной собачки — называйте как угодно. И сколь угодно не была противна старшему эта мысль, но такие уж тут правила. Дживон закуривает, бьет по фонарному столбу со всей дури ногой и прикладывается к нему же лбом. Дурацкая игра на очередной попойке оборачивается против них злой шуткой. Ничего смертельного не произошло. Алкоголь, травка и малоизвестные девочки в их брутальной компании — набор любой крутой тусы. Все давно уже пьяные к двум часам ночи, и Джуне просто хотелось подбросить дровишек в затухающий костер их тусовки. Ну, скажите, кто из них не согласился бы сыграть в бутылочку? Особенно, когда есть шанс посмотреть на девчонок, которые будут целоваться взасос на глазах у всех. Глядишь, может тебе или твоему бро перепадет тройничок с красотками? Так и случается. Поцелуй между девчонками, для тройничка было мало алкоголя и травы. Парни ликуют и незаметно все салютуют Джуне. У этой затухающей вечеринки явно было открыто второе дыхание. На десятом кругу, когда Ханбин крутит бутылку, вселенная мстит этим половозрелым мальчишкам; бутылка останавливается на Дживоне. Старший не теряется и шутит: — Ну, это когда-нибудь должно было случиться, хули? Вынимая сигарету изо рта, говорит: — Хорошо, что это случится с моим бро-братишкой. Двигает бутылку в сторону, открывая себе проход, подползает к другу и гогочет: — Серьезно, если бы это был Джуне — меня вырвало. Отвечаю! Делает последнюю затяжку, показушно разминает свои губы и выпячивает их. — Сиди смирно, малой. Щас я покажу им бро-любовь. И Дживон смачно, но коротко, целует в губы младшего. Поигрывает бровями, затягиваясь: — А теперь попробуй не влюбляться в меня, крошка. Все смеются. Дживон тоже смеялся. Ровно как и краснеющий Ханбин. А вот через неделю, когда Дживон раздирает свою шею чуть ли не до крови, никому уже не до смеха. На шею накинут чертов поводок и всем теперь будет известно кому принадлежит Ким Дживон. — Дживон, — робко и неуверенно. — Нет! — рычат в ответ. — Ничего не смей говорить. Нервная затяжка словно глоток воздуха. — Все мы слышали эти байки про сабов. Дживон выпрямляется, но не не оборачивается, продолжая: — И я тебе скажу, что это нихрена не шуточки. Любое твое слово — приказ, а я не могу ослушаться. Мое неподчинение — и удавка затягивается сильнее, пережимая горло. Я не хотел сюда идти. Не хотел. Он наконец смотрит на младшего. — Шли минуты и чертова петля начала сжиматься у меня на горле. И только когда стало трудно дышать, я начал собираться, потому что испугался. Испугался, что сдохну. Ханбин медленно приближается к другу, держа зрительный контакт. — Ханбин, я бы задохнулся, упрямясь еще минут десять, может пятнадцать. Парень растерян и напуган до чёртиков, нервно делает затяжку за затяжкой, глаза мокрые, но за это не стыдно. Не стыдно плакать, когда горло сдавливает и жжёт. А в Ханбине просыпается хищник, доминант, взгляд цепкий и не отпускающий. Словно так было всегда, словно младший всегда был таким властным, способный одним взглядом припечатывать к месту, словно отдавать приказы для него обычное дело: — Послушай меня. Дживон качает головой и отворачивается было. — Дживон! И он повинуется, смотрит вновь глаза в глаза и ждёт, скуривая сигарету под самый фильтр. Ханбин тянет свою руку к нему, чтобы переплести их пальцы и успокоить. — Ничего не изменится. Все будет как и прежде. Дживон делает шаг назад. Пальцы Ханбина хватают воздух. — Ты сейчас кого хочешь обмануть: себя или меня? Дживон кашляет через каждые три слова. — Ничего уже не будет как прежде. Мне от тебя не сбежать теперь никогда. Кашляет почти через слово. — Ты не произнес ни звука, а я уже задыхаюсь. Наказание за плохое поведение не заставляет себя ждать. Он оттягивает тесный ворот водолазки. И Ханбин впервые видит отметину, полоску толщиной с проволоку почти сливающаяся с карамельной кожей. Если не знаешь куда смотреть — и не заметишь вовсе. — Ты меня так ненавидишь, словно это я посадил тебя на цепь, — впервые огрызается младший. — Так… и есть… — Это ты меня поцеловал! — взрывается Ханбин. — Это все твоя вина. Меня не за что ненавидеть здесь! Дживон долго кашляет, сгибается пополам и жадно хватает воздух, прежде чем прохрипеть: — Здесь… только ты… влюблен… И он трясет рукой перед другом, намекая на метку на запястье. Она черная, как смола. А значит его не любят в ответ. К гадалке не ходи и так все ясно. — Посмотри на меня, — Ханбин честно пытается говорить спокойно и ласково — его игнорируют. Но не проходит и двух секунд, как осознание своей власти над другим человеком заставляет уже закричать на всю парковку: — Посмотри, блять, на меня! Голосом твердым и жестким: — Мы сделаем так: я тебя поцелую и, если ты ничего не почувствуешь… Но Дживон перебивает: — Да хоть отсоси ты мне здесь. Он смотрит со всей ненавистью глаза в глаза. Его слова пропитанные ядом прицельно бьют в самое сердце: — От этого цвет твоей метки не изменится. И даже сквозь глухой кашель Ханбин слышит: — … никогда … не изменится …------------------------------------------------------------------------------------------------------------
— Это что за хрень на твоей шее? — кричит уже его бывшая девушка. Дживон даже не хочет ничего объяснять. Как будто она не знает, что это за метка. Ну да, конечно. Это — блядское клеймо на всю жизнь, а не переводная татуировка из пачки детской жвачки. — Ты гей? — Ты меня обманывал? — Ты меня за дуру держал? Дживон жмурится изо всех сил и затягивается как можно глубже. Ну, а чего он собственно ожидал? Сколько бы они с этой девушкой не целовались и не кувыркались в постели, отметины не появлялись. Он, конечно, поддакивал ей, мол к черту эту судьбу и ее соулмейтов, им хорошо вместе, и этого достаточно. Но оба знали, что их история недолгая и без счастливого конца. К чему тогда этот театр, милая? Не выставляй себя дурой хотя бы сейчас. Дживону и без этого тошно. Жжение в районе солнечного сплетения почти привычно. К гадалке не ходи, что это Ханбин хочет его увидеть, но горло не сдавливает, а значит можно повременить. — Слушай… — начинает было Дживон, но осекается. — А хотя забей. С тобой было весело. Мне пора. Ну и куда ему там «пора»? К Ханбину на поклон что ли бежать, как дрессированная собачка? Если Дживон и из породы псовых, то уж точно не из декоративных, хорошо поддающихся дрессировке. — Я - волк! — гордо говорит себе он и смеется с этого же. Эта вся садо-мазо игра затянулась и надо что-нибудь предпринять. Но интернет молчит и не выдает никаких способов разорвать их связь. И даже если кто-то из них умрет, то метка превратится в уродливый шрам. А в случае Дживона — тот скорее всего сдохнет от всепоглощающей тоски. Убивать друга не хочется. Да и сам он не спешит на тот свет. Интернет — бессилен. Что там еще остается? Магия? Дживон почку бы продал лишь бы достать этот мифический эликсир. Парень, не глядя, заходит в первый попавшийся кофешоп, расплачивается за свой американо и, окинув зал взглядом, утыкается в одну точку. Сердце в груди стучит бешено, вот-вот выпрыгнет. И его тянет туда, к столику на двоих возле окна, где сидит он. Ханбина вырывает из собственных раздумий еле слышимый скрип двери кофешопа. Даже не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто именно сейчас зашел. Он его по невидимым радиоволнам узнает. — Привет, — хрипит Дживон и ставит свой стаканчик на стол, присаживаясь на свободный стул. Старший откровенно пялится в окно и тянет свое кофе через трубочку. У него может внутренние органы и делают радостные кульбиты от встречи с Ханбином, но гордость превыше всего. — Дживон, — зовут мягко. И он готов поклясться своей матерью, что отчетливо чувствует, как тянут поводок на себя, как голова сама по себе поворачивается на чужой голос. И он может противиться, сидеть нарочито отвернутым в другую сторону, но зачем проверять очевидное? Еще секунд десять его выебонов и ошейник затянется чуть туже. Он смотрит на младшего и даже ставит свой кофе на столик. — Как твои дела? Дживон хмыкает. — Как мои дела спрашиваешь? Да нормально, бро. Вот сегодня с девушкой расстался из-за т е б я. И хотел спокойно кофе попить в о д и н о ч е с т в е. Подумать о том, о сём. Если честно, Ханбину, ой как сильно, сейчас хочется въебать Дживону. Он еще не до конца разобрался, как эта херня между ними работает, но тон парня ему совершенно не нравится, это уж точно. И Дживон в эту же секунду шипит. — А что тебе не понравилось, хозяин? Мне тебя так теперь называть? Или может быть господин? Мой парень? Оппа? Ханбин медленно и верно закипает, что не может не отразиться на старшем. Но у Дживона словно еще три жизни в запасе. Он не останавливается. Его откровенно несет. — Оппа, а купи мне пироженное! Он делает свой голос максимально писклявым. — Оппа, я хочу пироженное! Гости кафе оборачиваются на них. — Оппа, — уже хрипит парень, — хочу пирожное… кха. кх… Дживон выдергивает из своего стаканчика трубочку, срывает крышку тамблера и делает жадный глоток, словно это ему хоть чем-то поможет. — Хозяин сердится на меня? — не менее едко, чем ранее, выплевывает старший. — Заткнись, — рычит Ханбин. И Дживон, на удивление, затыкается. Жизнь его, конечно, мало чему учит, но урок, что надо тормозить, когда велено, он усвоил еще прошлым вечером. — Почему ты не можешь быть нормальным? Нормальным? Да Ханбин наверное шутит. О какой нормальности может идти речь, парень? Ты его силой мысли можешь придушить! О чем ты вообще?! Это безумный мир, и Дживон совершенно не собирается быть оплотом «нормальности». И если раньше младший был уверен, что в прошлой жизни спас страну, раз в этой он сорвал джек-пот, то сейчас понимает, как он сильно заблуждался. Дживон — не приз, не удача, а сущее наказание. Он же будет ему язвить и огрызаться по поводу и без. Ханбин словно пытается приручить бешеную псину, которая скорее глотку перегрызет, чем даст себя погладить. Ханбин трет переносицу и жмурит глаза, прежде чем тихо спросить: — Что ты от меня-то хочешь? — Съебаться от тебя. У Дживона, что не слово — пуля, бьющая точно в сердце, навылет. Курок вновь взведен и приставлен ствол: — Как можно дальше. Дживон встает со стула. Кажется, хочет всю обойму разом выпустить. — Развеять этот дурной сон. Он говорит: — И никогда не знать тебя.