Извинение

Райан, положив тяжелую ладонь на здоровое плечо, осторожно уложил подорвавшегося с постели Джеймса. Он уселся на пустеющую койку рядом и отложил костыли в сторону. – Тебе нельзя вставать, – напомнил он. Но мерцающая в глазах радость от этого не потухла. Улыбка — слабая, немощная, родившаяся из глубин оцарапанной войной души — расцвела для одного лишь адресата на бледном исхудавшем лице. Джеймс улыбался. Так, как прежде, уверенно, но уже без задиристого оттенка, без своенравного вызова в уголках губ. Райан улыбнулся в ответ, слабо, натянуто, потому что внутренние ресурсы исчерпаны и его сил едва хватает на то, чтобы держать надломанный внутри стержень и не дать ему сложиться пополам с оглужительным треском, с каким жизни людей рушатся за мгновение. – Мне сказали, что ты пропал с радаров. Разбился с высоты в две мили на захваченную врагом территорию, – осипший голос дрогнул, Джеймс на секунду отвернулся, нервно сглотнул слюну, пока под веками мелькали страшные картины авторства его воображения. – Да, – отрубил Райан. – Но все позади. – Твоя нога. Ты без костылей и шага не осилишь. – Я на одной доскакал до наших. – Осколок? – Да. Они замерли в густеющем молчании, лечащем и лелеющем их подорванную психику. Хотя и в этой тишине им мерещился грохот взрывов и крики товарищей по общей связи, мурчание железного сердца истребителя и шепот матери, молящий вернуться домой живым. – Я, знаешь, испугался за тебя, – Джеймс зажмурился. – Сильно. – Я тоже, – ответили ещё тише. – Боялся, что потеряю сознание до того, как вновь увижу ваши лица. Но страшнее всего было от мысли, что я не успею застать вас живыми. Джеймс рассмеялся в полсилы. – Повезло, да? Много больше, чем остальным. Райан сжал его коленку тихонько, как бы отвечая — да. Повезло выжить. Повезло. А может это просто сон? Может смерть, сжалившись, дарит им последнюю радость, вот в такой форме галлюцинаций повидаться последний раз с товарищами? Но Джеймс похлопал его по ладони своей правой и вновь заулыбался, слишком реально для предсмертной фантазии. – Идиот, – прошептал он. – Райан, какие же мы идиоты. – Тише ты, – фыркнул тот в ответ и потянулся подтянуть одеяло повыше. – Идиоты, – упрямо продолжил Джеймс. – Надо же было мне крикнуть напоследок, что не приду на твои похороны. А если бы это было последнее, что я тебе сказал? Почему ты не подошёл и не дал мне подзатыльник? Ещё и ответил, что видеть меня не желаешь даже после смерти… – Успокойся, все позади. – Нет, Райан, – жарко выдохнул Джеймс, хватаясь костлявыми пальцами за его ледяную ладонь. – Райан! А если бы ты умер! А если бы я?! А если бы оба… Райан выцепил на секунду ладонь, чтобы коснуться блестящего от пота лба: – Боже, да у тебя жар. Ты не в себе. – Постой, послушай! – тут же у Джеймса влажно заблестели глаза. Он лихорадочно, отчаянно вцепился в большую, резко контрастирующую с его светлой кожей руку, как ясный день не похож на безлунную ночь. Обхватил холодные крупные пальцы со светлой изнанкой, прижал крепко к груди, будто отойди от него Райан — больше не придет. – Мне так страшно стало без тебя! – Я знаю, – мягко ответил Райан. Он с усилием пересел на край койки к нему, внезапно ставшему меньше, чем есть на самом деле. – Мне тоже без тебя страшно. – Нет-нет, погоди, послушай же, – Джеймс запнулся, прикрыл глаза. Райан сам сжал обожённые сухие пальцы — наверняка обжёг, когда вылезал из раскаленной кабины, — и погладил большим пальцем тыльную сторону ладони. В сравнении с ним, Джеймс такой тонкий, гибкий, верткий, как ни согни, не сломается. Но внутри — на грани. Вот-вот хрустнет тихо и останется лежать в углу сломанной куклой. – Мне стыдно, – почти с рыданием выдавил Джеймс, – и больно. Меньше всего на свете я хочу тебя потерять. Страшнее всего. Меня когда зажало искореженным куском металла, всё, что я чувствовал — бьющееся в где-то в ушах сердце и кровь, заливающую глаза. Думал, всё, мозги вытекают. И я подумал, Джеймс, ты больной ублюдок, Джеймс. Как ты мог ему такое сказать? А я и не знал, что самому себе ответить. Подумал, эй, а ведь это последнее, что вы друг другу сказали. Джеймс на секунду замолчал, борясь со слезами. Свободной рукой Райан коснулся его щеки. – Мне вдруг стало так отвратительно плохо. От самого себя. От тех мерзких слов, что я себе позволил. Это непростительно. А потом внезапно мне в голову ударила мысль: я должен его увидеть, должен, должен, должен… Я выскользнул сам не знаю как. Пролез через пробитое стекло. Снаружи всё горело. – Джеймс, – одна тёплая улыбка Райана, и Джеймс затих, – я тут, с тобой. И я наговорил не меньших гадостей, хотя прекрасно знаю твой характер. Не влияй на нас так эта война, мы бы никогда такого не сказали друг другу. Дыхание Джеймса вновь сбилось. Он смотрел на него не отрываясь, осоловело, ловя каждое мгновение. Страх потерять из виду всё давил на него неподъемным булыжником. Райан наклонился как можно ниже и ласково причесал пятерней запутанные волосы Джеймса, прежде чем тихо, твёрдо, чётко произнести: – Ты мне дорог. Улыбка Джеймса, беспомощная, выдающая всё, что у него на уме, опять расцвела на усталом лице. Райан поднялся не сразу, а их ладони не расцепил. – Я позову медсестру. У тебя жар, его стоит сбить. – А потом ты вернёшься, да? – Джеймс прижал на пару мгновений их ладони к губам. – Я уже вернулся, дурак, – хмыкнул он, – и вряд ли покину это место, пока ты не оправишься от сотрясения.