У бездны красивые глаза

Эйчи от предвкушения едва на стенку не лез, пребывая в перманентно возбуждённом состоянии, как в худшие свои студенческие годы. В такие моменты он был ужасно похож на отца, но это явно не стоило ему сообщать. – Нет, ну всякое бывало, я уж думал, что привык к его выходкам. Но он всё-таки пугает, – понижая голос до полушёпота, произнёс обычно громогласный Ямато. – Да больной он, – фыркнул Наги. В глазах его, тем не менее, читалось беспокойство. – Псих. В поликлинику его нужно сдать, для опытов. – Мне кажется, он не с нами, а где-то ещё. Слышите? Музыка сфер… – поделился соображениями Шион. – Да ладно вам, ребята, симптомы на лицо: это безумство от любви, – радостно сообщил Ван и рассмеялся – шутка удалась, определённо. Эйджи смущённо посмеивался, то и дело бросая в сторону брата полные беспокойства взгляды. Сидя за фортепиано, Кира притворялся элементом интерьера и, никем не замечаемый, смотрел сквозь Эйчи и думал о жизни. К реальности его вернула тихая вибрация. На экране телефона отразился номер Хидзирикавы. Никто не признал бы, что он воодушевлён, но на встречу Кира собрался быстрее, чем куда бы то ни было ещё, с явно большим энтузиазмом, чем оно того стоило. Самый консервативный представитель агентства Саотомэ, Хидзирикава Масато с первой же встречи произвёл на Киру приятное впечатление. Исключительно вежливый и с великолепными манерами, он показался взрослым, умным, рассудительным, серьёзно относящимся к работе. Те два часа, которые они провели вместе, пролетели незаметно. Только после того, как Масато попрощался, Кира осознал, что увлёкся беседой настолько, что вовсе не заметил течения времени. Тени переползли на другую сторону комнаты, в которой он продолжал пребывать в задумчивости, пока Эйчи не забрал его. – Ты воодушевлён, я смотрю, – заметил он со смешком, руководя каждым движением пассивного друга. – Так заметно? – отозвался Кира. Эйчи хохотнул. Кира почувствовал, как и его губ коснулась щекочущая улыбка. – Это будет хороший опыт. Эйчи согласно кивнул. Последующие встречи проходили очень продуктивно. Кира был доволен начатой ими работой. Они быстро пришли к общей концепции для планируемого трека. Когда Кира, задумавшись, уходил в себя, Масато не мешал ему, тихонько напевая себе под нос. Отдельные музыкальные фразы резонировали с мыслями Киры, и тогда он поднимал взгляд на Масато. Они переглядывались, без слов приходя к соглашению относительно удачных идей. Давно Кира не получал такого удовольствия от музыки. Время, проведённое с Масато, напоминало ему университетские годы с Эйчи. Правда, их первая встреча была совсем другой. Впервые подумав об этом, Кира встрепенулся, почувствовав холодок предчувствия, пробежавший между лопаток, взволновав перья призрачных крыльев, которые были атрибутом того времени. Тёмные крылья злого вдохновения – преисполненная ненависти и злости чужая жизнь, вдохновившая его. Это заставило Киру задуматься о том, был ли в жизни Масато кто-то, схожим образом влияющий на него. И крепла уверенность: должен быть. Тишина, в которой обычно проходили их встречи, у других вызывала недоумение, но Кире она казалась комфортной. Ему было уютно просто сидеть в наушниках, сверяясь с нотами. Масато ловил каждое его движение, замечая, как меняется его лицо, или обращая внимание на положение пальцев, делая заметки на полях, правя фразы. Погружённый в музыку, Кира не услышал, как в дверь постучали. Лишь с опозданием заметил, когда Масато отвернулся. В ушах всё ещё звучал фортепианный мотив, когда Кира, глядя на профиль своего коллеги, заметил, как на его лбу проявилась едва заметная складка, а кончики губ исказились, утратив расслабленность. Проследив за взглядом Масато, Кира повернул голову к двери. Возникший на пороге Рен, вальяжно прислонившись к дверному косяку, спросил: – Тебя подождать, Хидзирикава? Правда, Кира этого не услышал, сняв наушники лишь когда губы Рена сложились в аккуратную улыбку, лишённую нахальства. Масато бросил быстрый взгляд на Киру. – Мы ещё работаем… – сказал он, вынужденный чуть повысить тон, из-за чего его голос прозвучал несколько сердито. Рен неслышно хмыкнул, пожав плечом, но не успел уйти, остановленный появившимся за его спиной Ваном. По-дружески облокотившись на него, Ван весело помахал Кире рукой. – Поберегите силы, музыкальные вы маньяки, – широко улыбаясь, громко сказал он, из-за чего стало невозможным его проигнорировать. – Пойдём, Кира. Масато вздохнул, с легкой извиняющейся полуулыбкой обернувшись к Кире. – Я вышлю тебе проработанный текст, – только и сказал тот. – Извини за это, – пробормотал Масато, собирая нотные листы в папку. – М-м? Кира удивлённо моргнул. «За что?» – хотел он спросить. Но его отвлекла болтовня Рена и Вана, доносящаяся от двери. «А-а», – подумал он, ощутив понимание. – Уже поздно. Засиделись мы, – монотонно проговорил он, пытаясь сформулировать у себя в голове, что именно он умудрился понять, едва только взглянув на Рена. Глядя им вослед, о чём-то спорящих, идущих рука об руку, Кира рассуждал о том, как долго Дзингудзи мог ждать, если бы Масато попросил. Ждал бы? – Какой он? – спросил Кира. Ван отличался сообразительностью, взращенной его вопиющей нормальностью. Ему хватило одного взгляда на Киру, чтобы понять, кого тот имел в виду. – Рен-чан? Милый парень. На редкость неискушённый, несмотря на своё амплуа. – М-м… – Ну, знаешь, у него типаж Дон Жуана, рокового красавца, но он деликатный до забавного, робкая романтическая натура. Видел бы ты, как он общается с Ха-чан. Услышанную информацию Кира принял к сведению, но не торопился делать выводы. И пришедший на ум вопрос озвучивать перед Ваном не стал, сделав вид, что ушёл в себя. А спустя мгновение и в самом деле ушёл. Для Киры это было в порядке вещей, Ван и не счёл нужным удивиться, только подхватил под локоть, когда напарник замедлил шаг. Всё-то его нормальность могла принять. Узнав о семейных обстоятельствах Масато, Кира сделал ещё одну мысленную пометку у себя в голове, связанную с возможными сложностями, с которыми они, в перспективе, могут столкнуться. По мере того, как изменялось лицо Масато на встречах, и каким всё более растерянным он становился, Кира вскоре осознал очевидное: столкнутся обязательно. Он помнил разговор с отцом, помнил, как горела щека, и помнил, что слова, едва не сбившие его с ног, клеймом отпечатались в мозгу. «Ты больше не мой сын!» Но горькие воспоминания уже не причиняли боль. Прошлое себя изжило в тот самый момент, когда Эйчи, несокрушимый и необузданный его злой ангел и наваждение, сказал: «Ну и хрен с ним!» Пережитое потрясение, что, казалось, перевернуло всю его жизнь с ног на голову, оказалось так легко отбросить в сторону, как что-то несущественное. И позволить чужим рукам снять с себя одежду, отринув внешнюю оболочку и раскрываясь всё больше и больше под каждым касанием, жадным прикосновением, страстным поцелуем, умереть и пройти все круги ада вместе с чистилищем, родиться вновь, чтобы стать кем-то другим. Стать новым собой, приняв крещение от того, кому он был нужен как воздух. «Я не могу гореть без тебя. Ты останешься со мной». Кира не пропал в спасительном омуте, потому что тот был знаком ему до последнего оттенка, до мельчайшей детали, каждой интонацией, каждым полутоном. Он был безнадёжно в него влюблён. Кира растерянно вздрогнул, осознав, что погрузился в воспоминания в тот самый момент, когда ответил на звонок. Он, кажется, не слышал вовсе, что говорил Масато, это было не нужно, чтобы знать. Кира не слышал слова, узнавая лишь беспокойство в голосе, растерянность, и думал о том, спасут ли Масато его демоны. Масато быстро вежливо извинился, клятвенно заверив, что это первый и последний раз, когда он пропускает встречу. И замолчал на долгие несколько секунд, прежде чем Кира нашёлся с ответом. «Хорошо» или «Я понял», или «М-м» – что-то такое, чего Масато оказалось достаточно, чтобы завершить разговор. Гудки в телефонной трубке были подобны расходящейся от брошенного в омут камня ряби. Кира ощущал смутное беспокойство, которое позже преобразилось в засевшее на краю сознания отчётливо ощущаемое недовольство. Не тот это был омут. Он встретил Рена случайно, там, где сходились все пути, в звукозаписывающей студии, буквально столкнулся с ним в коридоре. И задать вопрос показалось естественным. – Маса-… Хидзирикава. С ним всё в порядке? Рен, усмехнувшись, с расслабленным видом развёл руками в стороны, сказал: – Кто знает? Мне было велено не беспокоиться. Вот я и не беспокоюсь. Кира смотрел на Рена, не сознавая в полной мере очевидность своего любопытства. Не заметив даже, как рядом появился Ван. – Разве можно быть таким холодным, Рен-чан? – с шутливым укором проговорил он, нагло облокотившись о плечо коллеги. – Может быть, твоему другу нужна помощь? На ничтожно малую долю мгновения лицо Рена изменилось, точно скрывшись за тяжёлой каменной маской. – Он не считает меня другом. Кира напрягся, в то время как Ван легкомысленно продолжил: – О, истинный потомок самурая, отринувший своё смутное сердце! – с чувством продекламировал он, чтобы в следующую секунду усмехнуться: – Как дети, право слово. Рен рассмеялся, словно бы даже искренне. – Если бы, – с напускным сожалением проговорил он. – Ребёнком Масато был очень мил. Улыбка Рена отразилась в его глазах, сделала их ярче, отчего его лицо посветлело. Вглядываясь в его голубые глаза, хотелось поддаться искушению и самому улыбнуться. Позволить омуту затянуть себя. Такое опасное искушение для того, кто от сильных эмоций бежал, как от огня. Кира представил, как бы мог выглядеть Рен, глядящий на кого-то с любовью. Отворачиваться от него такого снова и снова. «Какая потеря…» Было вовсе неудивительно видеть подтверждение своих опасений. Узнав о том, что Масато задерживается в Киото, Кира не потратил много времени на обдумывание своих действий. В его телефоне было немного контактов, один из которых относился к списку тех, обратиться к которым означало признать ситуацию очень важной. Он позвонил Нанами. Как и было оговорено, Харука привела на встречу Рена. Игнорируя все прелюдии, Кира сказал прямо: – Насчёт Ма-… Хидзирикавы. Рен, мгновение назад выглядящий беззаботно удивлённым, приобрёл вдумчивый серьёзный вид. Сузившиеся глаза словно бы потемнели, вся напускная весёлость канула в глубине. Кира невольно залюбовался: у омута Масато был красивый синий оттенок. Глядя в него, Кира узнал все ответы прежде, чем задал вопросы. Омут, в котором никто не тонет, не имеет смысла. Он вернёт Масато назад. Киото тонул в тумане и багровой листве. Яркий, пылающий он был великолепной декорацией места битвы. Но подобная аналогия пришла Кире в голову лишь тогда, когда он увидел Масато. Одетый в кимоно, точно в доспех, напряжённый, подобно струне, растерянный, с затаённой во взгляде детской обидой, он выглядел так, словно собрался решить всё в очередной смертельной битве. Их появление его смутило. И без того изрядно раздосадованный, Масато впервые на памяти Киры не скрывал своих эмоций. Но жгучее недовольство выплёскивал, глядя лишь на Рена. Тот не оправдывался, непроницаемо улыбался, но глазами не отпускал Масато ни на секунду. И Кира сжалился, выступив вперёд, протянув Масато плеер. Он сказал только одно: – Наша песня. Когда они пели, Кира упивался чистым восторгом, словно свежим осенним воздухом. Охваченный светлой счастливой безмятежностью, он наслаждался разрушением. Не сомневаясь, не зная жалости, Масато обрывал все прежние связи плавным взмахом веера, отрекаясь от имени, отрекаясь от себя, кем он был лишь мгновение назад. Под высоким кристально чистым голубым небом он перерождался, становясь прекраснее с каждой спетой нотой. С последним растворившимся в воздухе звуком под его ногами готова была разверзнуться тьма. Но он не боялся её. Он знал её всю жизнь и любил настолько, что не отличал от неба над головой. Кира улыбнулся. И это было правильно. После того, как всё закончилось, Кира нашёл себя погружённым в сладостную столь желанную дрёму. Механический шелест летящего в сгущающихся сумерках самолёта убаюкивал его. Голоса же сидящих позади него людей могли быть и вовсе лишь частью сна. – Не ожидал увидеть тебя. – Если тебя это успокоит, инициатива не моя. – …Пожалуй, это обнадёживает. – Я, честно говоря, думал, что эта ситуация научит тебя… – … – Не отворачиваться. – … – Посмотри на меня. – Рен! – Посмотри. – Но Сумераги-сан!.. – Он спит. И будет спать ещё крепче, если ты перестанешь упираться. Он волновался о тебе, переживал за твоё благополучие. Порадуй его напоследок и будь паинькой. – Ох уж мне это твоё ребячество. – Масато. Посмотри. – …Смотрю. – Падай. Кира очнулся, с трудом подняв тяжёлые веки. Не узнавая тонущую в тенях не разогнанных горящим ночником обстановку, но узнавая ощущение спокойствия и уюта. А также тяжесть горячей ладони, сжимающей его плечо. Эйчи стоял над ним, окутанный в равной степени светом и тенью, родной и знакомый до каждой чёрточки. –Эйчи… Который час? – Два ночи. – ...Ты накрыл меня одеялом? – Нет, это сделал Шион. Я просто захотел тебя разбудить и убедительно предложить перебраться в спальню. – …Отведи меня. Кира выпростал из-под одеяла руку, взяв Эйчи за запястье. Тот присел перед ним, наклонился, позволив себя поцеловать. Его губы пахли кофе и горчили. Пепелище в черничных сумерках – таким он был. И без ветра, разгоняющего дым, не мог быть собой. Или, скорее, не хотел. Безмятежное, идеальное в своей гармонии единство, по которому Кира, увлёкшись культивированием другой бездны, соскучился. Так и сказал: – Я соскучился. И слушая чужой смех, щекочущий губы, почувствовал себя счастливым.