Лимон и нож

      Солнце своими ласковыми лучами вырвало мальчишку, что лениво лежал на кровати и уж никак не хотел возвращаться в реальность, из оков сна. Лучи заигрывали, щекотали, не давали спокойно находиться в какой-либо позе. Щипали за щечки и бока, а он крутился и что-то недовольно бурчал. Открыл глаза — лучи аккуратно пробрались в его душу и вмиг перестали раздражать. Вот она — магия воскресного утра. Ленивого, нежного и теплого. Особое волшебство оно приобретало в детстве, когда ты совсем крохотный и никуда не спешишь. Когда ты свободен от суеты окружающего мира и можешь наслаждаться таинствами мимолетных мгновений. И оттого безумно счастлив, хоть счастье это поймешь спустя много лет, тоскуя по нему.       И вот наш счастливый мальчуган сорвался с постели — солнечный будильник все же сделал свое дело — и побежал на кухню. Его встретила улыбкой мама, которая варганила завтрак. Пахло вкусно, мягко. Наверно, каша с молоком и свежезаваренный чай, и… лимон. — Ну-ка марш ванну! Умываться и мыть руки, Поинт! — строгий мамин голос вырвал из легкой утренней полудрёмы, и не повиноваться ему было тяжело. — А потом заправь кровать обязательно.       Все дела сделаны: кровать убрана, лицо умыто, а руки чисты. Поинт готов к завтраку. Но вдруг сознание разражается болезненным ударом, тянущая, колющая боль разрывает голову изнутри. Что такое, что? Запах домашнего уюта испаряется, исчезает, словно мираж. За ним следует свет, который сменяет тяжелая, гнетущая темнота. Давит на виски и лобную часть головы, а сам он — все глубже в темноту. И теперь легкие спирает от дыма, едкой гари, тело ломит от духоты и жара. Больно.       Вот оно как… И правда мираж. Поинт моргнул, закисшие глаза поддались не сразу. Моргнул еще раз, тяжело, но уже получше. Хотя было бы действительно получше, если бы он остался в своем видении. Желательно, навсегда. Реальность радовала мало, точнее — вовсе не радовала. Все вокруг пылало, горело, тлело, умирало в агонии. Блевать тянуло от запаха обгоревших тел, от крови, что была вокруг, но блевать уже было нечем. Рвотные позывы не прекратились, Поинт схватился за шею, пытаясь хоть что-то выдавить из себя, но не смог. Теперь подранное горло болело еще сильнее, болел бок чуть ниже ребер, из которого сочилась кровь, ныло колено и вся нога ниже него. Дышать было все так же тяжело, а вокруг плясали в демоническом танце огоньки. Поинт подумал, что лучше б он сдох раньше, вместе со всеми, тогда ему бы не пришлось видеть этот ад на земле.       Адом была война. Никто не знал, когда она началась и когда закончится. Он, как и остальные, потерял счет времени. Не знал, зачем и против чего сражается. Ради чего сейчас лежит среди погибших и плюет кровью. Поинт не был трусом, поэтому служил. Но в то же время Поинт считал войну позором. Для человечества в целом. Наверно, осталось в нем что-то детское и наивное, что свято верило в мир между людьми. Хотя приходилось ему не раз разубеждаться в пригодности своих идеалов, он верил — выход есть. Ведь в мире столько прекрасного, разве существа, способные общаться и находить компромиссы, не могут сохранить это? Помнится, в детстве… — …а потом он гонял кота по всему двору! — мальчик уплетал кашу с изюмом, смакуя и запивая молоком. Мама сидела рядом и пила крепкий чай с лимоном. — Я его догнал и бахнул по голове!       Девушка, которая только сделала глоток, чуть не поперхнулась и вдруг выровнялась в спине. — Поинт, я же говорила, что бить других детей плохо. — спокойный, но настойчивый тон. И взгляд пронзительных карих глаз. — Драка — это не решение проблемы. — Ну и что, он бы ничего не понял. Гонял кота и хотел его ударить. Если б не я, то он так бы и сделал. А я… люблю котов…       Мама коснулась уголка губ сына салфеткой, вытирая грязную мордашку. Он зарумянился, потому что считал свою любовь к усатым-хвостатым слабостью. А мама лишь ласково и немного грустно улыбнулась, вновь делая глоток. Рядом на тарелочке лежал нарезанный лимон, запах бил в нос. Ему нравилось. — Защищать то, что ты любишь, вполне нормально. Только запомни: если можешь защитить словом, то сделай это. Пожалуй, так поступить куда сложнее, чем просто ударить. Мальчик смотрел на девушку, будто из ее уст услышал какое-то откровение.       Запомнил до мельчайших подробностей момент: запах молочной каши, лимона; добрые мамины глаза, которые смотрели с надеждой и любовью, ее подвязанные карамельные волосы, что кудрями спадали на лоб и щеки, непослушно выбившись из пучка; фартук, бело-молочный, который так гармонировал с ее цветным платьем; шум машин за окном, игривые солнечные лучи, ветерок, который волновал легкую тюль.       Защищать то, что любишь, нормально. Рядом лежал нож, испачканный в крови. Нож, который подарил ему в юности отец, которым он защитил столько жизней, в том числе и свою. Только вот ценой этой защиты были жизни другие. Плеваться хотелось от этого баланса, на который он, как и многие другие, был обречен. Око за око. Жизнь за жизнь. Он хотел бы защищать словами, у него получалось это в мирное время. А теперь он умирал в месте, во время и по причинам, которые ненавидел всем сердцем. Откашлялся, снова с кровью. Точно так же кашлял солдат, которого он ранил, дабы спасти десятилетнюю девочку. Она плакала беззвучно, слезы просто лились по ее щекам. Это лицо, этот плач приводили в ужас. Поинт приказал ей бежать, искать укрытие, группу спасения. Поинт желал жизни для нее, желал защитить. И девочка побежала. Он думал, что спас ее жизнь, отняв чужую, но соседнее здание рухнуло прямо за ней. И теперь она больше никогда не заплачет, не испугается, не будет бежать от обидчиков. Теперь она в безопасности.       «Скоро и я буду в безопасности», — думал Поинт. Он не мог забыть лица тех, кого одолел его нож, его последнее оружие. Лица тех, кого он защитил и хотел защитить, но не смог. Лицо матери…       Война только началась, как ее не стало. Мальчик уже превратился в мужчину и думал, что в состоянии спасти то, что ему дорого. Как оказалось, он крупно ошибался. И после этого промаха начался его путь отвержения и повторного принятия былых идеалов. За время, которое он провел в этих краях, Поинт помог многим. Эвакуировал мирное население, кое-как помогал раненным, используя знания, полученные в медицинском колледже. Практика, как оно обычно бывает, сильно отличалась от теории, но парень приловчился. И видеть лица, искривленные предсмертной болью, тоже видеть приловчился. А ведь многие из тех, кто погиб от его руки, могли стать его друзьями, наставниками, младшими товарищами. Поинт презирал то, что он делает, то, что происходит, ведь спустя время границы между хорошим и плохим стирались. На его глазах погибали мальчишки, которые были младше него и дрожали, словно осиновый лист. Они — враги. Но он знал правду. Они — инструмент. Был ли инструментом он сам? Вероятно, был. Поинт презирал войну и считал ее позором для всех людей. Существ, которые могли защищать словом.       Где-то вдалеке он услышал грохот. Взрывы. Вот бы снова спасать котов от хулиганов, думал он, а не смотреть на алеющее небо, которое затягивали серо-черные и бурые тучи. Поинт вновь закрыл глаза. Тяжело опустились веки, а вокруг вновь громыхало, в этот раз все ближе. Мысли вязли, путались и мешались. Уже ничего не болело, значит конец близок. Уже не жарко, легкие не жжет гарь, уже спокойно. Он открыл глаза и увидел девочку, на ее щеках не было больше слез. Она заулыбалась, протянула руку, и он протянул свою в ответ. Только коснулся ладони, как он очутился в каком-то абсолютно другом месте. Воскресное утро, сквер возле родительского дома, в глубине — столик и несколько стульев. А за столиком сидела мама, нарезая ножом лимон. Его ножом. — Он хорошо послужил, не правда ли? — сказал отец и пригласил жестом Поинта и девочку присесть. Малютка смеялась довольно, тянула за руку.       Парень обернулся и увидел вокруг множество похожих столов, узнавал лица сидящих за ними. Узнавал убитых ним или кем-то другим, они тоже сидели, вероятно, со своими семьями. На лицах всех этих людей были улыбки. — Ты прав, отец, — Поинт сел и притянул к себе чашку, в которой остывал свежий черный чай с лимоном. Приятный запах цитрусового витал в воздухе, лезвие ножа поблёскивало на солнце, задорно и игриво. Он перестал быть оружием. А вокруг сидели люди. Люди, которые говорили друг с другом.