***
Населенный пункт действительно мог быть назван как «большой деревней», так и «маленьким городком». Все зависело от того, к какой социальной группе вы принадлежите – феодалам, желающим получить доходы от городов в свои руки, или ремесленником, не желающим считаться крепостным. В принципе, его даже можно было назвать процветающим. Как и сообщали братья из монастыря, ни чума, ни свары соседних баронов его не затронули, и жители, хотя не доживали до шестидесяти, клали кое-какую дощатую мостовую поверх собственных отходов и были заражены разнообразными паразитами, чувствовали себя вполне счастливыми. Даже монахи-плакальщики (странно их было видеть здесь – Великий Мор прошёл по королевству еще до рождения Томми и с тех пор не возвращался), траурной процессией двигавшиеся по улице, тянули своё монотонное «Pie Jesu Domine, dona eis requiem» как-то более воодушевлённо, чем обычно. Томми тоже чувствовал себя счастливым, заодно с конями. Насчет рыцаря ничего сказать было нельзя. Возможно, деловой шум рынка, который они проезжали, действовал на него угнетающе, а может, ему было все равно. Оруженосец не мог со спины определить настроение сеньора. Впрочем, по лицу оно тоже плохо угадывалось, из-за чего Томми несколько раз серьезно промахивался, пытаясь понять, как именно ему следует прислуживать в конкретный момент. Оно и понятно, ведь загадочность – одна из черт, необходимых странствующему рыцарю для достижения успеха. Если без Прекрасной Дамы во время не связанных с любовью приключений вроде поисков разных священных чаш и прочих белых оленей еще можно обойтись, то без ауры тайны, не указанного ни в одной из родословных герба и, в идеале, закрывающего лицо шлема стать настоящим странствующим рыцарем, добиться признания в среде профессиональных искателей приключений, было проблематично. А вот найти постоялый двор труда не составило. Едва они свернули с рынка, как прямо перед ними выросло двухэтажное здание со служившей конюшней пристройкой. Рыцарь Мотыльков зашел внутрь, поговорить с хозяином насчет оплаты ночевки. Томми же остался в конюшне, где уже стояло несколько коней, в том числе, один боевой (что явно указывало на то, что еще как минимум один благородный искатель приключений избрал данный домик своим прибежищем на эту ночь), привязывая лошадей, засыпая им корм, и завистливо поглядывая на сонного конюха, растянувшегося на копне сена в углу, и только выполнив эти возложенные на него, как на слугу, обязанности, радостно ринулся в освещенную лишь огнем очага и парой лучинок внутренность харчевни, где его уже дожидался господин. – Я не собираюсь пока есть. Распорядись насчет ужина через часок, – так сказал рыцарь, поднимаясь по лестнице, – Сойдет что угодно, хоть сыр под одеялом, хоть даже похлебка из ячменя. Я отдохну, и ты развлекайся, раз уж мы тут остаемся на ночь. Выпей пива, поговори с кем-нибудь. – и он оставил оруженосца, сообщив также, что будить его утром не следует, мол, он проснется сам, будто тот за те три года, что находился в услужении у Рыцаря Мотыльков, не выучил наизусть, что последний на всех стоянках поднимается неизменно раньше своего слуги, пусть даже тот вскакивает до рассвета. Томми было легко выполнить приказ о развлечениях и разговорах. Сквайры обладали какой-то таинственной способностью неизменно сталкиваться друг с другом, и уже через четверть часа он сидел за одним столом с Харольдом из какой-то северной глуши с незапоминающимся именем, рыжим юношей на пару лет постарше него самого, который служил компаньоном для остановившегося на этом же постоялом дворе Рыцаря Белой Сороки, и слушал историю про то, как упомянутый сеньор вызвал гнев какого-то короля, имя которого Томми тут же позабыл. То ли Пелес, то ли Белис… – И, значит, король погнался за нами с мечом через весь замок. Махал им направо и налево, рубил мебель, орал, божился… И ведь еще, главное, бегал быстро, старый хрыч. Честно скажу, у меня сердце всю дорогу в пятках сидело. Ну так вот, он почти нас догнал, и тут мой господин… – Я думал, у нас всего один король, – задумчиво протянул Томми, лениво слушавший коллегу по делу таскания оружия и помощи рыцарям, подперев щёку кулаком и водивший пальцем по краю глиняной кружки с остатками пива, – И еще я думал, что его зовут Эдвард, он живет в Лондоне и занимается тем, что вешает бунтовщиков и французов, а не гоняется за убивающими своих кровных врагов прямо на его пиру рыцарями. – На нашем острове два королевства, вообще-то, – чтобы достичь большего понимания, Харольд оттопырил указательный и средний пальцы и поводил ими перед глазами Томаса Неверящего, – Наше и шотландцев. И вот шотландский король и гонялся за нами по своему замку, темнота. Твой Мортингхэм, что, посреди леса расположен? Томми обиделся на этот наглый поклеп (всё-таки он знал Pater Noster и Ave Maria наизусть, хоть и не понимал ни слова, и привык считать себя образованной персоной) и принялся хмуро допивать пиво. – Подумаешь, удрали от короля! – заявил он наконец, грохнув кружкой о липкую поверхность стола, – В наше время, когда со дня на день ждут Антихриста, куда ни плюнь, попадешь в короля. Вон французских королей целых два – ихний и наш Эд Третий. А вот мне, лично одному мне, пришлось бежать от дракона, когда я выманивал его из пещеры, чтобы мой сеньор смог наколоть бестию на копье. – Том, все ровно наоборот, сам же знаешь. Драконы встречаются чаще королей. – Харольд задумчиво глянул на дно собственной кружки и отставил ее в сторону, – У каждого странствующего рыцаря есть на счету хоть один дракон, а не дракон, так змей из колодца. Конечно, так они лет через сто кончатся, но ведь пока их достаточно. – Кончатся? – Томми покатал это слово на языке некоторое время, прежде чем его кошмарный смысл дошел до мозга, а затем вскочил, едва не перевернув скамью, на которой сидел, схватил коллегу за плечи и несколько раз встряхнул его, – Кончатся, Харольд! Драконы кончатся! – Кончатся, кончатся, дурья твоя башка! – упомянутый Харольд раздраженно стряхнул с себя руки Томаса и отставил кружку, – Все на свете когда-нибудь конча… – лицо его изменилось, а нижняя челюсть отвисла, когда он уловил мысль, возникшую в голове сквайра из Мортингхэма, – Ох, потроха Христовы… – Ага, ты понял! Нет драконов – значит, нет приключений, нет приключений – значит, нет рыцарей, а нет рыцарей – нет и оруженосцев! Чем ты будешь заниматься, если сир тебя вдруг рассчитает? Вернешься к себе в деревню и будешь сажать репу? Снова?! – Ну, положим, это грозит не мне, а моим правнукам… – попробовал было северянин внести немного разума в горячечные рассуждения Томми, но тот, уже успевший упасть обратно на сидение и схватиться за нечесаную голову, был глух ко всем доводам и только бормотал «Не хочу сажать репу» до бесконечности. Харольд легонько похлопал его по плечу, возвращая в реальность. – Не принимай это близко к сердцу, Том, – посоветовал он, – В конце концов, драконы – не самая важная часть приключения, и… – О, то есть, ты предпочитаешь впустую таскаться по лесам неделями, питаясь сухарями? – ядовито откликнулся Томми, – Драконы – как раз-таки важная часть приключения! С кем рыцари будут сражаться, если не станет драконов? Друг с другом? Так не станет и рыцарей! И снова мы возвращаемся к нашим баранам… – Да ладно тебе, не будь бабой, – раздраженно предпринял еще одну попытку увещевания горестного оруженосца северянин, – Драконов легко можно заменить. – Заменить? – Заменить. Как древко у пики, когда оно сломается. На свете еще куча возможных противников для наших господ. Скажем… волшебники? Скорее даже, колдуны. – Волшебники… а что, неплохая идея. – Томас улыбнулся было, но потом снова помрачнел и выдал: – Не, не выйдет. Настоящие могущественные колдуны нынче реже драконов встречаются, даже реже королей. Я вот всего одного видел за всю жизнь, да и то издали. Его сжигали на костре. – Твоя правда, – согласился Харольд, почесав затылок, – но что же тогда… – Великаны, – предложил Томми, – Они большие. Они сильные. Они чертовски злые. Отличная замена змеям. И у них тоже бывает по нескольку голов! – Ты хоть одного такого видел? – критически поинтересовался Харольд. – Я-то нет, но вот сир рассказывал, что один датчанин зарубил трехголового великана и потом показывал его головы всем, кто заезжал к нему в замок. Забальзамировал в смоле и показывал. – Что вы тут говорите о великанах, мелюзга? – к Томасу, крепко сжимая кружку в руке, придвинулся широкоплечий человек в кожаной куртке, судя по пробивавшейся в темно-русой бороде седине, находившийся на пороге своей старости, – Клянусь святым Криспинианом, никто в этом городе не знает больше о великанах, чем я. У вас, что, с ними какие-то проблемы? – У нас проблемы с драконами, – поправил неожиданного собеседника Томми, немного сдвинувшись вбок, прочь от бородача, – Точнее, с их отсутствием. А великанов наши господа убивают и убивали без каких-либо трудностей. – Господа? Э, да вы, что же, на службе у какого-то рыцаря? – Бородач внимательно их осмотрел и громко фыркнул, – Великан – не такая уж и сложная цель для закованного в латы человека. Да с великаном даже вы, два оболтуса, справитесь. Причем поодиночке. Они тупые. – Ну, самыми хитрыми тварями божьими их назвать нельзя, – согласился и одновременно не согласился Харольд, пуская по столу волчком серебряный фартинг, – Но, все-таки, учитывая, что они хватают камни и орудуют мечами размером с лопасть ветряной мельницы… – Парни, когда я говорю, что великаны тупые, я имею в виду, что они действительно на редкость тупые. – Заинтриговав, таким образом, обоих оруженосцев, мужчина хорошенько приложился к кружке, вытер бороду рукавом и только после этого продолжил: – Вот посмотрите на меня. Я уже тридцать лет занимаюсь тем, что хожу по Англии, портняжничаю и привлекаю великанов. Такая уж у меня судьба – липнут они ко мне, как мухи. И посмотрите – я еще не раздавлен и не сожран. А все потому, что они наивны, как дети. Верят почти всему, что им скажешь. Один, например, принял сыр в моей руке за камень. Хотя, если подумать, ему там, с высоты, было не очень видно, наверное. Другой, который хотел скинуть лопату с землей, которой хватило бы на холмик, на Шрусбери… – Где это – Шрусбери? – поинтересовался, перегнувшись через стол, Томми у Харольда, рассудив, что географические познания человека, побывавшего в Шотландии, всяко лучше его собственных. – Франция, – неопределенно ответил тот. – …вот, он, значит, поверил, что я двадцать лет подряд иду из того самого Шрусбери, когда я показал ему изорванную одежду, которую собирался починить. Но оба меркнут и бледнеют на фоне моего первого великана. – портной обвел аудиторию из двух мальчишек взглядом и медленно, чтобы они осознали весь идиотизм его противника, произнес: – Он решил, что раз плющ на скале, по которому я спускался, унося ноги из его замка, выдержал меня, то и его выдержит. Конец немного предсказуем. Он небольшой был, тот великан. Футов пятнадцать в высоту всего. – и победитель гигантов вновь приложился к кружке. – Значит, великаны отпадают. – протянул Томми, глядя на нового знакомого, – Раз даже мы с ними можем справиться… – Как насчет сарацин? – подал новую идею Харольд, щелкнув пальцами, – Мой сир, Рыцарь Белой Сороки, всегда говорил, что только в крестовом походе в заморские страны может по-настоящему проявиться рыцарская доблесть. – Наш мортингхэмский священник в одной из проповедей – проповедовал он, слава Богу, по-английски, а не по-французски – говорил, что один верующий христианин стоит десяти язычников, – возразил Томас, – Если вдруг все рыцари мира, да даже если все странствующие рыцари одной только Англии поедут в крестовый поход и будут биться в полную силу, то разве они не перебьют там всех сарацин? – Не верится мне, что-то, чтобы один христианин был равен десяти язычникам, – внес свою лепту в беседу и портной, – Иначе бы Саладин не сидел до сих пор в Иерусалиме. Но Харольд не желал отступаться. Углядев среди новых посетителей таверны персонажа в широкополой шляпе и с посохом в руке, он воскликнул, подняв вверх руку с пустой кружкой: – Мастер пилигрим! Идите сюда, рассудите наш спор, а мы угостим вас! Вскоре паломник, пожилой мужчина с длинными волосами и бородкой клинышком, уже сидел рядом и уплетал за обе щеки горячую похлебку, а Томас, Харольд и портной уныло глядели на него, дожидаясь, пока блаженный человек закончит подкреплять силы. Видимо, распознав в этих трех взглядах нотку нетерпеливости, тот быстро закончил, и, вытирая миску куском хлеба, обратился к публике дребезжащим голосом с непонятным акцентом: – Возлюбленные братья, прежде чем я отвечу на ваши вопросы, имеет смысл нам всем представиться, чтобы не оставаться незнакомцами друг для друга. – Томас из Мортингхэма. – Харольд из Бретлинтона. – Дженкин из Корнуолла. – И я, Николас Утрехтский, смиренный путник. Братья, я предложил бы произнести благодарственную молитву, но, мне кажется, вопрос, терзающий вас, слишком важен, поэтому… – Вы много где были, да? – прервал речь пилигрима Харольд. – Ну, да. – видимо, такое хамство слегка покоробило старца, но он не стал принимать поведение оруженосца близко к сердцу, списав все на молодость и горячность, – Бывал я в таких святых городах, как Кёльн, Рим и ваш Кентербери, откуда теперь возвращаюсь, прошел путем святого Иакова, посетил также Константинополь, Антиохию, Александрию и, конечно… – Иерусалим, – закончил за него портной – Да, Иерусалим, – паломник нахмурился, снова раздраженный тем, что его прервали, – Град Божий. – И там вы наверняка видели много сарацин, – подвел к теме, из-за которой голландец был вообще приглашен к столу, Харольд, явно не желавший, чтобы его маленькие почти круглые фартинги, потраченные на хлеб и похлебку, пропали впустую – В конце концов, все земли там, за морем, населены сарацинами. – Ну, если обобщенно говорить, то да, за Константинополем и Малой Азией обитают сарацины, – согласился, поглаживая бородку, паломник, – Но следует понимать, что народов там не меньше, чем в христианском мире, поэтому «сарацин» – всего лишь обобщенное название, как для язычников… – Вот в этом и заключается наш вопрос, достопочтенный мастер пилигрим, – в третий раз прервал поучительные рассуждения Николаса, заставив того уже не просто нахмуриться, а полноценно скривиться от гнева, Томми, – Правда ли, что один верующий христианин стоит в бою десяти сарацин? – А если правда, почему Иерусалим до сих пор не освобожден из-под власти язычников? – добавил Харольд. Что же касается портного, то тот вгляделся в дно своей кружки и, вытащив из кошелька еще пару серебряных пенсов, потребовал пива на всех. Сперва паломник, вероятно, из-за того, что, стремясь объяснить свои мысли, оба юноши сначала перекрикивали, а потом и совсем принялись перебивать друг друга, не понял, о чем вообще идет речь, однако, когда перед ним на стол грохнулась кружка, доверху наполненная пивом, он более-менее разобрался в путаных показаниях мальчишек, и, успокоив их, степенно начал: – Сей вопрос, разумеется, сложен и неоднозначен. Однако я почту за честь напомнить, любезные братья, что Иерусалим был в руках христиан, и пребывал в таком состоянии больше полувека. Вы спросите – почему же благороднейшие рыцари всего мира не соберутся и не объявят новый, десятый по счету, крестовый поход, чтобы отвоевать Гроб Господень? Дело в том, что только истинно верующий христианин в бою один может одолеть десятерых язычников. Уже когда ваш король Ричард со слезами глядел на Святой Город, который так и не удалось ему отвоевать у Саладина, в его войске было слишком мало действительно набожных рыцарей, чтобы одержать победу. – То есть… – Томас напряженно наморщил лоб, осознавая горькую теорию пилигрима, – Правило работает и в обратную сторону? Десять неверующих рыцарей не способны одолеть даже одного язычника? – Но мой сир набожен, – возразил Харольд, нахмурившись и отодвинув свою вновь наполненную кружку, – Вы бы видели его в церкви. – Ничего не значит, – буркнул портной, почесывая щеку, – В церкви поневоле становишься набожным. А раз вот десятерых сарацин твой господин уложил хоть раз на лопатки? – Сомневаюсь, что во всей Англии найдется хотя бы такое количество сарацин, – парировал оруженосец Рыцаря Белой Сороки, но, несмотря на это, дискуссия как-то сразу увяла после того, как Томми печально сообщил, что вариант с сарацинами тоже отпадает. – Если вы ищете достойных противников для своих господ, – как бы между прочим заметил через некоторое время паломник, пытаясь вновь завязать разговор, – Я бы посоветовал вам обратиться, м-м-м, к более мирской и насущной проблеме, а именно: разбойникам с большой дороги. – Мастер странник, – прежде, чем произнести эти слова, портной глубоко вздохнул и сплел пальцы на животе, – Неужели вы всерьез полагаете, что странствующие рыцари – а именно к этому виду, как я понимаю, относятся господа этих мальчуганов, – способны решить проблему молодчиков в зеленых кафтанах? Да даже шериф, для которого это – прямая обязанность, не всегда способен выкурить лесную братию из нашего вельда больше, чем на несколько месяцев, а вы хотите, чтобы рыцари полезли в Ноттингемский лес охотиться за бандитами? – Нет-нет, достопочтенный мастер Дженкин, – поспешил оправдаться пилигрим, – Я имел в виду отнюдь не обыкновенных militibus silvanis, которых любит прославлять в своих песнях народ, а другой сорт разбойников с большой дороги. Когда я шел в Кентербери, поклониться гробнице вашего святого Томаса Бекета, какой-то барон, не имевший никакого уважения ни к моей седине, ни к кресту паломника, схватил и держал меня в башне почти два месяца, требуя, чтобы я заплатил выкуп в две тысячи фунтов серебром! Как я не умолял его отпустить меня, как ни угрожал ему карами Господними, он выпустил меня не раньше, чем убедился, что денег за меня никто не будет слать. Более того, он отобрал у меня и те несколько монет, которые я имел, назвав это «платой за постой»! Как позже я узнал, уже в Кентербери, от одного из собратьев-пилигримов, этот баран вознамерился стать вторым Людовиком Австрийским – кто-то донес ему, что его давний враг будет проходить по его земле в одеянии пилигрима, и на протяжении целого года он заключал в крепость каждого, кто носил на шапке крест, а на суме – раковину, и имел неосторожность пересечь границу его лена! Вот с чем нужно бороться рыцарям – с произволом других рыцарей! – Восемь… или девять таких встретили с начала года, – протянул Томми, подперев голову рукой и изучая стол, – Троих даже побили. Они редко атакуют сами, но те были именно такими. Хотя и налетели на нас вместе со слугами. – Просто смирись, Том, – Харольд вздохнул, перегнулся через стол и похлопал коллегу по плечу, – Через сто с лишним лет нашу профессию ждет относительное вымирание, но этого нам не изменить. Да и к тому же, драконы, как я говорил, не самая важная часть приключения. Важнее всего, как говорит мой сир, то, ради чего приключение затевается. – Что ты имеешь в виду? – Томас поднял голову и с интересом уста – Ну, вот скажи, зачем твой господин пустился в путь? Мой хозяин, Рыцарь Белой Сороки, покинул двор короля – не шотландского, нашего – потому что зарубил в порыве гнева, так сказать, какую-то даму, и ему пришлось скрываться от наказания. А твой, этот… – Харольд несколько раз громко щелкнул пальцами, пытаясь припомнить прозвище второго рыцаря, остановившегося на том постоялом дворе, – …Рыцарь Мотыльков. Вот он зачем ищет приключений? – Зачем он ищет приключений? – недоуменно повторил Томми, яростно скребя свой затылок, и тут же понял, что понятия не имеет о причине странствий своего сира. С ним самим, Томасом из Мортингхэма, было понятно – он просто прибился к одинокому рыцарю, как ракушка цепляется к погруженным в воду столбам, на которых покоятся причалы. Но вот сам Рыцарь Мотыльков… Тщетно пытаясь подобрать подходящую ложь, Томми издавал неопределенные звуки и водил взглядом с портного на Харольда с паломником и обратно, а затем выдавил с вымученной улыбкой: – Не все ли равно, какая причина? Главное – дела, которые рыцарь совершил во время приключения… Харольд хмыкнул и принялся за уже степлившееся пиво. Портной рыгнул. Томас угрюмо повесил нос, а пилигрим наклонился к нему. – Не печалься о будущем, мой юный друг, – с сочувствием сказал он, – То, что оруженосцев не станет – неотвратимый факт. Прими совет своего друга и смирись. Ибо, как говорил Экклесиаст, «Omnia tempus habent, et suis spatiis transeunt universa sub caelo. Tempus nascendi, et tempus moriendi; tempus plantandi, et tempus evellendi»… К раздражению от того, что он не знает своего сира так хорошо, как хотелось бы (что означало его некомпетентность как верного оруженосца и единственного слуги) примешалось раздражение от другого фактора – чужого языка. Никаких языков, кроме родного среднеанглийского Томас не понимал и искренне не желал понимать, считая, что на континенте все не как у людей. Особенное презрение он выказывал французскому языку, поскольку: а) его раздражало, что два любых благородных человека, столкнувшись, начинают беседовать на непонятном наречии, и б) где-то во Франции, во время войны, сложили свои буйные головушки его дядя, два кузена и три брата, попавшие в ополчение, посланное местным бароном королю. Правда, зачастую отличить презренное норманское наречие от других относительно схожих языков трудно, поэтому и теперь он, находясь в заблуждении, стукнул ладонью по столу, поднял очи горе и произнес: – Томас Бекет, святой мой заступник, умоляю, оборони меня от постоянного французского вокруг, от которого у меня уже вянут уши! – Французский? – неожиданно переспросил портной-корнуоллец, повернувшись к нему, – Нет, парень, это был не французский, это была латынь, язык божий. – он поднял глаза к потолку и набожно осенил себя крестным знамением непонятно для чего, – Уж поверь мне, я немного поднабрался французского в свое время. Вот сейчас я покажу тебе, как звучит настоящая французская речь. Видишь того здоровяка в кольчуге? – Дженкин ткнул пальцем в толпу. Приглядевшись, оруженосец действительно различил среди посетителей одетого в доспехи человека с внушительным мечом на поясе. Дождавшись утвердительного кивка, портной продолжил: – Это ублюдок барона, который предъявляет права на этот городок. Мать у него была француженка, поэтому сукин сын по-французски говорит лучше, чем по-английски. Черт возьми, ну и напрашивается он на хорошую взбучку. Вот, внимательно следи за его реакцией. И, прежде, чем Томас успел его остановить, победитель великанов сложил руки рупором и что-то прокричал на весь зал. Конец, по его собственному выражению, был немного предсказуем.***
Томми жарил на костре грибы, нанизав их на прутик. Он не был уверен в том, что они безопасны, однако к диете из черствого хлеба и вяленого мяса требовались хоть какие-нибудь дополнения. Им определенно стоило бы хоть раз разбить лагерь на весь день, соорудить силки и приготовить то, что им попадется, по всем правилам кулинарного искусства. Жаль, что эта мечта оставалась мечтой – у них не было ни соли, ни репы, ни посуды, кроме, разве что шлема. Да и тот был бацинетом, а отстегивать забрало без ведома господина Томас опасался. Рыцарь приказал оруженосцу стащить с себя броню и теперь был защищен еще менее своего слуги, одетый только в серый стеганый поддоспешник. Он устало пялился в мерцающий островком света среди темного леса огонь костерка, жуя еще зеленоватое яблоко с дичка, который они проезжали пару часов назад, и, может быть, слагая канцону, а может быть, просто стараясь не уснуть. Верный слуга же, поворачивая грибы над огнем, все еще продолжал машинально ощупывать языком то место во рту, где несколько дней назад был его правый малый резец. Синяки уже пожелтели и чуток спали, но все еще были очень хорошо видны на лице юноши, превращая его в подобие леопарда. По крайней мере, глаз открылся на второй день целебного отдыха на нормальной постели. Томми боялся, что сеньор будет сердит на него, как из-за большей, чем планировалось, задержки, так и из-за необходимости нанимать доктора и делить комнату с собственным слугой далеко не знатного происхождения, но, в итоге, когда он принялся рассыпаться в извинениях и каяться вместо того, чтобы готовить боевого коня к продолжению пути, Рыцарь Мотыльков добродушно потрепал его по голове и сказал, что, мол, это не так важно. Теперь они, двигаясь все в том же неспешном темпе, удалились от городка миль на семьдесят, и вельд, казалось бы, отступивший под наступлением городских вырубок и пашен, снова сомкнулся вокруг грунтовой дороги. Зелень угнетала. Предполагаемые лесные разбойники сверлили спину взглядами. А может, это неприятное чувство было вызвано все еще саднившими ребрами. Мысли Томаса все время возвращались к тому вопросу, на который он так и смог дать ответа. Какова цель приключения? Разве рыцари не могут заниматься поиском приключений без повода? Разве обязательно нужно что-нибудь вроде обета или заклятия, чтобы наставить, в общем-то, обыкновенного феодала на путь сокрытия лица и шастанья по лесам? Оруженосец перебирал в голове десятки причин, из-за которых его господин мог двинуться в путь. И ни одна не подходила. Ну, ладно, была одна версия, но она имела право на существование только потому, что об этом аспекте жизни Рыцаря Мотыльков он не знал вообще ничего, и проверить правильность умозаключений можно было только при помощи прямого вопроса, как говорится, в лоб. А настолько ломать устои отношений «слуга-господин» оруженосец не решался. По крайней мере, так было несколько дней назад. Сейчас он умирал от любопытства и одновременно от боязни получить отрицательный ответ вместе с суровым взглядом, каким обычно одаряют активно лезущих не в свое дело смердов. В конце концов, любопытство победило. – Си-и-ир, – протянул Томми, поднимая импровизированный вертел и критически осматривая грибы, которые все еще не внушали доверия, даже будучи обработаны термически, – Мы с вами прошли много приключений, да? Я считал, с начала этого года нам попались два небольших дракона, на нас пять раз налетали рыцари в полном вооружении, разъяренные всякими пустяками вроде набирания воды из лесных источников, а количество встреченных нами дам, возлюбленных которых зарубил какой-то неприятный сеньор с разноцветных полян, вообще превышает норму – и это только середина лета! А с тех пор, как я поступил вам в услужение, вообще три года прошло, и мы с вами из разных передряг с успехом выходили… Даже несмотря на то, что вы сражались, а я сидел за деревом. Ну, или подкидывал дракону в логово приманку. – Но, сир, если честно, я все еще не понимаю, почему мы ездим по лесам. Вас не лишили наследства – вы сами сказали мне, что у вас есть родовой замок, который вы оставили на управляющего. Вы не приносили никакого обета. Вы ни от чьей мести не спасаетесь. Грааль? Гвозди с Креста Господня? Вы говорили, что оставляете поиск этих святых реликвий более праведным. Значит, ваша дама? Ее кто-то похитил? Но зачем мы тогда не поедем прямо к замку этого похитителя? Не король же ее держит в плену, в конце концов. Если даже так, то вы сражались с чудовищами, один на один, что вам какой-то важный рыцарь в короне! А вы все равно кружите по Англии без видимой цели. Да кто вообще эта женщина? – Ведьма. – Рыцарь Мотыльков будто бы между делом обронил это слово, потягиваясь и бросая огрызок яблока в сторону. Томми замолчал. С одной стороны, он был горд тем, что сумел угадать причину, побудившую его сеньора бросить лен на управителя и поехать на поиски приключений. С другой, в его сознании не укладывалось, как ведьма могла бы быть возлюбленной средневекового мужчины в самом расцвете сил. Ведьма – старая знахарка, повивальная бабка, живущая на окраине деревни. На крайний случай, строптивая жена, нянчащая на руках пятого ребенка и ворчащая на задержавшегося в трактире после сбора урожая мужа. Но ведьма, которой благородный господин посвящает стихи? Бредятина. – Самая обыкновенная ведьма. Фея, выражаясь по-французски. Про Фею Моргану-то ты, надеюсь, слышал? – сеньор уже ложился на облюбованную им ложбинку, покрытую мхом, подложив под голову седло. Все-таки одного оруженосца и одного пони не хватало для того, чтобы ставить, убирать и нести шатер. Им даже часы дозора приходилось делить, что было мучительным нарушением феодальной традиции. Для слуги, во всяком случае. Сеньор порой, скорее всего, из жалости, не будил оруженосца в положенное время и потом клевал носом в седле. Про Фею Моргану Томми, разумеется, ничего не слышал. Но вот в его родном Мортингхэме священник из соседнего монастыря громко заявлял, что ведьмы, пускай и не равноценны дьяволу по совершаемому злу и силе, но зловредны, а местный барон велел побивать ведьм и колдунов камнями, как шарлатанов, и вообще… – На самом деле, бывает и третий тип, Томас, – поправил наблюдения оруженосца Рыцарь Мотыльков, с усмешкой на губах почесывая заросшую щетиной щеку, Такие ведьмы тоже в определенной степени доставляют хлопот, но не ворожбой, наговорами и обманом. Они просто-напросто улетают, выпрыгнув из окна замка, и искать их после этого приходится годами. Иногда они попадают в плен к какому-нибудь великану или варварскому королю, держащему их при себе как развлечение или служанку, и их приходится действительно вызволять. Иногда сами себя запирают внутри гор, шипя, как кошки и раздавая пощечины, лишь только найдешь их убежище и попробуешь позвать обратно. А иногда обнаруживаются в маленьком трактирчике у забытой всеми дороги через лес. Взглянут, вздохнут устало, скажут: «Не очень хорошо выглядите, благородный сэр. Я принесу вам чего-нибудь перекусить» – почти как жена крестьянина, встречающая мужа после целого дня работы на сеньора. – Но драконы, великаны, волшебники?.. – Драконы, великаны и волшебники, встречающиеся нам на пути – угроза для успешного завершения поисков. Не думаешь ведь ты, что я смогу встретиться с ней без головы или других, менее важных, но столь же необходимых для нормального существования частей тела? Но нельзя отрицать и шанс, что именно этот конкретный дракон и держит ее среди своих сокровищ, как жемчужину в короне. Томми замолчал, переваривая полученную информацию, и принялся стаскивать горячий гриб с прутика. Запихнув его в рот и тщательно прожевав, он нашел, что, даже если все до единого они были ядовитые, то все равно однозначно стоили того, чтобы быть съеденными. Ведьма, значит. Оруженосец прислушался к свои ощущениям. Ничего не поменялось с той поры, когда он не знал, что движет его сиром. Ну, разве что понимать его он стал чуточку лучше. Определенно, он был прав, когда говорил, что важны именно приключения, а не повод для них, противореча теории Харольда. Очередной прилив гордости от осознания собственной правоты захлестнул Томаса с головой, но тут же отхлынул, когда он вспомнил, что не прояснил еще один вопрос. – И… так куда же мы все-таки едем, сир? Не то, чтобы я не был согласен с вашим планом действий, разумеется. Куда голова лошади, туда и хвост, как говорится. Я последую за вами в любом случае. – К морю, Томми, к морю. От одного моря мы едем к другому. А если по дороге не найдем ее, повернем обратно. – рыцарь наконец устроился на своем ложе из мха и уставился на небо, очевидно, изучая тот его кусок, который не был скрыт кронами деревьев. – Все дороги ведут к морю, – пробормотал Томми, дожевывая очередной гриб и глядя в костер, – Да уж. Тьфу ты. Проклятый остров.