//
— Черлидерши не курят? — со смехом спрашиваешь ту, которой не до смеха. Совсем не до смеха. От слова катись-отсюда-к-черту-Марнер-муж. — Кто это сказал? — выдыхает вишневый дым тебе прямо в лицо Шарли а, после усмехаясь, ногтями отстукивает нервную дробь по капоту вашей, обязательно, дорогой машины. Присесть рядом с собой на капот и не предлагает, выводя рваные линии на своей кожаной юбке, доказывая себе, что на шлюху совсем не похожа, просто ей временно страшно, но все это так, слишком временно, что удавиться хочется уже сейчас. — Капитан нашей команды, Шарри, я. — улыбаешься манерно, а у самого такие же ощущения и давление в том же месте, слева в груди. Вы же вдвоем с ней одинаково битые и со сколотыми краями. Просто врете по-разному. — Что ж он больше не капитан. — она вновь затягивается, пока ее глаза затягивают слезы, а ты затягиваешь ее в омут этого беспричинного разговора. Вы одинаковые, только она от боли еще и в помаде, и каблук повыше, чем раньше, но из вас двоих однозначно сильнее ранена — она. Это видно хотя бы в том, как она изо всех сил старается держать себя в руках и не швырнуть тебе в голову окурок или не двинуть по лицу от беспричинной ненависти. Между вами маски сняты и партии проиграны. Между вами всего лишь тонкая ткань одежды, четкая грань обязательств и ее помада, что смешивается и мажется по щекам, когда ты проталкиваешь колено между ее ног в короткой юбке и упираешься руками в ее талию, скозя языком по шее. Шарли податливо подставляет тебе губы и шире разводит бедра, прикрывая глаза. Она извивается на капоте, пока ты опаляешь дыханием ее ключицы и вам обоим наплевать, что вы царапаете ногтями джип, а ваша квартира работает круглосуточно. — Тогда можно я тоже закурю, Шарри? — Нет, капитан нашей команды запретил это. Ты запретил. — отталкивает тебя от себя Шарли, вытирая губы ладонью. Ей уже хватило и она намеревается уехать, бросив тебе напоследок, очередную колкость, но ты захлопываешь водительскую дверь перед ее носом, застявляя свою блондинку яростно выдохнуть. — С дороги, Марнер. — шипит она, пытаясь дернуть на себя дверь, но ты обхватываешь ее запястье, заглядывая в стеклянные глаза, в которых плескалось виски напополам с медом. Ну камон, Шарли, в этом городе все знают о том, как тебе больно. И чертов Марнер (твой муж) не исключение. — Поехали же ко мне, Черри, и сможешь требовать вишневую колу и мой дорогой алкоголь. — твой голос звучит обыденно, но взгляд цепляет все тобой невысказанное. Вы звучите так, словно живете не вместе. Ты спасаешь Шарли, спасая себя за ее счет. Понимаешь, что это низко, только когда падаешь на пассажирское сиденье своего же джипа. Тебе надоело забирать жену из клубов, но ты все равно возвращаешься за ней, целуя, обнимая, выкрикивая, что все эти коктейли, высокий эгоизм и трезвая голова не удержат тебя рядом с ней. А Шарли этого, наверное, и не нужно. — I would be your sweet cherry. — сообщает Шарри, запуская пальцы себе в волосы, гламурно рассматривая свои опухшие губы. Но только на одну ночь, Митчи, любимый. — Это наш последний шанс, детка, без драмы, свободных мест нет, только мои коленки. — ты ловишь ее талию, когда топ Шарли непозволительно задирается и несмешно шутишь, утыкаясь лицом в белые волосы до тех пор, пока она не трогается с места.//
У Шарли завтрак одинокой и уверенной в себе стервы, с безумной ломкой чувственности в костях и шрамами под левой лопаткой, в пентхаусе мужа на самом рассвете. В душе она уже устала собирать свое белье по чертовой идеальной спальни Митчи, однако в реальности, сегодня, ничего не меняется, потому что говорить Шарли по-прежнему не намерена, приоткрывая уже напомаженные губы в пошловатой улыбке, пока Митч целует ее в волосы и предлагает еще кофе. Шарли мешает успокаивающие с кофе, игнорируя приступ адреналина и боль в левой части груди. Физическую боль. — Шарри, хватит с тебя клубов и развратных танцев. Без прилюдий и между нами, ему бы это не понравилось. — и всему такому правильному Марнеру хватает смелости упомянуть Шейна, хватает смелости ткнуть Шарли в кроваточащую рану, умоляя ту остановиться. Между мной и тобой, ему тоже не нравятся твои клубы, Шарли. Но Шарли Марнера уже не слышит, широко раскрывая глаза, вмиг маску профессиональной стервы поновой на себя натягивая, с силой на пол пустую чашку бросая. Вид осколков ее не отпускает и вместо кофе, она хлопает дверью у себя за спиной, не обещая вернуться. На неожиданный вопрос друга Митча в ледовом дворце, она бросает, что в порядке, а после со злости отталкивает парня с дороги. У Шарли всегда все в порядке, в кармане пачка таблеток, вишневые сигареты и почти конченная помада. Конченная, как и сама Шарли. А Митч давит свою гордость, останавливая блондинку на парковке, крепко накрепко забирая ту в объятия, на минуту восстанавливая мир между ними. — Ты что преследуешь меня, Марнер? — вместо привычной язвительности произносит Шарли с заметной паникой в голосе, а после шмыгает носом, разворачиваясь, с маниакальной точностью убегает прочь, едва не ломая каблук, когда тот наискось идет, прошипев что-то невразумительное сквозь зубы. Шарли буквально просит, чтобы ее вытащили, спасли, прокричали в лицо, что такая она — норма; клубы — норма; постояные дым в легких — норма; тяжелый наркотик и темный семейный бизнес — норма. Но отчего-то рядом нет никого, кто бы так сказал. И отчего-то даже Митчи не врет ей. И отчего-то они вдвоем не умеют признаваться в любви, не требуя друг от друга хотя бы симпатии в перерывах между сексом.//
А ты почему-то не можешь заснуть, в темноте спальне подсвечивая себе лицо телефоном, когда отчего-то интуитивно начинаешь искать в интернете признаки зависимости от кокаина, но попадаешь на форум смертей от передозировки. Ты ищещь симптомы, но тебе не за что зацепиться, кроме панических атак, мании преследования и выворачивающих душу видений перед полной остановкой сердца. Вспоминаешь пустые глаза Шарли, в которых по-настоящему никаких эмоций не отражалось и ее нервное «Ты преследуешь меня, Марнер?» Так же не должно быть. Шарли же — гребанная туча невысказанных эмоций? А ее просьба остаться на ночь в фамильном доме заставляет тебя начать собираться.//
А Шарли лишь больше денег платит за новую дозу, незаметно для себя увеличивая ее. Переходит на кокаин, когда гашиш не торкает ее настолько, чтобы видеть Шейни в зеркале напротив кровати, когда сладкая веселая трубочка, как и дым от химии, уже не способна притупить боль, о чем намеренно напомнил ей Марнер в своем пентхаусе. Шарли раздевается до нижнего белья в своей комнате, выскальзывая из платья, что соблазнительно обтягивает ее формы, перед портретом Шейна, который она утаскивает к себе, наплевав на мнение мужа. — Приходи на вечеринку. — улыбается Шарли портрету, целуя брата в лоб. Рассыпает узкую полоску белого порошка прямо на черной ткани своего платья. Линия белая, черная линия. — Когда я вернусь, будь пожалуйста дома. — просит Шарли Шейна, даже не закрывая глаза, перед тем как зажимает левую ноздрю и вдыхает в себя порошок через трубочку весьма дорогого чека, что ей заплатили за молчание. Грязные деньги, грязные дела, грязный способ увидеть брата, как нелепый акт окультизма, где ничего божественного, кроме ее идеального тела и идеальных линий портрета. — Ты обещал остаться со мной. — говорит, перед тем, как ее накрывает и она брата видит, который заботливо руками ее голову на своих коленях устраивает, а Шарли хочется от отчаяния его кулаками по груди бить, выкрикивая, какой же он мудак, что бросил ее одну, что ушел, что позволил ей умереть, но сдается, выдыхает, когда Шейн в ее волосы носом зарывается. Шарли улыбается ему своей настоящей улыбкой, пальцами пробегаясь по холодной щеке Шейна, пока тот ее по голому животу гладит, успокаивая их судорожное дыхание. Ей все равно, что мечты не сбываются, когда Шарли по новой накрывает и ее смех неожиданно звонкий-звонкий отражается от стен, такой неестественно рвано-поломанный, перед тем, как она глаза закрывает, прошептав: — Я так устала Шейни. На границе миража, кокаина и замедляющегося сердца, ей слышется, что ее кто-то зовет истерично-нежно, выкрикивая «Шарли».//
Ты звонишь Адаму, разом высказывая себе все догадки, умоляешь вновь броситься спасать ту, которая кажется и жить-то не хочет. И ты скоро совсем сопьешься, если Шарли не сделает этого раньше. Делаешь вид, что тебе не страшно и не было страшно даже тогда, когда ты кричал, что ее течением уносит, когда руки в кровь об льдины сбивал в панике. Однако отчего-то ты до сих пор не набираешь ее номер, подозревая, что если Шарли не ответит, ты сойдешь с ума. И одно лишь выражение твоего лица и телефон, зажатый в побледневших пальцах, заставляет Адама гнать машину быстрее. — Каждый шаг приближает нас к концу. — выдавливаешь из себя и твои глаза вдруг становятся темными из-за паники в душе. — Каждый шаг уже конец. Как будто у вас с ней было начало. В том, как ты звонишь в звонок входной двери, бездумно отстукивая ногтями дробь по косяку, чувст больше, чем в ваших с Шарли поцелуях, однако Адам вопросов не задает, объявляя дворецкому в доме твоей сладкой вишни: — Мы все равно войдем, мистер О'Райли, так что лучше пропустите нас по-хорошему. Адам проходит в коридор первым, едва не утаскивая тебя за собой, сжимая твое дрожащее плечо, но тебя не отпускает. Вы с ним находите ее слишком поздно. Ты почти спокоен, замираешь перед портретом Шейна, выдыхая что-то похожее на «Dios mío», а в затылок тебе уже давно стучится смерть. Ты готов ненавидеть ее брата, но ты его никогда не видел. Адам бросается к ее кровати, обхватывая худые плечи изломанной куклы в идеальном кружевном белье, принимаясь трясти Шарли, выкрикивая ее имя. Ты с силой бьешь ее по щекам, пока паника подступает к горлу. А с лица Шарли эта ангельская улыбка все равно не сходит. От пощечин уже горят ладони, но ты не останавливаешься, понимая, что раньше никогда не бил жену. И тебе уже стыдно за этой поступок. Адам звонит в скорую, срываясь голосом диктует в телефон адрес, а ты начинаешь смаргивать слезу с левого глаза, обхватываешь Шарли, укладываясь рядом с ней на постель и переплетаясь с ней руками и ногами. Ты не слышишь Адама, когда он вытирает рукавом нос и говорит: — Кажется, все. Ты прижимаешься своими горячими губами к ледяным, почти синим губам Шарли. В твоем с ней последнем поцелуе нет боли, страсти, чувств или любви, ты всего лишь позволяешь ей уйти, размазывая по лицу слезы и ее идеальный макияж. Вспоминаешь старую детскую песенку о девочке Рози и нерешительно начинаешь напевать ее по-испански, думая, что Шарли она, наверняка, понравилась бы. Anillo alrededor de Rosie. Un bolsillo que lleno ramilletes. ¡Los despojos mortales! ¡Los despojos mortales! Nosotros nos caemos todos. Ты так лежишь с ней в обнимку до приезда скорой, а Адам держит ее за руки, создавая один общий порочный круг. Он больше ничего не говорит тебе.//
Что говорят врачи Митч решительно не воспринимает, до тех пор пока Адам не вкладывает в его оледенелые ладони стакан воды. На плечи Митча приземляется ответственность за поступок жены, а Адам все еще сжимает его плечо, что-то отвечая доктору в белом халате. — Мне очень жаль, Шарли не проснулась. Много вдохнула в себя <чья-то> дочь наркотика. И в этом Митчи видит свою вину, падая на колени, заходясь в крике, от которого чудом стакан остается целым. Он отказывается от успокаительного, не желая искупления или избавления от боли, в которой Марнер, конечно же, не виноват. У Шерил получилось сделать так же больно другим, как было ей. Жаль только, что своего триумфа она уже никогда не увидит. У Митча была жена и он ее любил.