***
У Хаджиме каждый день, словно под копирку. Поймать, навешать люлей, поймать улизнувших и навешать снова. Всем. Без исключения. Найти Ямато. Привести Ямато на место. Потерять по пути этого грёбанного японца и не метафорически плюнуть на него и его заскоки. Пойти к начальнице. По пути найти того во-все-щели-долбанутого пятнадцатого, вернуть и зашвырнуть в камеру. Приставить к ним Сейтаро. Пусть отвлекает. Встретиться с начальницей, долбануть мартышку об пол и, возвращаясь, понять, что опять проебал возможность хотя бы переброситься парой слов с Йозакура. Хаджиме как-то в последнее время слишком часто эти встречи проёбывает. – Задолбало… – сигарета, стул, задница, отчёты, вынесенная нахер дверь. – Хаджиме-сан, опять побег! – Да они охренели там! Дежавю какое-то.***
– Да что за херня? Потолок в общей приемной красивый. С трещинами. Гармонично отображает состояние души. – Саке? – Саке. И после разлитой Кенширо бутылки отображает еще больше. Хаджиме сам себе напоминает этот потолок. Суровый и монолитный, но с кучей трещин, выбоин и проблем. Херня, естественно, но в голову лезет. Кенширо… не такой, но словно похожий на него. Пьет мало и мелкими глотками. Даже пиалу не прикончил. Слегка усталый, слегка нахмуренный. Если говорить кратко – такой же заёбанный. И хмурится он как-то осовело и глаза трёт излишне часто. – Эй, пёс. – Чего тебе, Хаджиме? – мужчина вздыхает, отрывает взгляд от бумаг, смотрит с немым вопросом «чего тебе, рыбка моя лысая, надо?». – С чего в загруз ушел? – Сугороку прям, как лом; Йозакура закатывает глаза без меры. – Все то же. Мои косячат, у меня отчёты, – зевок, отмашка папкой. Недолго, правда. – Дай сюда, – у Хаджиме реакция быстрая, у Кенширо с недосыпа вообще не очень. – Эй. – Тут работы на… – шорох бумаг, надменный хмык, – от силы час. Сейчас сделаю,– Хаджиме серьёзен и, как всегда, курит, Кенширо поражен и застыл. Глаза навыкате точно бы были, да с недосыпу он японец-японцем. – Ложись. – Тут… – Не всё, знаю. Сейчас брату вызвоню, – стук клавиш, гудки, мелодичный голос на том конце. – Алло. Хитоши? Кенширо смотрит на Хаджиме, как на дебила. Закрывает глаза, трет переносицу. Снова смотрит с прищуром, а потом с простым вздохом поднимается и, снимая перчатку, уверенно кладет на лоб Хаджиме ладонь, едва тот сбрасывает звонок, оканчивая разговор. – Вроде не горячий… Сугороку чуть сигаретой не давится. – Э, да хорош, – суровые надзиратели не смущаются и уж тем более не алеют скулами. Работа света, не больше. Ога. – Мне потом брат мозг выносить будет о том, как его начальник перерабатывает. Ложись давай. Йозакура внимательно смотрит. Вздыхает и, бросая отрывистое "спасибо", аккуратно садится рядом. Фуражка давно лежит на столе, руки беспрепятственно ерошат пепельно-розовые волосы. Йозакура реально заебался. Любой бы это увидел. Даже не смотря на то, как японец степенно снимает хаори и вешает его на спинку диванчика. Бухается и сворачивается в позу эмбриона он все равно нихрена не элегантно и степенно. И благодарить за всё сие надо доблестных сотрудников, преступников-молодчиков и так же все тех же грёбанных строителей, которых так материл Хаджиме, памятуя про удобство зон отдыха. Иначе бы Йозакура не лежал головой на его коленях, пока он курил и раскидывал на разбор документы. Все-таки первая страсть его души – работа. Вторая – мгновенно отрубилась у него на коленях.***
Хитоши не торопился. Кенширо успел крепко так задремать, а Хаджиме разгрести половину бумаг, уйти глубоко в себя и чуть не подскочить, едва за плечом раздается спокойное: – Брат… – Мать. Паренек улыбается светло. Хаджиме краснеет стремительно и ругается тоже хорошо, хотя и шёпотом. Дабы чудо это с хвостиком не разбудить. – Признайся ты ему уже наконец. Теплая ладонь опускается на плечо. Хитоши смотрит внимательно и совершенно не мило хмурит брови. – Хах. Будто это было бы так легко. Хаджиме грустно кривит губы, не догадываясь, что чудо на коленях не спит, просто ловит каждое слово. Следующую неделю они не видятся даже мельком.***
Хаджиме бесит все. И пёс, и начальница, и работа, и смертники-террористы-имбецилы-уголовники из тринадцатой. Хотя да. Они и отрада в какой-то мере. Пар можно спустить. Йозакура не вылавливается даже по важным делам, а Хаджиме бродит чернее темной тучи. – Бесит, – щелчок зажигалки, задница, отчеты, дверь. – Доброго вечера, Хаджиме. Так. А вот это не по плану. – А? У надзирателя дергается глаз. Пёс, зараза, невозмутим. Он держит в руках бутылку саке и странно темнеет в районе щёк. – Саке? – Да пошёл ты… У Сугороку запас терпения маленький. Стол у него почти хлипенький. Хорошо хоть Кенширо на реакцию не слаб и бутыль не позволяет уронить, ставя ее на какую-то тумбу у входа. Хаджиме задолбался, зол, бесится и просто устал. От определённой тоски и неопределённой глубины заёбов. Он целует у стенки, как зверь, не рычит только потому, что эта зараза... Эта великолепная, изумительная, грёбанная пёсья морда отвечает. Потому что этот пёс жмурится, щурится и явно не по начальнице сохнет. – Хаджиме, ой… – Опять сбежали? – надзиратель готов головой о стену биться, ибо вашу мать, как всё это ВОВРЕМЯ. Кенширо только тихо ржёт в его плечо. Ладно, ладно. Ему сейчас можно. – Угу, – Сейтаро краснее варёного рака, но дело свое знает и быстро вытягивается строго по струнке смирно. – То есть. Так точно! – Ну, я вам… Кенширо вздыхает и смотрит, как жалобно поскрипывает дверь. Он подождёт. Ждал ведь начальницу, ждал потом Хаджиме. Ждал же в конце концов себя и своего принятия. Он смотрит на стол, заваленный ровными стопками бумаг, смотрит на вестибюль комнаты охраны, проводит ладонью по дубовой столешнице и совсем не удивляется, когда вроде таки недавно ушедший Хаджиме снова возникает за спиной. – Поймал? – Глупый вопрос. Задолбали придурки. Мужчина цыкает и утыкается носом в район шеи. Руки у Хаджиме горячие. Не мягкие. Твердые, в мозолях. Держат крепко, властно, но странно. Будто он хрустальная ваза империи Цынь. – Не рассыплюсь, – его руки не лучше. – Ага. Так и поверил. Кенширо смеётся и ждёт, когда Хаджиме поверит, примет и просто поймёт, что теперь хотя бы он от него бежать не собирается и не убежит. Хотя что ему. Он и так ведь нагонит. Он же надзиратель.