Война

Звуки стрельбы и разорвавшихся снарядов сотрясают стены и пол. В ритм убийственной вибрации вздрагивают тонкие пальцы, держащие в руках мятый лист. Звук отдаляется, становится глухим, еле уловимым, но вибрация не прекращается. Словно где-то под землёй сумасшедший копатель-взрыватель прокладывает тоннель. БУМ. Слышен звон стёкол в рамах. БУУМ. С потолка тонкими струйками-паутинками "льётся" белая пыль. БУ-УМ! Сколько он не слышал тишины? А пение птиц? А музыку? Тихую, лёгкую, как кружево... Когда последний раз он смотрел на закат? А на звёзды? А на зелень или цветы? Пыль, чёрный дым, серое небо, ледяные струи дождя, и море красного... Целое море... Единственная яркая краска в этом бесцветном мире. БУУУМ. Снаряд разорвался совсем близко к стене убежища. Где-то в дальнем углу с громким шлепком, подняв столб пыли, упал кусок штукатурки. "Жаль, что не на голову..." - проносится в мозгу. Ничего в этом мире нет надёжного, ничего крепкого, ничего вечного. Всё рушится. Бетонные стены, человеческие жизни. "Бум" оставляет за собой горы мусора, разрушенный мир и разбитые надежды. Взгляд влажных от пыли глаз прикован к листку, сжатому в руке побелевшими костяшками. Текст еле различим в сгустившемся сумраке. Но его и не нужно видеть. Он его помнит наизусть. Бум. Где-то вдали слышен звук падающего дерева, увлекающего за собой своих товарищей, ломающего их, словно жизней людей здесь недостаточно. Он выглядывает сквозь мутное окно и видит, как на ладони, площадь, испещрённую чёрными ямами. Он смотрит вниз с десятого этажа, ощущая свою ничтожность. Раньше, до начала всего этого мрака, по этой самой площади прогуливались влюблённые пары, молодые мамы с колясками, пожилые люди с собаками... Он и сам любил пройтись после рабочего дня по ровным аллеям, вдыхая еле уловимый аромат цветов. Где этот мир? Его, словно перепачканный ластик, стёр ужас и смерть. Всё залито красным. Он снова опускается на пол и вперивает невидящий взгляд в лист, по прежнему зажатый в ладони. Его внутренний взор устремлён к событиям, описанным на этом листе. Внутри, там, где слева привычно колотится сердце, сейчас ярким цветом сочится дыра... Что он наделал?.. Он закрывает тяжелые веки и задерживает дыхание. Бум. Сквозь гулкие пустые коридоры, сквозь открытую шахту лифта, сквозь лестничные пролёты до него долетает дробный топот ног. Он давно ждёт этот звук. Больше суток. И вот - свершилось. Топ-топ-топ - марширует кто-то невидимый. "Топ-топ-топ...", вторит ему эхо. Он устал бежать. Устал скрываться. Устал боятся. Для чего он бежит? Отсрочить неизбежное? Пусть. Лучше сейчас. Он, превозмогая себя, открывает уставшие глаза и смотрит на пыльный пол, по которому тонким, равномерным слоем разбросаны белые листы. На всех - текст. Одни мятые, другие залиты бурым... Где-то не хватает фрагментов... Они, словно электричеством подсвеченные, выделяются на фоне тёмного пола и общего беспорядка. Они здесь неуместны. Он опускает руку, разжимая пальцы, чувствуя пульсацию крови в их кончиках. Живой... Словно последнюю надежду, он отпускает ускользающий кусочек бумаги. Вместо невесомой "истины" его пальцы нащупывают холодную ручку кольта. Поднимая, он ощущает всю тяжесть револьвера. Только они и существуют. Этот холод удерживает на тонкой грани. Кольт, "топ-топ-топ" и он. Он щёлкает барабан. Три патрона. При других обстоятельствах - он бы расстроился. А сейчас... Сейчас он оставляет один. Всё или ничего. Внутри, где-то, где у нормальных людей расположен желудок, горит огромный, почти пионерский костёр, распространяющий своё пламя по всему его туловищу. Языки пламени, вздыбленные, злые... Лижут рёбра, хребет и все внутренности, заставляя их сжаться. Где-то на подкорке бьётся запущенный отсчет. 20... Он тяжело и неуклюже поднимается на ноги, опираясь спиной о стену. Дышит как после реактивной стометровки. 15... Он делает один шаг, другой. Пытается выпрямиться, но в брюшине словно булыжники напиханы. 10... Он смотрит на чёрный дверной проём и прислушивается. 9... Топ-тооп-ТОП. 8. Первые тонкие нити света прорезают чёрный бархат... 7. Рука, словно против его воли, начинает поднимать ледяной револьвер. 6. Дробь шагов стихает. Свет становится ярче, позволяя увидеть стену и пол коридора. До ушей долетает сбивчивое дыхание и неразборчивая возня. 5. Он слышит чёткие, правильные, словно отрепетированные звуки поступи. Тяжелые ботинки, немного смазывая звук, ступают аккуратно, будто боясь разбудить кого-то. В голове проносится: "Во дебилы... Сначала топали, как слоны..." "Ну же..." "А сейчас?" "Ха!" "Нууу..." Он видит в мутном свете, как дрожит вытянутая вперёд рука... "Давай!" - кричит он. Шаги снова смолкают. Он чувствует зуд на кончике языка. Он никак не может протолкнуть дальше кадыка, вдруг ставшую вязкой, слюну. Он чувствует, как из уголка его глаза стекает раскалённым воском слеза. Он задерживает дыхание и забывает как моргать. 1!!! В дверном проёме возникает силуэт, затянутый в чёрное. На лице чёрный шлем-противогаз. Он видит, что рука трясётся ощутимо. То ли от напряжения, то ли от нетерпения. Пульсация в пальце, положенном на курок, - не выносима. Чёрный, как для себя прозвал он гостя, поднимает руку, чтобы снять шлем. Секунды, мгновения, тянутся как вечность. И вот на него смотрят глаза. На него смотрит чёрный. Он смотрит, словно в зеркало. Напротив - человек. Человек-копия. Человек-трафарет. - Давай. Его голос звучит ровно, но как-то надломленно. То ли от витающей в воздухе пыли, то ли от долгого молчания. Он вообще удивлён, что не разучился говорить. С другой стороны... Он еще жив - самое большое удивление. Чёрный удивлённо вскидывает брови и сжимает губы в ровную линию. - Чего?.. - его голос словно эхо. От этого - особо неуютно. - Стреляй! Чего ещё?.. - Зачем? - взгляд чёрного падает ему под ноги и в нём невозможно прочесть весь спектр эмоций. Удивление, печаль, разочарование, потеря и что-то совсем неуловимое, что он не может описать словами. Но это что-то такое знакомое, такое привычное, что ему приходится часто-часто смаргивать это "что-то" из глаз. - А зачем тогда ты здесь? - Поговорить... - просто отвечает чёрный, снова смотря ему в лицо. - О чём?! - почти кричит в ответ. - О нас. Он мотает головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Он почти уверен, что это - галлюцинация, родившаяся в воспалённом подсознании. Он зажимает руками уши и снова трясёт головой. Упирает взгляд в чёрного, который выглядит удручающе: тёмные круги под глазами, выпирающие скулы, серая кожа, красные, воспаленные глаза, глядящие вглубь. - Тут не о чем говорить, - набрав полную грудь воздуха, выпаливает он. - Тебе так кажется... Он фыркает почти ядовито. НЕ. О. ЧЕМ. Всё решено. Ещё в самом начале войны он знал к чему придёт. Он знал итог заранее. Он его видел. И ни этот чёрный, ни толпа таких же, рыскающих в округе, ничего не смогут изменить. Нет. Он решил. Это - единственный выход. У каждого - своя война. Каждый видит врага там, где ему удобней, где ему больше нравится. А он... Он видит врага здесь и сейчас. В каждом листке, валяющимся на полу, в каждой фотографии на стене, в зеркале, в луже, в любой отражающей поверхности... Он сам свой враг. Решение принято. Пути назад нет. Рука, в которой зажат кольт, вновь начинает движение вверх. Дуло направлено между бровей чёрного. 1. Он делает глубокий вдох, глядя в глаза чёрного. 2... Он поудобней устраивает палец на спусковом крючке. 3! Превозмогая нервную дрожь, он с громким, почти оглушающим, хлопком, спускает курок. В глазах чёрного застыло удивление. Его лицо - маска, выражающая глубокий шок. Он видит как из-за спины чёрного, словно пауки, выскакивают такие же чёрные. Как под копирку. Одинаковые до безобразия. Картинка смазывается, образы, звуки, ощущения смешиваются в затейливый узор. Он видит, как пол приближается к нему с бешеной скоростью... У каждого своя война. Свой враг.